Андрей Зубов - Русский XVI век: от соборности к опричнине Страница 2

Но тут произошла схизма. Когда в 1439 году на Флорентийском соборе была провозглашена уния, объединение католической и православной церкви, собор русских епископов не признал этого унию изгнал митрополита Исидора, эту унию подписавшего. Поскольку патриарх Константинопольский склонился к унии, собор восточно-русских епископов временно избрал местоблюстителя. Но нет ничего более постоянного, чем временные вещи, и уже в 1459 году местоблюститель митрополит Иона, умирая, берет со всех русских епископов подписную клятву, что они никогда не будут обращаться к Константинополю за митрополитом, тем более, он уже завоеванный турками в 1453 году, но будут всегда выбирать митрополита сами. Так самочинно начинается русское церковное самовозглавление, которого долго не будет признавать Константинополем, ни уж тем более Рим. И Московская Русь, в отличие от Руси литовской, в которую продолжает назначаться митрополит из Константинополя, после 1459 года отделяется полностью от всего православного мира. И это порождает горделивое самооправдание: Константинополь завоеван турками за то, что пошел на унию с Римом.

В русской мысли роятся идеи, связанные с величием создающегося государства. Именно государства, не культуры, не народа: Москва — это единственное православное царство — других нет. Турки завоевали православные Балканы, завоевали Константинополь. Других православных царств нет. «Все православные царства сошлись в одно твое царство» — говорят книжники Ивану III, и уж тем более, будут говорить его сыну Василию Ивановичу. Это второй очень важный момент. «Ты как Ной в ковчеге спасся в твоем царстве от потопа нечестия». Русь видит себя осажденной крепостью, которая со всех сторон окружена неверными — или латинянами, которых еще при монголах приучили ненавидеть, или агарянами — турками мусульманами. А поскольку Бог, естественно, с правой верой, то Бог только с Русью, только с Москвой, только с Московским Великим князем, которому суждено великое будущее. Но монгольский опыт государственности заставляет его быть единодержавным правителем.

В этой ситуации вокняжается Иван III. После падения Константинополя стало очень модным среди князей московских или удельных князей средней полосы, тяготеющих к Москве, жениться на греческих принцессах. Тем более, они все оказались беженками в Италии, многие из них приняли унию, но все-таки они — отпрыски императорской Палеологовой династии. И когда умерла у Ивана III его первая жена Мария — дочь Тверского князя, и он думает о невесте, ему Рим предлагает — прекрасная партия, есть София-Зоя Палеолог, племянница последнего императора Константина XI, которая живет в Ферраре. И Иван III соблазняется. Говорят, что Софья была толстовата и не очень уж красива, да и уж не совсем юна, но зато какой ореол — Империя с Босфора перемещается в Москву. На Босфоре она пала из-за того, что пошла на унию, соединилась с католиками, а вот теперь здесь в Москве расцветает новая Империя. И Иван III вступает в этот брак.

А для Рима другая совершенно цель. Почему Рим так желает этого брака? Потому что он надеется, что вступив в брак с феррарской дукессой Софьей Палеолог, он согласится и на унию. Наивные латиняне — думали что Иван III через свою супругу станет униатом и войдет в союз с Римом. Ни супруга этого не хотела, которая тоже бредила славой империи Босфора, которую она еще помнила маленькой девочкой. И тем более, этого не хочет Иван III, который мечтает сам быть новым императором, новым владыкой православного мира. Зачем ему католический мир? Быть одним из двадцати королей Европы какой интерес? Когда император Священной Римской империи предложил ему королевскую корону, ничего, причем, не прося взамен, Иван III сказал: да не нужна мне твоя корона, я природный русский государь, от Бога получивший власть, и от тебя я не приму никакой короны. Императора Священной Римской империи даже в самой дружественной переписке иначе как братом русский Великий князь не именовал, также он именовал польского короля. Так что самомнение в Москве было. А вот кого Иван III никогда не именовал братом, а всегда именовал царем, и называл себя его данником, — это ордынского хана.

II.

