Андрей Шляхов - Татьяна Пельтцер. Главная бабушка Советского Союза Страница 17

– Семья из двух актеров – это же ужас что такое, – говорила потом Евгения Сергеевна, не одобрявшая Танинного выбора, но и опасавшаяся высказывать свое мнение до той поры, пока роман был в разгаре. – Вот сама представь, что бы было, если бы твой папаша женился бы на актрисе? Вы росли бы, как беспризорники, голодные, холодные, раздетые… Разве актеру есть до чего-то дела, кроме театра? Скажите спасибо мне за то, что у вас есть дом и все, чему положено в нем быть!

– Душенька, – ласково отвечал на это Иван Романович. – У меня никогда и в мыслях не было жениться на актрисе…

Было ли не было, кто его знает. Однако в 1946 году он женился на актрисе Ольге Супротивной, которая была всего на год старше его дочери. С Ольгой Иван Романович познакомился в 1924 году в Третьем театре РСФСР, бывшем Корша. Быстро вспыхнувший между ними роман привел к тому, что в 1926 году Иван Романович и Евгения Сергеевна расстались, но брак с Ольгой Иван Романович зарегистрировал спустя двадцать лет.

Но не будем забегать вперед.

На дворе – лето 1922 года. Совсем недавно, в мае ВЦИК издал декрет «Об основных частных имущественных правах, признаваемых РСФСР, охраняемых ее законами и защищаемых судами РСФСР». Новая экономическая политика делает первые шаги. Вслух все в один голос твердят, что возврата к старому быть не может, но шепчутся о том, что со временем все вернется на круги своя, потому как уже начинает возвращаться.

Семейство Пельтцеров едет из Ейска в Москву.

Все счастливы.

Счастливы настолько, насколько можно было быть счастливым в Советской России образца 1922 года.

Глава девятая

Третий театр РСФСР

Я сразу смазал карту будня,

плеснувши краску из стакана;

я показал на блюде студня

косые скулы океана.

На чешуе жестяной рыбы

прочел я зовы новых губ.

А вы

ноктюрн сыграть

могли бы

на флейте водосточных труб?

Театр Корша, теперь уже бывший театр Корша, привлекал Татьяну не только потому, что там много лет прослужил ее отец и этот театр был хорошо ей знаком. Нет, точнее будет сказать так – она хорошо знала этот театр и потому хотела попасть в его труппу. Как это чаще всего и происходило, после революции театр Корша работал под другим названием, но с той же труппой и по тем же правилам.

Корша часто критиковали за быстроту его постановок и их небрежность. В Художественном театре «идите вы к Коршу» звучало во много раз оскорбительнее, чем посыл по общеизвестным непечатным адресам. Но небрежность небрежности рознь. Театр Корша отличался от того провинциального театра, который описал Александр Куприн в своей автобиографической повести «Как я был актером». Корш набирал к себе талантливых актеров, способных играть с трех-четырех репетиций, и играть хорошо. Поэтому та «небрежность», которую ему ставили в вину, по сути дела не была небрежностью. Возможно, образы не прорабатывались очень уж глубоко, но постановки выходили качественными и пользовались успехом у публики. Были взлеты, были падения, иначе говоря – неудачные сезоны, но то, что театр Корша просуществовал с 1882 по 1917 год, уже говорит само за себя.

Театр Корша был путеводной звездой, примером, образцом для всех провинциальных трупп, вынужденных играть в ограниченном кругу зрителей, требовавшем быстрой смены репертуара. На рубеже XIX–XX веков Театр Корша являлся стержнем московской театральной жизни. Малый театр в то время переживал тяжелый кризис, от которого смог оправиться только после Октябрьской революции (да и оправился ли?). Московский Художественный театр, основанный Константином Станиславским и Владимиром Немировичем-Данченко, еще не заявил о себе в полный голос. Камерного театра Таирова и вовсе не существовало. А Корш был. И каждую неделю давал премьеру. И каждый сезон почти все актеры труппы (за исключением тех, кто работал «на выходах») непременно награждались бенефисом.

В 1917 году, незадолго до Октябрьской революции, шестидесятипятилетний Корш решил отойти от дел. Энтузиазма было в избытке, но вот здоровье изрядно расстроилось. Возможно, Федор Адамович предчувствовал грядущие перемены, боялся того, что очень скоро все покатится в тартарары, и это стало второй причиной, побудившей продать театр Морицу Шлуглейту, возглавившему товарищество актеров, организованное коршевской труппой.

Мориц Миронович Шлуглейт, выступавший под сценическим псевдонимом Миронов, был, как и Корш, юристом, бросившим карьеру присяжного поверенного ради сцены. До 1917 года Шлуглейт служил на провинциальной сцене, в том числе и у Синельникова, где познакомился с Иваном Романовичем и Татьяной.

