Елена Толстая - Большая нефть Страница 16

Он огляделся по сторонам.

Небольшая взлетная полоса, маленькое здание на краю поля — диспетчерская. И, собственно, здание аэропорта — еще одно небольшое, одноэтажное здание из толстого стекла и серого бетона. И… всё.

Степан попрощался с доброй стюардессой:

— Спасибо вам.

Она засмеялась:

— Обещание твое в силе?

— В силе, — ответил Степан. — Если ты сама не передумаешь.

Она поцеловала его в щеку.

— Какой ты скорый…

— А что? — ответил Степан. — Я мужчина сознательный. И за слова свои отвечать готов хоть сейчас.

Умоляя посадить его на самолет, он утверждал, что согласен жениться на любой из стюардесс. «А если у нее будет бородавка на носу?» — смеялись девушки. «Все стюардессы — красавицы, — серьезно отвечал Степан. — Это и в Конституции записано». — «Ничего там не записано…» — «Вы плохо читали», — обвинил их Степан.

Теперь, прощаясь, стюардесса напомнила ему то полушутливое обещание.

Степан сказал ей:

— Если ты действительно этого хочешь, то я от своего не отступлюсь.

— В Междуреченске нет ЗАГСа, — сказала девушка как будто разочарованно. — Не то поймала бы тебя на слове.

Она ушла, не оборачиваясь, в здание аэропорта, а Степан, обременив себя сумкой, потащился в самый конец взлетной полосы, где стояли и разговаривали какие-то люди.

— Товарищи! — громко произнес Степан.

На него не обратили ни малейшего внимания. Как разговаривали — так и продолжали. Но ничто не могло поколебать счастливого расположения духа восходящего светила советской геологии.

— Товарищи! — повторил он еще громче. — Прошу вас!

Один или двое замолчали и наконец посмотрели на него. Степан не заметил, как в глазах каменногорцев засветилась насмешка. Он вообще не предполагал, что выглядит смешно: в кедах, в городской курточке, с нелепой сумкой через плечо. Залетная птица, московский щеголь.

— А не подскажете, где здесь можно найти геологов? — спросил Степан.

Наверное, мама бы сейчас ему сказала: «Ты еще спроси, где найти иголку в стоге сена. Искать геологов в Сибири! Ну, Степка, даешь!..»

Однако Степан не обладал маминой мудростью. Он собирался совершать ошибки. Собственные ошибки. И учиться на них.

И совершенно неожиданно один из собеседников кивнул ему головой.

— Геологи? А чего их искать! Вон они, в самом конце полосы!..

— Спасибо, отец! — весело вскричал Самарин и почти побежал к группе людей, на которых ему указали.

Его провожали насмешливыми взглядами. Много таких прибывало на большие стройки пятилетки. Исполненных комсомольского рвения и желания быть полезным Родине на самых тяжелых участках работы. Свирепые морозы со снежными бурями, летняя жара с духотой и гнусом, тяжелый труд и условия жизни, мало отличающиеся от каторжных, — все это очень быстро охлаждает пыл юных энтузиастов. Какими циничными и «умудренными» возвращаются они назад, в большие города!..

Хорошо, что Степан не знал всего этого. Поистине, порой отсутствие жизненного опыта — не недостаток, а благо…

Люди на взлетной полосе действительно были геологами. Собственно, геологов было двое — начальник экспедиции Владимир Архипович Ухтомский и его помощник, Егор Савельевич Лялин. Остальные трое — рабочие, которых начальнику экспедиции прислали из местного управления.

Ухтомский был в числе тех, кому принадлежала честь открытия Новотроицкого нефтяного месторождения. Непосредственно при его участии была проделана большая часть работ по аэрофотосъемке Западной Сибири. Огромная территория была исследована методами сейсмической и магнитной разведки, пробурены сотни поисковых скважин. Останавливаться на достигнутом он не собирался. До пенсии ему оставалось еще больше десяти лет — и хотел бы Ухтомский поглядеть на того смельчака, который предложит ему уйти «на покой»… «Списать себя за штат не позволю, — говорил он. — Разве что болота здешние меня угробят…»

Лялин, ровесник Ухтомского, неотлучно находился при нем уже почти два десятка лет. Вместе они проделали огромный путь — и все же трудно было представить себе людей, которые так разительно отличались бы друг от друга. Ухтомский — большой, крепкий, молчаливый, уверенный в себе и своем деле. Лялин — худой, суетливый, легко краснеющий, говорливый. Сложно было понять, как уживаются эти двое. И тем не менее они оставались неразлучны и понимали друг друга без слов.

