Кирилл Бурносов - Балканы. Дракула Страница 16

Мурад Второй хорошо знал, чего можно ожидать от воинственного албанца. Решив, что против двух серьезных противников его сын, пожалуй, не выстоит, он согласился помочь Мехмеду.

Прежде всего он договорился с генуэзцами, и те предоставили ему свой огромный флот. То, что корабли генуэзцев были торговыми и плохо подходили для ведения боевых действий, Мурада не смущало: ему, в конце концов, требовалось лишь перебросить через пролив огромную анатолийскую армию. Когда Мурад подошел к стенам Эдирне, за которыми прятался его сын, приведенное им войско покрыло равнину перед городом, подобно стае саранчи.

А дальше произошло то, о чем Мехмед предпочитал не упоминать. Армия — как та, что защищала Эдирне, так и пришедшая с Мурадом — пожелала возвращения на трон старого султана. Янычары, разбившие лагерь под окнами дворца, пили бузу, били в огромные барабаны, жгли факелы и орали в десять тысяч глоток: «Не хотим сосунка!»

Мурад Второй почтительно пригласил сына к себе в покои. Подвел к окну и отдернул занавеску.

— Они не пойдут за вами, ваше величество, — сказал бывший султан. — Месяц назад пошли бы, но сейчас никто из них и шага не сделает по вашему приказу. По их разумению, вы струсили.

— Но я не вовсе не трусил! — гневно возразил Мехмед. — Просто эти дармоеды из регентского совета готовы были отдать венграм половину наших владений, чтобы только не воевать. Я не мог оставить у себя за спиной этих предателей.

— Вы поступили правильно, ваше величество. Но, боюсь, из создавшегося положения есть лишь два выхода. Либо вы подавите бунт янычарского корпуса силой, пролив реки крови и уничтожив самую боеспособную часть вашей армии, что перед войной с христианами крайне неразумно. Либо вы уступите мне трон, и янычары, чье желание видеть во главе империи своего старого повелителя, очень скоро разобьют полчища неверных во славу Дома Османа.

После долгих колебаний Мехмед вынужденно согласился. За его спиной не было никого, кто подталкивал бы его к сохранению верховной власти. Мать его, Хюма Хатун, уже умерла. Великий визирь Джандарлы Халиль-паша был предан Мураду Второму и недолюбливал Мехмеда. Регентский совет состоял из трусов и бездельников. Друзьями юный султан тоже не обзавелся.

Все формальности утрясли за два дня. Верховный муфтий с вершины минарета Мечети Трех Балконов провозгласил, что султан Мехмед отрекается от власти в пользу отца. Народ воспринял новость с недоумением, янычары — с восторгом. Мурад Второй вновь стал султаном, Мехмед — наследником (с неопределенными перспективами, поскольку несколько женщин в отцовском гареме снова были беременны). После поражения рыцарей короля Владислава под Варной опасность, нависшая над империей, если не исчезла, то, во всяком случае, отодвинулась. Но Мурад не выказывал ни малейшего желания вновь удаляться в сады Манисы.

Все это Влад узнал не от самого наследника. Как-то раз об этих событиях неосторожно обмолвился Молла Гюрани, а остальную картину княжич сложил по крупицам из обрывков подслушанных разговоров, дворцовых сплетен и болтовни слуг.

— А почему бы нам самим не съездить в Манису? — спросил как-то Влад. — Если там так хорошо, как ты говоришь?

Но, видимо, принц не мог так просто взять и уехать из Эдирне, потому что вместо того, чтобы с восторгом подхватить предложение друга, он начал что-то невразумительно бормотать про традиции, которые предписывают наследнику престола неотлучно находиться при правящем султане. Почему традиции не предписывали ему этого в возрасте тринадцати лет, Влад так и не понял.

Сегодня, глядя на представление кукольного театра, Влад снова вспомнил о том разговоре. Карагёз и Хадживат спасали красавицу-принцессу Будур, заточенную в высокой башне. Эта башня была сложена из особого камня, который добывался только в окрестностях Манисы. Там его когда-то и обнаружили местные пастухи, чьи подбитые железными гвоздями сандалии стали липнуть к тяжелым черным камням . Коварная башня притягивала к себе стальные доспехи и оружие воинов, которые пытались освободить принцессу, и те прилипали к стенам, словно мухи к клейкой бумаге.

В отличие от прославленных воинов, полагавшихся на свою силу и острые сабли, Карагёз и Хадживат решили спасти принцессу хитростью. Хадживат пел под окном башни печальные любовные песни, в то время как плут-Карагёз привязывал к длинной веревке железную подкову. Потом попробовал забросить ее на верхушку башни, но тяжелая веревка раз за разом падала на него и больно била по голове. Народ в кофейне заходился от хохота.