Здесь надо остановиться на двух моментах. Во-первых, автокефалия и все, что последовало за ней, отсекли Россию от европейского христианского мира и сделали ее автаркичным анклавом. Поскольку Русь — это вторичная культура, она стала очень быстро отставать. Если в XIV — первой половине XV века в эпоху Сергия Радонежского и его учеников Русь восточная отставала от старой Европы на 70 лет и шла с ней в одном темпе — так отставала, кстати сказать, и Скандинавия, крещеная одновременно с Русью. То к концу XV и в XVI столетии отставание все время усиливалось. Европа развивалась очень быстро, шел Ренессанс, одно открытие следовало за другим, во всем, от архитектуры и живописи до воинского строя и техники. А в Москве этого ничего не было, и отставание стали компенсировать самым плохим образом — стали приглашать иностранных специалистов. Для строительства Успенского собора, для воинского строя, для строительства мостов, для литья пушек. Врачей, конечно, для знати. Приезжают Аристотель Фиораванти, Алевиз Новый. Но это не есть открытие Западу. Наоборот — если страна не производит своих ученых, своих специалистов, потому что не развивается как часть культуры общеевропейской, только тогда необходимо импортировать специалистов, как носителей технологии. Такой импорт означает, что страна абсолютно закрыта и нуждается в конечных продуктах чужой технологии и их носителях. Вот эта тенденция проявилась в России при Иване III.

И второй важный момент, с момента прихода Софьи Палеолог вся старая удельная жизнь, все эти князья Тверские, бояре Новгородские, для Ивана III это уже не ровня. Он их презрительно называет своими слугами. Тех бояр, которые с его дедами правили практически вместе и проливали кровь за вотчину, за свой удел, теперь они слуги. Потому что он уже государь, он через Софью уже почти император. Он взял себе византийский герб двуглавого орла, никогда до этого не было двуглавого орла на Руси, он ввел придворный императорский устав. Это разделило общество.

Тогда глава церкви значил очень много в общественной жизни. И папа, и митрополит, и местный епископ на Западе. А Иван III уже мучается, что митрополит Геронтий смеет делать ему замечания, он хочет, чтобы тот ушел. Он начинает с ним «богословский» спор — как ходить вокруг храма с крестом — по солнцу или против солнца. Геронтий более культурный человек, он говорит, что это не так и важно, но есть традиция и надо ей следовать. Но он хочет, чтобы Геронтий ушел и настаивает на своем. Это беспрецедентно. Геронтий сам уезжает в монастырь, но не отрекается, потом возвращается и Великому князю приходится с ним примириться.

Но вот в другом происходит очень серьезный сдвиг. Когда уже после барака с Софьей Палеолог Иван III думает о себе очень высоко и ко всем боярам относится свысока, и создает государев двор очень регламентированный, очень иерархичный, как в Константинополе. Тогда он решает своего внука (потому что его сын Иван от первой жены Марии умер молодым) Дмитрия, маленького мальчика, венчать по полному византийскому чину, чтобы он уже был царем — об этом просил его сын, когда умирал. Иван III позволяет себя называть царем только ради удовлетворения тщеславия, только чтобы покрасоваться перед женой. А вот Дмитрия венчают по полному византийскому чину — он первый русский царь-кесарь Дмитрий Иоаннович.

Но Софья Палеолог беременеет и рождает своего сына — Василия. И после этого она жаждет, чтобы ее сын был русским царем. Здесь надо заметить одну деталь. Просвещенные европейские принцессы, а иногда и принцы, воспитанные на ренессансных традициях, с почтением к античной политической культуре, к римскому сенату, к главенству писаного права, попадая на Русь, естественно, остаются такими же культурными и читают те же книги на греческом и латыне, но им кружит голову абсолютное самовластье, которого в Европе нет и не может быть, а когда деспот, скажем Лоренцо Медичи Великолепный — все его осуждают. А в Москве все перед тобой склоняются, все тебя считают почти небожителем. Это странно, по варварски, но приятно. Такая же просвещенная европейская Ангальт-Цербстская принцесса, будущая Екатерина II, став узурпаторшей-императрицей, так же наслаждалась своим полным единовластием, которое и в голову ей не могло прийти в Германии. И так многие. И Софья точно также. Она настаивает, чтобы восьмилетнего Дмитрия заточили в каземат, и мальчик больше никогда не увидел в своей жизни солнца. Только за то, что он не ее сын. Екатерина II и государь Иван Антонович — это же очень похоже… И когда Иван III умирает, он говорит, что Василий будет царем. Великим князем. А кесарь Дмитрий сидит в каземате.

Иван III не любит казнить людей, казней практически нет, но заточать любит. И еще у него один прием есть — всем своим близким родственникам мужского пола, он не позволяет жениться. Соответственно, у них нет законных детей, а если нет законных детей, никто не может быть конкурентом с его детьми за престол.