Алёна Половнева - Хюльдра Страница 17

Маринино разочарование взялся развеять Павел Проценко. Он был безумно обаятелен: белозубый, темноволосый и загорелый, в кожаной куртке тонкой выделки, которую он накидывал на Маринины плечи прохладными вечерами, остроносых, очень дорогих ботинках, нелепо выглядевшими в лесу. Все в нем вопило об успехе. О влиянии. О состоятельности. Марина быстро забыла ветреного Лавровича, поглаживая указательным пальчиком татуировку на Пашкиной шее: вертикальную цепочку иероглифов, выглядывающую из ворота его рубашки. Тогда на своей свадьбе, оглянувшись на Заваркину и Лавровича, она, как ей показалось, вполне равнодушно констатировала факт: они созданы друг для друга. Высокие, светлые, стройные и гибкие, они дополняли и оттеняли друг друга: он – надежный и холодный, словно айсберг, потопивший «Титаник», она – пламя, настолько горячее, что отливает синевой. К тому же, между ними чувствовалась связь. Энергетическая связь, что не видна человеческому глазу и не доступна пониманию.

Марина была влюблена в своего мужа еще очень долго, до беременности. Но Павел разрушил чары в один миг: на радостное Маринино сообщение «У нас будет ребенок, милый!» он лишь холодно пожал плечами. Она проплакала ночь, но решила не делать поспешных выводов и не предпринимать ничего – семья превыше всего. К тому же отец Павла, ректор Строительной Академии, уже тогда принимал горячее участие в профессиональной судьбе Марины.

Ворота вновь открылись, и в проеме появился Павел. Он был одет «по-городскому»: на нем был стильный летний пиджак, который ему очень шел, льняные брюки, замшевые лоферы и дурацкая футболка с рисунком-абстракцией. Этот прикид означал, что он вышел не за сигаретами. Он не взял машину, и если бы Марина своими глазами не видела Смоленскую, позорно удирающую из ее дома в потаскушечьем платье, то решила бы, что Павел отправился на свидание с ней. Марина достала телефон и набрала номер мужа.

- Ты где? – спросила она, не поздоровавшись.

- Вышел из дома, - ответил муж. Он допустил в голос нотки недовольства, что должно было намекнуть супруге на то, что она лезет не в свое дело, - встречаюсь с Лавровичем «на Заваркиной».

«На Заваркиной» означало, что встреча пройдет в кофейне. Значит, завтрак будет деловым, что вовсе не означало, что он не перетечет в обед в пабе и не продолжится вечером за стаканчиком алкоголя в каком-нибудь баре, с сотней дешевых шлюх на один квадратный метр. Павел Проценко часто зависал в подобных заведениях, проповедуя скептически настроенномуЛавровичу свои нехитрые ценности: женам – ласку и нежность (которые матери детей), всё остальное  – случайным девицам (которым можно кончать на лицо).

Однако, ласки и нежности Марина не особо ощущала. Павел в сексе был скучен до зубовного скрежета: ни огонька, ни фантазии – только механические действия, приправленные скупыми поцелуями, которые не находили в Маринином нутре никакого отклика.

- Скажи мне, где мне сейчас проще всего найти Нину Смоленскую? – задала Марина провокационный вопрос. Ее голос сочился сарказмом, который она попыталась замаскировать теплой вежливостью.

- Зачем тебе? – буркнул Павел подозрительно.

«Хочу выдрать ей волосы!» - разозлилась Марина, но вслух произнесла совершенно другое, - хочу привлечь ее к нашему проекту. Я тебе говорила, «Верная инициатива»…

- Понятно, - отмахнулся Павел, - у нее кастинг какой-то вроде… Новая пьеса, бла-бла-бла…

Марина, не попрощавшись, нажала «отбой». Внутри нее разгоралось дьявольское пламя. То, что ее никем не интересующийся муж знает, чем занята Смоленская в данный момент, сработало, как триггер. Она вышла из себя.

Желая подогреть свою злобу и ненависть, Марина выскочила из машины, громко хлопнула дверью и решительно пересекла улицу. Толкнув ворота, она вошла в просторный двор перед их трехэтажным домом. Машина Павла, красная, спортивная, вычурная, только-что-с-конвейера была первым препятствием на ее пути. Злобно усмехнувшись, она подбросила ладони ключи, которыми только что открыла ворота. В следующий момент самый толстый и крепкий из связки с противным скрежетом уже сдирал краску с полированного бока красной красавицы. Удовлетворившись результатом и оценив ущерб в несколько десятков тысяч, она, словно фурия, ворвалась в дом и, проигнорировав прихожую и первый этаж, взлетела вверх по лестнице.

