Николай Бессарабов - Французская магия (гет) Страница 17

Я смотрел на них со стороны, на радостно улыбавшуюся Флёр, казавшуюся сейчас моей ровесницей, на преувеличенно серьезно что-то рассказывающую грифону Габриель, и на душе стало удивительно светло.

Наконец утомившиеся девушки отпустили из своих цепких ручек разомлевшего от избытка ощущений зверя, проводившего нас довольным клекотом. Почистив слегка испачканную одежду магией, причем на этот раз Флёр и Габриель с огромным удовольствием обучили меня этому простейшему заклинанию, мы снова сели в служебный автомобиль Делакура-старшего, любезно предоставленный им на весь день в наше распоряжение. Усовершенствованная магией машина была удобной, надежной и быстрой, а шофер Министерства — молчаливым.

По просьбе Флёр водитель доставил нас в ближайший городок, где мы оккупировали столик уличного кафе, а я мысленно вознес хвалу своей предусмотрительности, заставившей захватить с собой свой оставшийся еще с Лондона кошелек, чтобы не оказаться в неловкой ситуации, когда девушки заплатили бы за меня.

— Не жалеешь, Гарри? — Флёр посмотрела на меня, дождавшись, пока я прожую очередной кусочек оказавшейся невероятно вкусной тушеной говядины.

— О том, что решил убраться из Англии? — я слегка потупился. — Мне до сих пор немного неудобно перед тобой и твоим отцом, который взялся вытащить меня из дыры, где я оказался. Но он сумел объяснить, что каждый из нас получит в случае успеха, так что...

Флёр медленно пила принесенный пораженным её красотой официантом клубничный сок, внимательно рассматривая моё лицо. Поняв, что ответ её пока не удовлетворяет, я продолжил.

— Здесь свободнее, я чувствую, что тут никто не обратит внимания на мой чертов шрам, сделавший меня мишенью для зевак в Англии. Тут мне честно говорят, что от меня ждут, и что могут дать взамен. По сравнению с той бездной лжи и предательства, в которой я жил с момента смерти родителей, — я попал в земной рай.

— К тому же, — уже немного освоившись в обществе Делакуров, я не удержался от улыбки. — Где еще я смогу общаться с двумя самыми очаровательными девушками и не делиться их обществом с бывшими друзьями.

Флёр и Габриель в унисон расхохотались, причем у девочки от смеха потекли слезы из глаз.

— Да, я помню, как на меня смотрел твой рыжий приятель, — девушка тоже смаргивала слезы с длинных ресниц. — Мне всегда казалось, что на моём месте он видит огромный кусок торта, который надо съесть.

При упоминании Рона в горле засвербело. Флёр увидела, что я резко перестал улыбаться, и осторожно накрыла мою руку своей тонкой кистью.

— Боль от их предательства нескоро развеется, но рано или поздно ты сможешь спокойно посмотреть им в глаза. — Глаза девушки чуть поблескивали, как будто слезы смеха могли перейти в слезы горя. — Каждый испытывал в своей жизни предательство. — Рука на моем запястье сжалась крепче, и я шестым чувством понял, что Флёр на собственном опыте знает, о чем говорит.

После целого дня блуждания по всему городку, где девушки не обошли своим вниманием ни одного магазинчика, мы, вместе с кучей уменьшенных магией пакетов, направились к машине. По дороге домой уставшая девочка задремала, уткнувшись белокурой головкой в мое плечо, а Флёр с практически материнской улыбкой наблюдала за этой идиллической картинкой.

Ждущий меня в гостиной Жан-Клод, посмотрев на засыпающую на ходу Габриель, жестом велел домовым эльфам проводить девочку в спальню, не дожидаясь ужина. Флёр, твердо выдержавшая предупреждающий взгляд отца, все же отправилась вместе с нами в малую библиотеку, где на покрытом шелковой тканью столике покоилась грубая чаша Омута памяти, редкого артефакта, позволяющего сохранять и передавать воспоминания и мысли.

Мы с Жан-Клодом сели в кресла возле стола, а Флёр, невзирая на подаваемые отцом знаки, устроилась сбоку от нас, прислонившись спиной к книжному стеллажу.

— Мистер Поттер, как бы это ни было неприятно, я прошу вас вспомнить самое тяжелое событие вашего детства, связанное с опекунами. — В панике оглянувшись на Флёр, которая не собиралась уходить, я наткнулся на обещающий поддержку теплый взгляд девушки.

Сосредоточившись, я начал вспоминать событие за событием, которыми, благодаря длиннобородому безумцу, моё детство было наполнено в избытке. Я бы охотно разделил некоторые эпизоды с тем же Малфоем, выращенным в неге и заботе родового замка, и посмотрел, как бы этот лощеный ублюдок демонстрировал силу духа чистокровного волшебника в такой ситуации.

