Садек Хедаят - Темная комната Страница 2

Мне хотелось найти подходящую нору и уйти в себя, как бывает с животными в спячке. Это позволило бы мне познавать себя. В натуре человека — много благородного, того, что спрятано, погребено под грузом повседневных забот, под суетой этой жизни. Но при случае черты эти проявляются в нас, как на фотографии в кювете фотографа; это происходит в полном мраке. Этот мрак был внутри меня; напрасно я старался его разогнать. Мне жаль, что я вообще должен был пересечься с людьми — даже на столь короткий период. Теперь-то я понимаю, что эта тьма, и тишина ее сопровождавшая, — что все это и было наиболее значимой частью моей жизни. Эта тьма — часть каждого существа из живущих, но она скрыта для нас, пока мы не откажемся от мира, данного нам в ощущениях, пока не останемся наедине с собой. Обычные люди, очевидно, бегут от этого одиночества, от этого мрака. Они зажимают уши, чтобы не слышать зов смерти. Они пытаются заглушить свое существование шумом обыденной жизни. Я не уподоблюсь суфиям, которые живут в ожидании «истинной зари». Наоборот, я жду пришествия дьявола, жду, когда он низойдет на меня. Я хочу пробудиться внутри себя, — тем, кто я есть. Мне отвратительны громкие и пустые речи просветленных. Мне нет причин унижаться с протянутой рукой перед этой кучкой воров, контрабандистов и тех, кто золото переплавляет в идеалы.

Только в этом помещении я могу жить внутри себя, так, чтобы моя энергия не пропадала втуне. Мне нужна эта тьма, нужен этот багряный свет. Я не могу, чтобы позади меня было окно, — такая комната не по мне. В таком окружении мои мысли будут рассеяны; кроме того, я не люблю свет. В солнечном свете все видится несерьезным, обыденным — в то время как подлинный источник красоты — ужас и тьма. В качестве примера, кошка: в свете дня она нам привычна, но стоит лишь опуститься ночи, как шерсть ее сверкает, движения обретают загадочность. Опутанный паутиной, цветущий кустарник тоже обретает нечто таинственное в ночные часы. Свет пробуждает живые существа, пробуждает в них бдительность. Они становятся осторожны. Только по наступлению ночи, в темноте, во всех этих обыденных вещах проступает мистическое. Тогда же вступают во власть забытые и потаенные наши страхи. Кто-то в темноте спит, какие бы звуки его ни тревожили. Кто-то — бодрствует. Для кого-то только в это время пробуждается жизнь. Основные наши инстинкты, глупые фантазии — все это отступает в сторону, и человек переходит в духовные сферы бытия. Его память воскрешает вещи ему неизвестные, которые он не мог себе даже представить.

Завершив свою тираду, человек умолк. Казалось, своей речью он хотел оправдать себя. Был ли он сыном богатых родителей, уставшим от жизни, или страдал какой-то странной болезнью? В любом случае, его мысли не были мыслями заурядного человека. Я почувствовал себя сбитым с толку. Как реагировать на все происходящее? Складка, окаймлявшая его губы, ужесточилась, на лбу проступила темная жила. Когда он говорил, его ноздри раздувались. В багровом свете лампы его лицо выглядело усталым и грустным — совсем не такое, каким оно выглядело в автобусе. Когда он опустил голову, его губы тронула легкая улыбка. Затем, внезапно, будто почувствовав это, он окинул меня насмешливым взглядом и произнес:

— Вы долго путешествовали и утомились. А я полностью захватил нить разговора.

— Нам привычно говорить о себе. Мы — единственная правда, которая когда-либо существовала. Мы говорим о себе совершенно невольно, даже когда выражаем свои чувства и размышления чужими словами. Самое сложное — это выразить себя именно в тех словах, которых это требует.

