Владимир Выговский - Огонь юного сердца Страница 18

— Пострелять бы вас, проклятых! — со злостью прошептал я и, упав на кровать, уткнулся носом в подушку.

И снова тревожные мысли, словно осы, налетели на меня. «Что делать? Что делать?» — больно выстукивало сердце.

Около полуночи, вконец обессилев, я заснул. Но и во сне не было покоя: до самого утра снился мне чудной дед-партизан с автоматом на груди. Он набрасывал мне на голову сачок и, дергая за ручку, презрительно покрикивал: «Шпиён! Шпиён! Шпиён!»

Переволновавшись, я тяжело заболел. Какая-то страшная слабость овладела мной, темнело в глазах, ужасно болела голова и, словно иголкой, больно покалывало сердце. Несколько раз на день ко мне приходил врач и немецкий профессор из окружного госпиталя. Три раза в сутки мне делали болезненные уколы камфары, заставляли пить противные, горькие микстуры. Все советовали лежать, все прописывали покой.

Но его не было, этого покоя... Чем дальше, тем больше я волновался, положение, в которое я попал, казалось мне безвыходным. Теперь не только эсэсовец у ворот с автоматом и овчарка под забором задерживали меня здесь, но еще и проклятая, непрошеная болезнь держала...

ШТУРМШАРФЮРЕР СС МАГДЕНБУРГ

Правду говорят врачи: в здоровом теле — здоровый дух. Поправившись, я совсем по-другому стал смотреть на жизнь, И твердо решил разыскать в городе Левашова. Из подслушанных мною разговоров, которые дядя вел каждый день по телефону, я узнал о том, что комиссар не в гестапо, он где-то на свободе и продолжает действовать.

Постепенно я свыкся со всем окружающим и, как говорят, вошел в свои права племянника штурмбанфюрера СС. Достаточно было мне скривить в недовольной гримасе губы, как денщик Ганс немедленно вытягивался и, слащаво улыбаясь, готов был выполнить любое мое приказание.

Дядя последнее время мало бывал дома, и я мог гулять где мне захочется. Оказалось, что я имею право свободно выходить даже в город. Часовой у ворот лишь вставал «смирно» и отдавал мне честь.

От дяди я решил не убегать до тех пор, пока не свяжусь с подпольщиками, потому что знал, что он начнет меня разыскивать и все-таки найдет в городе.

Мне сшили черный шерстяной костюм и модельные туфли. Дядя выдал немецкий пропуск, по которому я имел право заходить даже в управление гестапо. У полицейских, иногда задерживавших меня в городе, руки так и дрожали при виде этого документа. Они с уважением и страхом смотрели на меня и всегда вежливо извинялись.

Я ходил повсюду, но комиссара Левашова никак не мог найти.

Последней известной мне была явка на квартире «Лексея» (куда я заносил туфли с запиской под каблуком). Серое здание я хорошо помнил и, выбрав удобный момент, немедленно направился туда. Последняя явка, последняя надежда... С волнением я вошел в темное парадное и по скользким, отполированным ногами ступенькам поднялся на третий этаж. Сердце забилось порывисто и часто — еще несколько минут, и я узнаю, где Левашов. Найдя на двери кнопку, я хотел было позвонить, но сразу же из лифтерской клетки кто-то выскочил и сильно ударил меня чем-то твердым по голове. Острая боль дошла до самого сердца, и я потерял сознание.

В сознание я пришел в светлой, залитой солнцем комнате. Лежал я на полу. Открыв глаза, я увидел старомодный буфет с позолоченным сервизом внутри, роскошные вазоны возле окон

и две большие иконы. «Квартира «Лексея»,— мелькнуло в голове. Меня старательно обыскивали двое в гражданских костюмах. За большим столом сидел молодой гестаповский офицер. «Засада! Западня!» — с тревогой подумал я.

На столе было немало бутылок из-под вина и несколько раскрытых банок консервов. Наливая в стакан водку, офицер весело кричал:

—Наконец один пожаловал! Дождемся и других. Мы люди терпеливые...

Один из гражданских нашел у меня пропуск.

—Герр штурмшарфюрер СС, наш пассиршайн! — обратился он к офицеру.

От страха я крепче закрыл глаза: «Что теперь будет, что теперь будет?»

Штурмшарфюрер СС, очевидно, прочитал мой пропуск, потому что, вскочив с места, закричал:

—Доннер веттер!.. Что вы наделали? Это же неффе штурмбанфюрера СС Крейзеля!.. Теперь он со всех нас шкуру спустит'

Агенты гестапо забегали по комнате. В один миг раскрыли мне рот и начали поить водой. На голову возле левого уха, где ужасно жгло, положили холодный компресс. Сразу стало легче, однако глаз я не открывал — решил сперва придумать, как вести себя.

—Черти неосмотрительные,— шагая по комнате, шипел штурмшарфюрер СС,— теперь штрафной не миновать: последнее предупреждение за выпивку было! — И он со злостью смахнул со стола бутылки.

