Елена Толстая - Большая нефть Страница 18

Когда Вера объявила о скором своем замужестве, Глеб напрягся. Сам-то он сеструхе, понятное дело, ничего говорить не стал, но положил себе в голову тяжелую мысль: расстроить этот брак во что бы то ни стало. Разведал стороной про жениха. Виталий Казанец. Красив. Сердцеед. Вроде как передовик производства. Во всяком случае, план всегда выполняет, в бригаде им все довольны. Следит, чтобы премиальные всегда выплачивались. Выработка у него не выше, чем у Векавищева. Но Векавищев частенько сидит без всяких премиальных. Чего не скажешь о Казанце. Вывод? Вывод: мужик умеет делать дела.

Но это еще не повод отдавать ему Верку… Плюс к тому, рассудил Глеб, такой человек имеет к себе большое уважение. Надо бы переговорить с ним.

Он встретил Казанца в магазине. Виталий с приятелем покупали консервированные овощи.

— Слышь, ты — Виталий Казанец? — обратился к нему Глеб.

Казанец глянул на приятеля, кивнул ему:

— Иди, я догоню. Видишь — тут разговорчик наклевывается.

— Я снаружи подожду, — предупредил приятель и вышел.

— Я Казанец, — подтвердил Виталий.

— Глеб Царев, — представился Глеб. — Брат, стало быть, невесты твоей, Веры. Понял теперь?

— Понял — что? — удивился Виталий.

— Что я Верке заместо отца с матерью был, — пояснил Глеб. — Самый близкий ее человек. А ты со мной даже познакомиться не хочешь.

— Придет время — познакомлюсь, — сказал Казанец спокойно. — А чего ты меня разыскивал-то? Я бы сам к тебе пришел.

Глеб пожал плечами.

— Сейчас такое время — уже не знаешь, чего от людей ожидать. Тебе Верка давно понравилась?

— Порядком, — сказал Виталий. — Девушка видная, белокурая. Мне такие нравятся. И характер у нее хороший. Ее немножко того… пообломать, и будет отличная жена. Готовить научу, рубашки гладить.

По повадкам Казанца Глеб безошибочно определил: в его семье отец, случалось, бивал мать. «Учил» ее кулаками уму-разуму. И Верку та же участь ожидает.

Все хорошо, да вот только не забил бы этот умник Верку совсем до смерти…

Глеб не был плохим человеком. Он по-своему любил сестер и желал им добра.

— Слышь, Виталий, — сказал Глеб, — а что ты скажешь, если узнаешь, что невеста твоя… того… уже была в употреблении?

— Что? — потемнел лицом Казанец.

— То! Что слышал! — повторил Глеб. — Пользованная она, понятно? Уже побывала под мужиком. А теперь за тебя замуж собралась. Ну, что скажешь?

— Убью сволочь! — прошептал Казанец. — Кто?

— Кто — тот уже не жилец, — ухмыльнулся Глеб. — А вот ты сам как поступишь?

— Я? — Виталий изогнул красивые брови. Казалось, его изумляет подобная постановка вопроса. — По-твоему, я возьму за себя порченую девку? Вот еще! Только объясни, зачем ты-то меня предупредил?

— А что? — удивился в свою очередь Глеб. — Я, по-твоему, должен был правду скрывать? Она бы все равно наружу вышла, эта правда…

— Тебе, наоборот, надо бы о счастье сестры заботиться…

— Я и забочусь, — спокойно ответил Глеб. — Я по тебе сразу понял, что ты мужик настоящий. А настоящий мужик не простил бы жене такой обиды. До конца Веркиной жизни попрекал бы ее, а при случае бил бы. И она бы слова тебе поперек не сказала. Мне оно надо — чтобы ты ее в гроб раньше времени загнал?

— Ну, ты, я погляжу, хорошего обо мне мнения! — хмыкнул Виталий, не то обиженный, не то, наоборот, польщенный.

— Еще скажи, что я ошибаюсь.

— Нет, — подумав, покачал головой Виталий. — Не ошибаешься ты… Ну, прощай, Глеб.

Он сунул Цареву руку на прощание и вышел из магазина. Глеб выглянул в окно. Он видел, как Казанец подходит к своему товарищу, говорит ему что-то коротко и как оба они преспокойно идут прочь. По тому, как держался Казанец, Царев понял: нефтяник не слишком-то огорчен известием о своей невесте. Разрыв помолвки с каменногорской девушкой для него практически ничего не значит.

— Ну ты, Царев, даешь! — покачала головой продавщица, которая слышала весь этот разговор. — Собственную сестру сдал!

— А ты молчи, Никитична! — взъелся вдруг Глеб. — Этот Казанец ее бы точно убил за обиду, помяни мое слово. Да я жизнь Верке спас. И теперь мне никто даже спасибо не скажет. Верка первая глаза выцарапает… Дай лучше мне папирос. И… Водку привезли?

— Привезли, — неприветливо ответила Никитична. — С тебя всего пять рублей.

— Чего это пять? — надулся Глеб.

— Еще долг с прошлого раза остался.

