Неизвестно - Марамзин Страница 2

Неожиданно Ивану Петровичу не захотелось, чтобы девушка эта взяла и уехала. Троллейбус стоял и мог тронуться в любую минуту.

Он заулыбался ей слегка виновато, потому что решил познакомиться, будь что будет.

— Выходите! — сказал он губами и жестами.

— Я (показал на себя) буду здесь, поджидать, а вы (показал на нее) — приходите сюда. Хорошо? (Он кивнул, вызывая ее на кивок).

— Нет, — покачала она не спеша головой, но не отвернулась — а ведь если бы рассердилась, должна отвернуться.

— Ну хорошо, хорошо! -— он пошел за трол­лейбусом, который отпустил тормоза и готовился ехать. — Тогда по-другому (он зачеркнул первый свой вариант двумя руками). Вы, вот вы (он мах­нул на нее ладошкой) -— там сойдете, а я побегу (он показал ногами, как он побежит). Хорошо? Только вы подождите! Ну что, хорошо?

Как уж он выразил все, он не знал, но она поняла и почувствовала, что это ей можно, — то есть что Иван Петрович такой человек, к которо­му можно, не опасно сойти, если хочется, потому что он правильно это поймет. И она ему слегка улыбнулась и покивала.

Иван Петрович пустился бежать, обгоняя троллейбус, но потом троллейбус его обошел, и девушка опять помахала ему из окна.

И снова обида на женщин, желающих вечного ближнего боя, требующих себе в утешение игры по всем правилам, которые кто-то им когда-то внушил, разыгралась в Иване Петровиче и вдруг появилась уверенность (а точнее — надежда), что сейчас будет все по-другому, не так. Давняя мечта о том, что когда-нибудь будет знакомство, встре­тится женщина, не похожая на других только в этом, только в том, что она не потребует боя -— ни в начале знакомства, ни после не будет борьбы за господство, за то, кто главней, что и как сделал ты по ее и что нет — эта мечта разыгралась в Иване Петровиче, вызванная улицей и ссорой и таким необычным согласием девушки.

Вот он бежит, не очень хорошо бежит, не кра­сиво и не быстро, не так, как когда-то, в девятнадцать-двадцатъ лет (а теперь ему уже исполни­лось тридцать), и там она едет впереди троллей­бусом, красивая девушка с необычным, простор­ным лицом, и уже доверяет Ивану Петровичу больше, чем доверяли другие.

Он даже не стал приготавливаться к первым словам разговора, а возможно, что и не успел, раз­мечтавшись, но девушка оказалась умницей. Она придумала, что нужно сказать, чтобы им не сде­лалось при начале неловко.

— Вы жили когда-нибудь в Павловске? Лет шесть тому назад? -— спросила она Ивана Петро­вича с понимающей улыбкой.

— Нет, — отвечал он с такой же улыбкой. — Никогда!

— Жалко, — сказала она. — Значит, мне по­казалось.

— Показалось, — подтвердил Иван Петрович быстро и весело, потому что теперь это было не­важно. Можно было теперь познакомиться, раз начало пошло хорошо.

Иван Петрович сразу же стал говорить о себе, где он жил, что он любит, и чего он не любит, а она отвечала ему о себе, не стараясь дождаться, пока ее спросят.

И у них произошел настоящий разговор двух людей, когда каждый говорит о себе, а другому это как раз интересно.

-— Я, может, сразу и не понимаю... — гово­рила, к примеру, девушка.

— Да! — подтверждал Иван Петрович, удив­ляясь. — Ия тоже сразу!

— А как приду домой, подумаю — и все-таки пойму. И мне становится стыдно.

— Стыдно! — говорил Иван Петрович. — Нет, а мне, пожалуй, совестно, пожалуй что да.

— А ей и потом не становится стыдно, она и потом ничего не поймет — вот в чем у нас основ­ная с ней разница!

— Да! — подтверждал эту разницу Иван Пет­рович и радовался разнице. — А вот взять, к при­меру, меня... Если я...

Разноцветно одетые люди шли и шли им на­встречу по проспекту, гуляли. Было все еще до­вольно тепло, и ребята помоложе, не держа своих девушек, словно в них не нуждаясь, шли свободно, руки в боки, запустив пиджаки от тепла за плечи.

А кондуктору жарко и тесно в вагоне — вот проехал трамвай, и кондуктор стоит на площадке, у двери, высунув пожилую голову в город.

Иван Петрович попробовал взять ее под руку — очень легко, чтобы можно сейчас сделать вид, что случайно — но она ничего, не возражала и устроила локоть у него на ладони.

«Хоть бы выйти на прямую, — думал Иван Петрович. — Хоть бы выйти на прямую в разго­воре».

Но Иван Петрович еще не решался.