Так и есть! Они делали это в их с Павлом постели. Это была неслыханная наглость, которая отрезала все пути назад. Марина была убеждена, что сколь неудачным ни был брак, он устоит, пока не осквернено супружеское ложе. Это последний пинок по кирпичу, на котором держался их семейный очаг. Пашка пнул этот воображаемый кирпич, и теперь и без того шаткое сооружение превратилось в груду обломков! Он перешел все границы!

Марина подкармливала свою ярость коротенькими пафосными внутренними монологами, суть которых сводилась к восклицанию «Подонок!». Давая выход своей разрушительной энергии, она сдернула пропитанные чужим потом и соками простыни и принялась в ожесточении топтать их ногами. Мелькнула шальная мысль: хорошо, что никто не видит ее сумасшествия! Ребенок гостит у деда за городом, вместе с няней, а постоянно живущая в доме помощница по хозяйству отправлена в увольнительную.

Марина будто чувствовала присутствие Смоленской: ее сладкие и навязчивые духи пропитали подушки. Она слетела вниз по лестнице, схватила кухонный нож, которым иногда балуясь готовкой, шинковала капусту. Вверх по лестнице она поднималась уже спокойной, но исполненной мрачной решимости. К тому же, с ножом в руках не бегают! Не хватало еще поранить себя из-за этой парочки!

Зайдя в спальню, Марина с присущей ей методичностью принялась кромсать дизайнерские подушки. Пух и перья наполнили спальню и укрыли ровным слоем их королевского размера кровать, роскошное полированное трюмо, уставленное склянками, тумбочку, кресла и лампы. Марина выпустила из рук нож и обессилено опустилась на голый матрас. Она была не удовлетворена. Как всегда в этой спальне.

Она рывком распахнуло окно, впустив в разоренное гнездо веселый августовский ветер. Он остудил ее разгоряченное лицо, и решение появилось в ее голове само собой.

Квартира Смоленской. Эта дура хранит ключ от входной двери снаружи, на дверном косяке, Марина однажды сама видела, как та доставала его. И Марина точно знает, что она с ней сделает!

***

- Куда ты едешь? – удивился Пашка.

- В Норвегию, - спокойно ответил Лаврович и отхлебнул кофе с имбирем.

- Зачем? – спросил Пашка, и недоверчивое выражение его лица дополнилось раздражением в голосе.

Лаврович вздохнул, причем так будто то, зачем он едет в Буржуйландию – нечто само собой разумеющееся. Снисходительный говнюк!

- Мне пришло письмо, - сказал Лаврович, нахмурившись.

- В котором тебе предписывалось немедленно явиться в… столицу Норвегии? – издевался Пашка.

- В Осло, - поправил его Лаврович и в его интонациях действительно проскользнули самодовольные нотки.

Павел внимательно посмотрел на него. Одет, как жлоб! Джинсы, рубашка-поло, какой-то позолоченный трэш вместо часов. Преподать ему несколько уроков по стилю, что ли?

- В письме была угроза, - поведал Лаврович. Павел видел, что тот пытается держать себя в руках. Не из последних сил, но беспокойство наличествует.

- Если тебя решили «брать», значит, ты на пике, - поведал Пашка, - кто наезжает? Рассказывай.

Павел подтянул рукава пиджака, подался вперед, упершись руками в широко разведенные бедра. Он был в теме.

Павлу Проценко не понаслышке была известна схема, согласно которой в городе Б поставленную на ноги и уже созревшую компанию начинают прессовать с целью «отъема». И прежде всего, он знал основное негласное правило: бизнес, который уже можно «срывать» вычислялся по стоимости машины его владельца. Если она превышала стоимость «Бентли», принадлежавшего губернатору городу Б, то клиент готов. Павел Проценко знал тех людей, которые зорко за этим приглядывают.

Но Лаврович ездил на довольно скромной тачке, а значит, зубы здесь показывают те, кому не положено. Для «тех, кому не положено» у Павла были отработаны особые меры. Наглецов, что поперек батьки да в пекло, в Б не терпят.

- Рассказывай, - подбодрил Пашка Лавровича.

Но вместо того, чтобы открыть рот и, наконец, произнести то, что собирался, Лаврович достал лэптоп из портфеля, вывел его из спячки и вошел в почту.

- Портфель, - издевательски заметил Пашка, - кожаный?

Лаврович, не уловивший сарказма, коротко кивнул. Павел понял, что сегодняшним утром с этим кислым типом каши не сваришь, обратился к монитору.

- «Доброго времени суток», - прочел он вслух, - уже страшно!

- Читай! – велел Лаврович.

Павел удивленно поднял глаза. Он уловил панику в голосе приятеля. Лаврович смотрел в окно и нервно теребил часы на запястье. Павел снова обратился к письму, в котором было всего две строчки.