— Хороши вы все — только деньги и умеете с человека тянуть… — проворчал Глеб, расставаясь с пятеркой.

Разговор с Верой состоялся у Казанца в библиотеке. Она, змея подколодная, обрадовалась его приходу, рассиялась вся. Ну еще бы, нашла дурака, который грех ее покроет! Прямо ластится вся.

— Пусти-ка. — Виталий снял со своей шеи ее руки, отодвинул Веру от себя.

Та продолжала улыбаться.

— Ты чего, Виталька? — весело спросила она. — Ты чего такой серьезный? На работе что-то случилось? Или, может, книжку пришел почитать? У нас интересные новинки приехали с последним рейсом. «Друзья и враги Анатолия Русакова» — отличная книга. Не оторваться! Хочешь, я тебе без очереди дам — по знакомству?

— А ты ведь многим вот так, по знакомству, даешь? — спокойным тоном спросил Виталий.

— Книг не хватит, если всем знакомым давать… — начала было Вера и вдруг смысл сказанных Казанцом жестоких слов дошел до нее. Ее глаза расширились. — Ты чего, Виталька? Ты о чем?..

— Да о том, — сказал Казанец. — Вот именно о том самом. Многим, спрашиваю, даешь?

— Я… — Вера заплакала. Она сразу поняла, в чем дело. Откуда-то Виталий узнал о ее неудачном романе с Костяном. — Виталька, что тебе про меня наговорили?

— Очевидно, правду, — сказал Виталий безжалостно. — Иначе ты не стала бы так реветь. Я ведь по твоему лицу все вижу, Вера. Можешь не притворяться. Не народилась еще женщина, которая своим притворством сбила бы Виталия Казанца. Так что не прикидывайся невинностью. Кто у тебя был?

— Кто был, того нет, — прошептала Вера, заливаясь слезами.

— Да мне, в общем, и неинтересно, — продолжал Казанец. — Я одно тебе скажу, Вера. Я тебя считал за честную девушку. Мы когда гуляли — я до тебя и пальцем не дотрагивался. А тут я узнаю, что кто-то другой до тебя не то что пальцем… Может, у городских так принято, я не знаю. Может, теперь в больших городах на это вообще не обращают внимания. Только я, Верочка, родом из деревни. И у нас в деревне таким, как ты, мазали ворота дегтем. А раньше еще бы и волосы остригли. Только ты сама себя остригла. И с Машкой этой дружишь. Мне бы раньше-то внимание обратить, кто у тебя в подружках. А Машку муж бросил, она разведенка. Чему хорошему она научить может? Как мужа не слушаться?

— Виталик, что ты говоришь такое! — в ужасе закричала Вера.

Он повернулся, чтобы уйти. Она с воем повисла у него на плечах.

— Погоди, Виталик! Погоди, ты послушай!.. Я же люблю тебя!

Он высвободился, повернулся, ударил ее кулаком по лицу. От удара она отлетела на несколько шагов, стукнулась о стену. Казанец слышал, как лязгнули у нее челюсти.

— Не подходи ко мне больше, шлюха, — сказал он. И вышел из библиотеки, хлопнув дверью.

Маша вернулась на работу спустя минут двадцать. Пришла веселая, с холодными от ветра, румяными щеками, принесла банку консервированного сока.

— Живем, Верунь! — закричала она с порога. — Будем с витаминами!

Подруга не ответила. Тогда Маша поставила трехлитровую банку на стол, где в ящике хранились картотека новых поступлений и список очереди читателей. Быстро прошла между стеллажами.

— Где ты, Вера?

Она услышала всхлип, донесшийся из самого дальнего края. Побежала туда.

— Что случилось? Почему ты плачешь?

Лицо подруги было неузнаваемо. Оно распухло и покраснело, один глаз заплыл. Слезы безостановочно текли по щекам. И из носа тоже текло. Вера сидела на полу, обхватив руками колени, и безутешно рыдала.

— Так, — сказала Маша, как только первоначальный ее ужас прошел. — Ну вот что. Немедленно идем умываться. Это безобразие — так распускаться!

Она заставила Веру встать на ноги и потащила в заднюю комнату — бытовку. Налила в таз воды из кувшина, сунула Верино лицо в холодную воду. Вера подчинялась как ребенок, безвольная, безучастная. Маша усадила ее на стул, вытерла полотенцем.

— Кто тебя ударил? — спросила она.

— Виталик, — прошептала Вера.

— Кто? — не поверила своим ушам Маша.

— Казанец, — сказала Вера в полный голос. — Что тут непонятного? Он.

— Почему?

— В знак разрыва помолвки, — криво улыбнулась Вера. И слезы снова полились из ее глаз. — Ох, Маша! До чего я несчастная! Ведь теперь все узнают!.. Ославил он меня… Никто меня не возьмет.

— Что за глупости! Что значит «ославил»? — рассердилась Маша.

— Да то, — тяжело вздохнула Вера. — Он узнал, что у меня был уже один… мужчина… — Она процедила это слово между зубов, как будто произносила что-то очень неприличное. — Ну, до свадьбы. До Виталика.