Женщины чем-то таким обладают, словно ка­ким-то особым продуктом, который стараются все получить, — женским обаянием, мягкостью что ли, всем, что есть женщина. При этом в женщинах есть все другие человеческие свойства, как и в мужчине, — и вот им всем кажется, что какой- нибудь такой Иван Петрович ищет в них то, толь­ко то, что есть женщина, то есть словно бы некий опять же продукт. И женщины, им не обладаю­щие, получают от этого горе и злобу, а женщины, у которых он есть и в избытке, имеют от этого тоже обиду, потому что им кажется: это в них ущемляет зато человека.

Неизвестно сколько они уже гуляли, когда Иван Петрович вдруг решился.

— Свернем? — предложил Иван Петрович осторожно. И они свернули в тихую улицу.

— У меня на каждой улице есть любимая сторона, — говорила девушка. — А на этой нет. Пускай будет правая? — Нет, не любимая. Пусть будет левая? — Нет, и не левая. Которая же лю­бимая? Никоторая.

— Поцелуемся? — попросился Иван Петрович вдруг, без подхода, и остановился у какого-то дома.

— Что? — сказала девушка, удивившись. — Чего вы сказали?

— Очень хочется целоваться, -— сказал Иван Петрович виновато.

— Мало ли чего мне захочется, — сказала де­вушка. — Надо взять себя в руки.

«Так она уже проникнута своим необычным поступком '— знакомством на улице, — думал Иван Петрович, — и так сознает в себе эту нео­бычность, так гордится, что уже не хватает ее продолжать эту линию такими же искренними по­ступками, как и первый.»

«Игра, — сказал он себе со вздохом. — Всем им нужно от нас, чтобы мы не говорили им прямо, чтобы мы подчинялись бы правилам этой игры. А я не хочу. Я хочу быть искренним! Как же тогда?»

Иван Петрович знал, но не хотел себе в этом признаться: просто нужно, чтобы в нем была такая игра, которая обнимала бы ее игру, да и все — как и бывает у всех молодых мужчин. Но у него эта игра прекратилась.

— Вот я и пришла. До свиданья, — сказала девушка, когда они еще раз повернули.

— Уже? — воскликнул Иван Петрович. — Ну, хорошо, хорошо, я вас еще провожу!

— А я уже дома. Дальше меня провожать не надо. Дальше меня никогда не провожают: я не разрешаю.

— Да нет, мне же нужно записать телефон? — сказал Иван Петрович, хитря, как и полагалось по этой игре, но с досадой.

— Здесь неудобно, зай­демте в подъезд.

— Ну, записывайте, — сказала девушка, за­ходя.

— А вы на каком этаже? — спросил Иван Петрович, как и полагалось спросить в этом слу­чае.

— А зачем вам знать? — сказала девушка (и это полагалось)

— Так. Интересно, — сказал Иван Петрович, понемногу подымаясь с этажа на этаж. Девушка между тем поднималась за ним.

На третьем этаже Иван Петрович взял ее за руку и потянул к себе.

— За кого вы меня принимаете? — быстро сказала девушка, будто только и ожидала, чтобы он потянул.

— Да нет, да я что? да я ничего, — сказал Иван Петрович, обнимая ее за плечо.

— Не трогайте меня, я никому не разрешаю трогать!

— Ну, конечно, конечно, я верю, ясно, нико­му... но я же ничего? я не трогаю.

— Мы еще с вами три часа как знакомы. Ну хотя бы три дня, — а три часа это мало.

— Но это же условность! — закричал Иван Петрович. — Так условились люди, то есть так договорились, а мы же можем условиться по-дру­гому.

-— Нет, — сказала девушка. — Мы не будем по-другому.

— Почему? -— сказал Иван Петрович в отча­янии и схватил ее руки. — Конечно, я ждал, что вы скажете что-то такое. Но давайте попробуем?

А? Попробуем со мной? Я уверен, что после у нас и начнется. Пусть их, все... как хотят, а мы по- другому...

— Нет! — сказала она и отняла свои руки обратно. — Ничего у нас не начнется. Не троньте! Вы, конечно, симпатичный, но что вы говорите? За кого вы меня принимаете? Я не такая!

— Нет, нет, — сказал с волнением Иван Пет­рович, — конечно, не такая... ну, я не буду гово­рить... я ни за кого... вот... сейчас...

Он осторожно расстегнул у нее на пальто две верхние пуговицы. Она схватила его за пальцы и другой рукой застегнулась. Но Иван Петрович за­метил: она застегнулась на одну только пуговицу, на вторую. Тогда он враз расстегнул все четыре, девушка оттолкнула Ивана Петровича, но застег­нула опять только две.

Он вылущил по одной из петель эти две по­следние пуговицы и остался один на один с гла­деньким, открытым фиолетовым платьем, но тут же наткнулся на жесткий, выставленный вперед, ему под ребро, край ладони.

— Нет! — сказал Иван Петрович убежденно.— Нет. Не надо.

— Вот и я говорю, что не надо, — ответила девушка.

— Нет же... нет, нет... право, не надо! — ска­зал Иван Петрович еще убежденней. — Со мной так не надо, правда же не надо, правда!