Выкупив театр, Мориц Миронович обновил труппу, пригласив в нее таких актеров, как Михаил Климов (Кнуров из «Бесприданницы», снятой Яковом Протазановым в 1936 году), Мария Блюменталь-Тамарина, прослужившая у Корша с 1901 по 1914 год, Василия Топоркова (Гардеробщик из «Девушки без адреса»), Анатолия Кторова, уже упоминавшуюся выше за компанию со своим мужем Николаем Радиным Елену Шатрову (Мать начальника погранзаставы из «Заставы в горах»)… Режиссерский состав пополнился Андреем Петровским, который прежде уже работал у Корша, и Василием Сахновским, проработавшим в «Новом Корше» всего год[42]. Кроме того, периодически Шлуглейт приглашал ставить спектакли Александра Санина, чьи постановки шли чуть ли не во всех театрах Москвы, кроме, разумеется, Художественного.

«Шлуглейт норовит собрать все сливки» – говорили в Москве и ждали, что из этого выйдет и выйдет ли вообще хоть что-нибудь путное. Вышло! Вышло, несмотря на то, что очень скоро настали очень тяжелые времена. Но Шлуглейт был оптимистом. Он верил в театр, верил в то, что хороший театр никогда не останется без зрителей, и еще верил в свою счастливую звезду. Относительно счастливой звезды бабушка надвое сказала. С одной стороны, Морицу Мироновичу удалось сохранить театр в первые, самые неблагоприятные, послереволюционные годы. С другой – в 1925 году он был арестован по обвинению в контрреволюционной агитации и сослан в Красноярск, где продолжил заниматься любимым делом – создал театр «СибКорш» («Сибирский Корш») и руководил Объединением драматических театров Восточной Сибири и Дальнего Востока. В Москву Шлуглейт вернулся в 1932-м, работал у Мейерхольда, затем был директором драмтеатра имени ВЦСПС[43]. В 1938-м был вновь арестован, но спустя год освобожден и вскоре умер. Неизвестно, какую именно «контрреволюционную агитацию» ставили в вину Шлуглейту, поскольку его дело хранится в закрытом архиве, но можно предположить, что речь шла о каком-то неосторожно рассказанном анекдоте. Если бы Шлуглейт провинился перед советской властью всерьез, то ему ни за что бы не доверили руководить в ссылке Объединением драмтеатров и, скорее всего, не сослали бы, а расстреляли.

Художественным руководителем «Нового Корша» стал уже упоминавшийся выше Николай Мариусович Радин (Казанков), внебрачный сын актёра Мариуса Мариусовича Петипа, внук прославленного балетмейстера Мариуса Ивановича Петипа. В 1908–1911 годах Радин служил вместе с Шлуглейтом в Одессе, в знаменитой дореволюционной антрепризе Михаила Багрова. А до того Радин пять сезонов прослужил у Корша, где познакомился с Иваном Романовичем Пельтцером, впоследствии они вместе служили у Синельникова (об этом уже упоминалось), в труппе которого Радин был премьером. Мир тесен, а дореволюционный театральный мир был еще теснее.

Иван Романович высоко ценил и уважал как Шлуглейта, так и Радина. Это отношение передалось и Татьяне. В ее представлении новый театр Корша, Третий театр РСФСР, был лучшим театром страны. Да, существовали Малый и Художественный театры, но они Татьяну не привлекали. Станиславским, учиться у которого ей когда-то советовал отец, Татьяна уже «переболела». Иначе говоря, она считала себя состоявшейся зрелой актрисой и хотела одного – играть! Играть как можно больше ролей! Энтузиазм, талант и трудолюбие всегда приводят к успеху.

Вопрос только в том – когда?

Будучи девушкой здравомыслящей, Татьяна на свой счет нисколько не обольщалась. Она понимала, что с главными ролями ей придется надолго проститься. Наигралась в Ейске, хватит. В одной труппе с Блюменталь-Тамариной и Шатровой восемнадцатилетней актрисе на главные роли надеяться не стоило.

Сделаем маленькое отступление от нашей основной темы, чтобы вспомнить один случай, ставший чем-то вроде анекдота. Актриса Екатерина Шатрова, бывшая второй женой Николая Радина, получала в театре лучшие роли. В начале тридцатых годов прошлого века в Москву приехала молодая актриса Дарья Зеркалова, уже успевшая заявить о себе в провинции. Она поступила в Московский драматический театр «Комедия» (очередное название бывшего театра Корша) и сразу же начала требовать себе главные роли. «Вы будете играть только те роли, которые не захочет играть Елена Митрофановна Шатрова» – ответил ей Радин. Разъяренная Зеркалова подала в суд на Радина, обвиняя его в том, что он «развел в театре семейственность», но дело проиграла. Суд решил, что художественный руководитель театра вправе отдавать роли кому угодно на свое усмотрение и никакой «семейственности» здесь нет.