Лучше бы я промолчал. То, что я сказал, прозвучало нелепо, бессмысленно и совершенно не к месту. Не знаю, что я пытался доказать. Возможно, я хотел таким образом польстить человеку, приютившему меня. Однако он, не уделив мне и капли внимания, лишь бросил сумрачный взгляд в мою сторону. Его веки были снова прикрыты. Словно пребывая в другом мире, совершенно меня игнорируя, он все время облизывал языком свои влажные губы. Он сказал:

— Я всегда хотел сам спроектировать и построить для себя это место. Дома и помещения, построенные другими мне не нравились. Я хотел быть наедине с собой, познавать себя. С этой целью я перевел все свои накопления в наличные. Потом пришел сюда и построил этот дом по собственным чертежам. Все эти бархатные занавеси я принес сюда сам. Я занимался каждой деталью этой комнаты. Единственное, что я забыл, — этот красный абажур. Я заказал дизайн в Тегеране и также указал его размеры. Они выполнили заказ, и сегодня я ездил забирать его. Именно по этой причине я вышел из дому, в иных случаях я не покинул бы комнаты, не стал пересекаться с людьми. Что до еды, то я перешел на молоко. Поскольку я могу пить его сидя и лежа, приготовление пищи для меня больше не составляет проблемы. Кстати, должен добавить, что поклялся лишить себя жизни, как только у меня кончатся деньги, или когда я снова почувствую потребность вернуться к людям. Эта ночь — первая, которую мне предстоит провести здесь, в моей собственной комнате. Я счастлив, как человек, каждое желание которого исполнилось. Счастлив!.. Как трудно представить себе такое существо. Я никогда не мог вообразить себе, что такое бывает. И все-таки, прямо сейчас, в этот конкретный момент я счастлив!

Опять воцарилась тишина. Чтобы прервать ее, я сказал:

— Состояние, к которому вы стремитесь — состояние эмбриона в материнской утробе. Там, в алой укромной полости, питаемый материнской кровью, каждый может наслаждаться исполнением всех своих велений — и, притом, без всяких затраченных на это усилий. Там не нужно бороться, кому-то льстить, под кого-то подстраиваться. Или, как вариант, вы ищете потерянный рай, о котором мы знаем подсознательно, место, где каждый существует сам по себе, внутри самого себя. С другой стороны, возможно, вы просто хотите покончить с собой?

Словно не ожидая того, что кто-то решится прервать его монолог, он одарил меня презрительным взглядом, а затем произнес:

— Вы долго путешествовали. Почему бы вам не пойти и не лечь?

Взяв в руки светильник, он проводил меня до конца коридора и показал мне комнату, в которую мы заходили вечером. Было уже за полночь. Я вдохнул чистый воздух и почувствовал себя так, словно выбрался из холодного и скверного места. В небе мерцали звезды. Меня мучил вопрос: был ли этот человек одержим чистоплотностью или я имел дело с большим оригиналом?

***

На следующее утро я встал около десяти. Чтобы проститься с хозяином, я прошел по коридору и, словно безбожник у ворот храма, смиренно застыл перед дверью. В коридоре было тихо и темно. Украдкой я вошел в комнату. Лампа на столе все еще горела. На хозяине по-прежнему была розовая сорочка. Он лежал, скорчившись в позе зародыша, его руки закрывали его лицо. Я подошел к человеку и потряс его за плечо. Он застыл, окоченел в своей позе. Ведомый страхом я покинул комнату и пошел к автобусной станции. Мне не хотелось опаздывать. Неужели то, что он говорил, было правдой, неужели он действительно прогорел? Или устав от одиночества, которое столь выразительно славил, решил разделить его в эту ночь, в последнюю свою ночь? Или, быть может, он был счастливцем — счастливцем, испугавшимся упустить свое счастье, а место это было его идеальным прибежищем!

Заметки

[

←1

]

Хонсар — город в Иране, провинция Исфахан.

[

←2

]

Таароф — практика иранского этикета.

[

←3

]

Гольпайеган — город в Иране, провинция Исфахан.

[

←4

]

Ду̀г — иранский кисломолочный напиток. Приготовляется из кефира, соли и зелени, с добавлением мяты.

[

←5

]

«даула или салтана» — почетные титулы персидской знати — ад-Даул, аль-Салтана.