Наконец первое воспоминание было найдено.

«— Неблагодарный мальчишка! — рука раскрасневшегося от ярости толстяка бьет меня по лицу, отбрасывая на стену. — Мы выбьем из тебя эту греховную дурь, если ты еще раз попробуешь заново отрастить свои паршивые волосы, то проведешь три дня без еды в чулане!

— Хорошо, дядя, — отчаянно стараюсь не заплакать. Если заплачу — дядя изобьет меня до полусмерти.

— Ты должен быть благодарен нам, что мы после смерти твоих родителей, этого алкоголика и шлюхи, приютили тебя, тратим свои деньги на то, чтобы прокормить и воспитать тебя, а ты! — толстяк просто раздувается от злости.

— Сиди в чулане, пока тебя не позовут. И завтра пойдешь в школу, и чтобы никаких жалоб от Дадлика на твое поведение. — Жирный поросенок, лишь немного уступающий размерами папаше, с удовольствием наблюдает за экзекуцией, корча рожи и скалясь, предвкушая, как завтра нажалуется родителям на мои воображаемые проступки».

Я вырвался из воспоминаний, весь охваченный дрожью и покрытый потом. Магия Делакура-старшего, вырвавшего тонкий пучок призрачной эссенции памяти из моей головы, заставляла переживать давние события слишком реалистично.

Подождав некоторое время и убедившись, что я относительно пришел в себя, Жан-Клод помахав палочкой над Омутом памяти, снова попросил меня подыскать подходящее воспоминание, достаточно шокирующее возможного зрителя. Невзирая на то, что больше всего на свете мне сейчас хотелось что-то разбить или запытать избивавшего меня в течение десяти лет дядю до полусмерти, я понимал, что это нужно сделать.

Следующая мысль пошла гораздо тяжелее.

«Тетушка Мардж с самого утра ходила за мной по пятам, пока я старался выполнить все заданные на сегодня тетей Петуньей дела. Но что бы я ни делал — готовил завтрак для спящих Дадли и Вернона, подметал дорожки в вылизанном до блеска еще вчера саду, мыл посуду после пиршества двух проснувшихся бегемотов — везде за мной ходила полная тушка тетушки в красном пиджаке, язвительно комментируя каждый мой просчет. Её бурчание о том, что я неблагодарный щенок из дурного помета, щенок дурной суки, подлая тварь очень действовало мне на нервы. От обиды за ее несправедливые злые слова наворачивались слезы, но я старательно давил их внутри. Стоит тетушке почувствовать слабину — как она с радостью будет бросаться все новыми и новыми обвинениями.

Гнусная жирная собака Мардж — бульдог с мордой, очень похожей на хозяйку — злорадно наложила кучу дерьма прямо посреди только что подметенной дорожки, а тетушка довольно захихикала.

— Фу, чем-то тут воняет... Впрочем тут и до этого воняло точно так же!

Боль внутри от постоянных оскорблений сводила с ума. Но я знал, что если я сорвусь и хоть что-то отвечу сестре Вернона — то самое меньшее останусь без еды на пару дней, а то и буду выпорот дядюшкой.

— Впрочем, что еще можно ждать от ребенка шлюхи и алкоголика, — все не унималась тетушка Мардж, семеня следом за мной и заставляя до крови закусывать губы, чтобы не расплакаться».

Жан-Клод, в сомнении посмотрев на мое лицо, достал откуда-то с полки бутылку, наполнив густой, практически коричневой жидкостью рюмку.

— Выпейте, мистер Поттер. Маглы делают на удивление хорошие напитки...

Крепкая обжигающая жидкость ушла в желудок, и там тут же разлилось приятное тепло. Флёр, сжав кулачки, смотрела на мое покрытое потом лицо — выросшая в семье волшебников, она знала о том, что воспоминания добываются только с полным переживанием прошедшего события, и могла только гадать, чем можно было довести меня до подобного состояния.

— А теперь, мистер Поттер, простите, но мне нужно будет воспоминание о разговоре в кабинете директора. — Делакур сочувственно положил руку мне на плечо. — Без этого воспоминания Блек может вам попросту не поверить.

Я закусил губу, соглашаясь с политиком. Ставшие огромными глаза, смотревшей на меня не отрываясь Флёр — последнее, что я запомнил, прежде чем опять провалиться в прошлое.

«— Во-первых, вы не должны писать ему всё лето. Пусть он сидит в одиночестве у Дурслей, чем хуже ему там будет, тем более несчастным он станет, и когда в августе Молли пригласит нашего Избранного в Нору... Он будет гораздо более... сговорчивым...