Восемь Драконов и Серебряная Змея - Yevhen Chepurnyy Страница 18

— Я поднял руку на прекраснейшую из богинь, и понес заслуженное наказание за мое святотатство, — отрешенно заметил Инь Шэчи, вновь устремив ошеломленный, восхищенный взор на стоящую напротив него девушку. Та отвечала ему не менее ошарашенным взглядом; на безупречной белизне ее щек проступил алый жар искреннего смущения. — Перед смертью, я желаю лишь одного — созерцать твою красоту до последнего мгновения. Хотя, раз уж мне осталось жить совсем недолго… — уголки его рта чуть приподнялись, явив тень той насмешливой улыбки, что ранее была частой гостьей на лице Шэчи.

Он шагнул ближе к неподвижной Му Ваньцин. Меч юной воительницы, все так же сжатый ее рукой, вонзился в его плоть еще глубже, вызвав новый всплеск крови, но Шэчи даже не заметил этого, наклонившись вперед, к лицу девушки. Их губы на мгновение составили иероглиф «люй[4]», и соприкоснулись в нежнейшем из поцелуев, чтобы тут же разомкнуться — ноги все хуже держали слабеющего Инь Шэчи. Пошатнувшись, он невольно шагнул назад, и без сил осел на землю. Кровь снова потекла из его раны, которую покинуло острие меча.

— Я поцеловал богиню, — прошептал юноша. Мечтательная улыбка не сходила с его бледнеющего лица. — Что мне смерть нынче? Мелочь, не стоящая внимания, — глаза Шэчи закрылись, и безмолвная тьма объяла его разум.

* * *

Инь Шэчи озадаченно моргнул, открыв глаза. Его окружение не походило ни на мрачные глубины Диюя, ни на великолепие небесных садов. Оно было неотличимо от маленькой придорожной чайной, ставшей местом его смерти, а смерть свою он помнил отчетливо — ведь она пришла от руки Му Ваньцин, прекраснейшей из женщин мира. Юноша попытался подняться, и невольно охнул от резкой боли в груди.

— Ты очнулся! — раздался рядом женский голос, наполненный радостным облегчением, и говорившая присела на траву рядом с Шэчи, оказавшись Му Ваньцин. Мечтательная улыбка невольно вползла на лицо юноши — прекрасная воительница была без вуали, и ее лик, освещенный легкой усмешкой, вновь заставил Инь Шэчи замереть в восхищении. Радость недолго задержалась на лице девушки — ее быстро сменила неподдельная ярость.

— Дурень! — вскричала она. — Безумец! Недоумок! Почему ты прекратил сражаться⁈ Почему не отразил мой удар⁈ Твое фехтовальное мастерство выше моего, так почему же ты не защитился⁈ Почему… поцеловал меня? — продолжила она тише, и злость в ее голосе медленно уступала место стыду. — Ты украл мой первый поцелуй… негодный развратник, — тихо закончила она, опустив глаза.

— Если богиня желает забрать мою жизнь — кто я такой, чтобы спорить с нею? — зачарованно ответил Шэчи. Девушка не ответила — лишь утренняя заря смущения начала разгораться на ее нежных щеках.

— Му Ваньцин, — заговорил юноша, немного справившись с собой. — Мне известен данный тобой зарок — мужчина, увидевший твое лицо, умрет от твоей руки, или же станет тебе мужем. Я не смогу сражаться с тобой — даже для защиты своей жизни, я не подниму на тебя оружия. Если мне суждено умереть сегодня, не медли, и прерви мою жизнь быстро и милосердно, — он требовательно взглянул на девушку. Та, на мгновение подняв на него взгляд, вновь потупилась. Ее тонкие пальцы, чья белизна более не была скрыта перчатками, неловко теребили длинную ленту чистой небеленой ткани. Невольно опустив взгляд на это движение, Инь Шэчи заметил тот же серый цвет на своем халате, и, кое-как скосив глаза, оглядел свою грудь, плотно перевязанную прямо поверх одежды.

— Ты… лечила меня? — недоуменно спросил он.

— Да, — тихо ответила Му Ваньцин, не поднимая глаз. — У меня есть целительное средство, именуемое Снадобьем Заживления. Я смазала им твою рану, и перевязала тебя, — юноша ошарашенно захлопал глазами. В его груди начала зарождаться несмелая надежда, заставившая сердце заколотиться в его ребра, словно птица — в прутья клетки.

— Если… — он судорожно сглотнул, пытаясь справиться с комком в горле. — Если ты… не хочешь убивать меня, и согласна… — он замолк, не в силах одолеть столь необычную для него робость. Никогда доселе он не испытывал стеснения, говоря с женщинами, но сегодня, оно сковало его, словно тяжелая тюремная канга[5].

— Если ты согласна… стать моей женой, — все же продолжил он, с трудом выталкивая слова из непослушных губ, — то клянусь, не будет в мире мужа вернее и преданнее. Я готов до конца своих дней заботиться о тебе, любить тебя, ценить тебя, баловать тебя и угождать тебе, — он говорил все твёрже и увереннее, и в голосе его звучала горячая искренность. — Для меня было бы радостью омывать твои ноги после долгого пути, укутывать тебя одеялом в холод, и обмахивать веером в жару. Живи мы в достатке, я покупал бы тебе золотые украшения, а в бедности — делил бы с тобой кусок хлеба, — он замолчал, переводя дух, и пытаясь собрать разбегающиеся мысли. — Согласна ли ты… — голос вновь подвел юношу, предательски охрипнув, но он все же договорил, прочистив горло:

— … Стать моей женой?

— Я не в силах убить тебя, — тихо призналась девушка, и подняла на него взгляд, полный смущенной решимости. Коротко вздохнув, она продолжила:

— А значит, я должна выйти за тебя замуж.

Инь Шэчи запрокинул голову, раскинул руки, и издал громкий, протяжный вопль, исполненный искреннего счастья.

— Чего ты орёшь, дурень? — сердито спросила Му Ваньцин. — Боги упаси, твоя рана откроется от этих криков.

— Это излишки радости, — с широкой улыбкой ответил юноша. — Ее было во мне слишком много… жена моя. Жена, — протянул он, с мечтательным видом прижмурив глаза. — Никогда не думал, что это слово будет звучать для меня столь сладостно, — покачав головой, он обратил на девушку восхищённый, неверящий взгляд. Та неуверенно улыбнулась в ответ.

— Однако же, я не хочу забывать и о твоём прекрасном имени, — продолжил Инь Шэчи. — Му Ваньцин… А Цин, сестрица Вань, Цин-эр, Сяо-Цин… быть может, госпожа Вань[6]? Как тебе больше нравится, жена моя? — весёлым тоном спросил он.

— «Ваньцин» будет достаточно, — с непонимающим видом ответила та. — С чего ты вообще