В конце концов Карагёзу все-таки удалось забросить веревку прямо на подоконник принцессы, и там подкова накрепко прилипла к черному камню. Теперь Будур могла спуститься по веревке прямо в объятия Хадживата, но не спешила этого делать, потому что, как выяснилось из ее монолога, ужасно боялась высоты.

«Ничего, — сказал Карагёз своему другу, — я ее уговорю». И полез вверх по веревке. Хадживат остался внизу распевать свои унылые бозлаки .

Карагёз добрался до окошка, счастливо избежав когтей и клюва обитавшего на верхушке башни орла. Перевалился через подоконник: перед зрителями мелькнул его обтянутый синими шароварами зад и красные туфли. Потом на несколько секунд из окошка показалась черная окладистая борода, Карагёз махнул рукой своему другу — все, мол, в порядке! — и исчез в комнате принцессы.

Хадживат некоторое время пел, аккомпанируя себе на лютне, но вскоре принялся озабоченно поглядывать вверх. Ни принцессы, ни Карагёза видно не было. Зрители начали посмеиваться. Хадживат попробовал подняться по веревке, но тут из окна высунулась рука Карагёза и втянула веревку в комнату. Хадживат в ужасе вцепился в свою остроконечную бородку и заметался у подножия башни.

Пока он там бегал, за ширмой из белоснежной просвечивающей бумаги (ибо османский театр был театром теней) сменились декорации, и глазам зрителей предстали покои Будур, большую часть которых занимала огромная кровать. Покои освещались весьма скудно, потому что кукольникам совсем не хотелось быть обвиненными в безнравственности. Тени Карагёза и принцессы то сближались, то отдалялись друг от друга, так что зрителям оставалось полагаться только на свое воображение. Впрочем, репутация Карагёза — любимца женщин и обладателя огромного мужского достоинства — не позволяла усомниться в том, что Будур в конце концов окажется в его объятиях.

Мехмед неожиданно толкнул Влада острым локтем в бок.

— Я знаю одну такую башню, — прошептал он ему на ухо.

— В Манисе? — шепнул в ответ Влад.

На мысли о Манисе его навел черный камень, из которого была сложена башня. Но принц отрицательно покачал головой.

— Здесь, в Эдирне. Недалеко, в паре лиг за городом.

— И что, там тоже живет прекрасная Будур?

Но тут на них зашикали посетители кофейни, и Мехмед только многозначительно поиграл бровями.

Дождавшись конца представления (Карагёз спустился по веревке вместе с принцессой, причем Будур нежно обвивала прелестными ручками его шею, а Хадживат сидел на земле и рвал волосы из бороды), Мехмед и Влад расплатились и вышли на улицу.

Был прекрасный весенний вечер. Над крышами Эдирне уже сгущались сумерки, но отблески заходящего солнца играли на позолоченных куполах Мечети Трех Балконов — Юч Шерефели. В воздухе был разлит аромат шафрана, бледно-сиреневые цветы которого в изобилии росли между домами.

— Так кто живет в той башне, о которой ты вспомнил во время спектакля? — небрежно спросил Влад, не подозревая, что этот разговор станет камешком, которому предстоит столкнуть лавину событий в ущелье его судьбы. — Тоже какая-нибудь черкешенка с полной и упругой грудью, а?

— Если честно, я не знаю, — признался Мехмед. — Я эту башню видел только издалека, когда на охоту ездил. Давно, года два назад. Забыл уже про нее. А сейчас вот посмотрел на Карагёза — и вспомнил.

— Так чего же мы ждем? — подмигнул другу Влад. — Отправимся туда, да и посмотрим, кто живет в загадочной башне.

В пятнадцать лет кровь горяча, а в голове — ветер. Друзья с легкостью изменили свои планы на вечер (которых, если честно, у них и не было — они хотели просто весело провести время) и оседлали своих лошадей, привязанных к высокому деревянному столбу.

В Эдирне в ту пору действовал строгий закон, запрещавший ездить по улицам города верхом для собственного удовольствия. Городская стража могла остановить любого всадника и потребовать предъявить фирман, подписанный великим визирем. Если же такого фирмана у всадника не было, у него могли с полным основанием отобрать коня. Поэтому-то в столице османов и не наблюдалось большого количества всадников — особенно в дни войны, когда кавалеристы-сипахи (которым разрешения не требовалось) находились далеко от города.

Но у принца Мехмеда, разумеется, фирман имелся. Причем подписан не визирем, а самим султаном. Да если б его и не было — принца в столице прекрасно знали в лицо.