Ухтомский делал записи в дневнике — переписывал содержимое ящиков, доставленных по воздуху из областного центра. Количество тушенки, сгущенки, крупы, чая. Желательно, конечно, побольше — но сколько уж выделили.

Ящики, выставленные на поле, выглядели сиротливо. Ветер трепал брезент, которым их прикрыли от возможного дождя. Ухтомский, в плаще-палатке, выглядел как будто сердитым, хотя — Лялин знал — он был спокойно счастлив. Вот такое состояние — спокойного счастья — охватывало их обоих каждый раз, когда они выезжали в экспедицию. В этот раз зимовать решили в Каменногорске, не возвращаться домой. Иначе не успеть к весне обработать все собранные за сезон данные.

— Между прочим, Владимир Архипович, вы тут рассиживаетесь, — сказал Лялин, беспокойно озираясь по сторонам, — а рабочие опять все сплошь из «химиков».

Ухтомский медленно поднял на него взгляд, как бы ожидая продолжения.

— Это становится тенденцией, — сказал Лялин. — А нормальных рабочих взять неоткуда. Хоть бы допризывников каких-нибудь прислали, чтобы не шлялись без дела между школой и армией!.. Так ведь нет. Свободных рук в Междуреченске попросту нет. И я никак не могу получить остаток продуктов, хотя все накладные подписаны. Начальник склада куда-то исчез… Говорят, личное дело. Что я должен думать? Объявление висит уже третий день.

— Егор Савельевич, вы меня страшно утомляете, — произнес Ухтомский. — Вы же знаете, что я терпеть не могу подобных разговоров…

— Уж придется вам потерпеть, Владимир Архипович, — огрызнулся Лялин. — Коль скоро всевышней волею Зевеса назначены вы начальником… Так я говорю, начальник склада…

— В тех ящиках что? — перебил Ухтомский, показывая карандашом на два крайних ящика.

— Там? Макароны и пшено.

— Груз весь? Или еще осталось?

— Весь.

— Хорошо, — сказал Ухтомский и сделал еще несколько пометок у себя в тетради. — Все не так плохо.

— Как вы планируете разобраться с камеральной работой, если квалифицированной рабочей силы не предвидится? — настаивал Лялин.

Трое рабочих покуривали в стороне. Начальство, под которым им предстояло работать, было не хуже и не лучше всякого другого. Даже, пожалуй, лучше — ученые, они ведь все на голову слабые. Погружены, так сказать, в идеальный мир. Пока они решают свои мировые вопросы, у простого человека остается время спокойно подымить и насладиться ничегонеделанием.

В этот самый момент к геологам приблизился Степан Самарин: старая спортивная сумка с изображением ракетки через плечо, брючки-ботиночки и курточка. Зато взгляд светится.

— Здрасьте, — сказал Степан.

Ухтомский медленно поднял голову от своих записей и уставился на дивное явление.

— Здравствуйте, товарищи, — повторил Самарин. — А как бы мне увидеть самого главного?

Ухтомский перевел взгляд со Степана на своего незаменимого Лялина.

— А это еще что такое? — осведомился он у всезнающего Егора Савельевича. — Откуда вы это взяли, Егор Савельевич?

— Ниоткуда… Я этого ниоткуда не брал, — сказал Лялин.

— Между прочим, я — Степан Самарин. Буду геологом… со временем.

— Ясно, — молвил Ухтомский, возвращая взор обратно к Самарину. — А я — Ухтомский Владимир Архипович. Стал геологом. Уже.

Последнее слово он произнес с особенным нажимом. Самарин, человек интеллигентный, оценил эту легкую игру интонаций и засиял счастливой улыбкой.

— Ну, значит, я — по правильному адресу! — воскликнул он. — Значит, так. Я готов к самой тяжелой работе. Вы можете доверять мне. Я — очень ответственный.

Ухтомский вздохнул, закрыл тетрадь. И заговорил, обращаясь не к Самарину, а к Лялину:

— Вот видите, Егор Савельевич! А вы говорили, будто в Междуреченске нет свободных рабочих рук. Ну как же нет, когда вон какие кадры сами к нам приходят, на добровольной основе… Вы гляньте только на него… По лицу видно, — он указал почему-то на легкомысленные кеды Самарина, — что из самой Москвы!

— Точно, — молвил Самарин, несколько удивленный проницательностью Ухтомского, — из самой Москвы… А как вы догадались?

— Это же очередной романтик, Владимир Архипович, — болезненно сморщился Лялин. Он даже не смотрел на Степана, как будто один только вид московского щеголя причинял ему невыносимое страдание. — Он ведь сбежит через месяц…

— А ничего, что я здесь стою? — осведомился Самарин, перестав улыбаться. — А вы тут меня обсуждаете… Это ведь неприлично!