От звона разбитой посуды я встрепенулся и открыл глаза.

—Приберите! — строго приказал штурмшарфюрер СС агентам и сразу же, встретившись со мной взглядом, сладко и льстиво усмехнулся: — Извините, Петер, ошибка произошла... Как себя чувствуете? Голова очень болит?

Вскочив на ноги, я молчал. Штурмшарфюрер СС взял меня под руку и посадил на диван.

—Как себя чувствуете, Петер? — не переставал он спрашивать.

Что ответить, я не знал.

Плохо... Голова болит... Домой хочу...

Сейчас домой в таком состоянии нельзя, Петер. Лягте, полежите немножко.— И штурмшарфюрер СС уложил меня на диван.

Мое положение было очень сложным и угрожающим: я попался на подпольной явке! Однако меня спасло кровное родство с высокопоставленным гестаповцем, штурмбанфюрером СС. Отдела 4-Н, возглавляемого моим дядей, боялись все гитлеровцы в городе. Кто-кто, а штурмшарфюрер СС хорошо знал, чем занимается отдел 4-Н! Мне только нужно было придумать, как ответить на вопрос: «Зачем сюда пришел?»

«Скажу — мальчика знакомого разыскивал»,— решил я, и стало легче на душе.

Немного полежав, я поднялся и твердо произнес:

—Мне домой пора! Дядя ждет к обеду.

—Коли ждут, не смею задерживать,— сказал ласково штурмшарфюрер СС— Сейчас отвезем, Петер.

Он вернул мне пропуск и черным ходом вывел во двор. Потом мы вышли на улицу и, пройдя метров пятьдесят, сели в легковой автомобиль, стоявший под раскидистым каштаном.

Когда машина тронулась, штурмшарфюрер СС закурил толстую сигару и как бы между прочим проговорил:

—Нехорошо как-то вышло, неприятно познакомились... Кстати, как вы, Петер, попали в это парадное? И нужно же было случиться такому!

—Я одного мальчика разыскивал, квартиру забыл, вот и ходил по парадным. А ваши пьянчуги сразу набросились!.. Я вот дяде расскажу, попадет им.

Мой ответ возымел действие.

—Что вы, Петер! Ради бога, ничего не говори дома,— испуганно начал просить штурмшарфюрер СС,— я сам накажу виновника. Понимаете, ведь мне вместо них попадет. А я ведь вам ничего не сделал.— И он начал рассказывать о том, что у каждого человека есть своя слабость, что он иногда любит выпить и что начальство не понимает его и жестоко наказывает.

Метрах в ста от особняка машина остановилась.

—В жизни, Петер, все может случиться,— закончил штурм-шарфюрер СС, открывая мне дверцу.—И я вам тоже пригожусь. И вообще, если что-нибудь понадобится, обращайтесь ко мне... Фридриха Магденбурга спросите, вам каждый гестаповец покажет, где меня найти.

Я был страшно рад, что так сложились отношения с штурм-шарфюрером СС, и пообещал ему, что ни о чем не буду рассказывать дяде, так как был уверен, что и Магденбург промолчит: он больше, чем я, заинтересован в этом.

ДЯДЯ ПОМОГ

Не найдя подпольщиков, я окончательно пал духом. Два дня ходил сам не свой, а потом решил убить дядю и с его оружием пойти в лес на поиски партизан.

В обед дядя почему-то пристально на меня посмотрел, сердито буркнул:

Где твоя одежда, в которой я тебя нашел?,

Я... я не знаю. Это Ганс ее куда-то дел.

Позови Ганса!

Сердце мое чувствовало что-то недоброе. «Он, видно, подозревает,— решил я,— он, должно быть, знает, что я подпольщик, только долго выжидал, хотел выследить остальных. А теперь, увидев, что от меня нет никакого проку, бросит меня в камеру и начнет мучить... Зачем он спросил меня про одежду?»

—А ну, переоденься, Петер,— приказал дядя, когда денщик Ганс принес мою старую, потрепанную одежду.

Руки у меня дрожали, на глаза навернулись слезы. Я ругал себя в душе, что при первом удобном случае не сбежал отсюда.

—Ну-ну! Скорей! Скорей! — подгонял меня дядя. И, когда я переоделся, подозвал меня к себе.

Я подошел к столу, на котором лежала пачка мятых листовок.

—Читай,— сказал дядя, указав на них пальцем.

Я стоял неподвижно, делая вид, словно ничего не понимаю.

—Читай,— повторил он, пристально глядя на меня.

От w его острого взгляда меня словно иголкой кольнуло в сердце.

—Читай!..

Я взял листовку и начал читать. С первых слов: «Дорогие товарищи!» —на душе стало как-то тепло и радостно. Эти дорогие сердцу слова в одно мгновение развеяли все мое горе, изгнали страх и придали силу.