Виктор Соколов - Мастерская Бога Страница 2

Должно быть силился понять...

Когда я после,

Отлистап

Полкниги жизненной устало,

В моих глазах

Гранитный Сталин

Знакомым профилем

Предстал.

Тогда,

Не зная почему,

Смутило голову броженье -

Былые наши достиженья –

Они, что: памятник ему?..

Но рассуждал я в давний Миг,

Не так

Но, слабый, я шатался.

Видать до дури начитался

Продажных

И газет, и книг.

Познавший истину потом,

Ногами изнемог

Над бездной -

Одною в зрелости железной,

Другою в детстве золотом.

Я на любви воспитан был,

Я был на верности воспитан.

Я жизнью был на них

Испытан,

Остался верен. И любил...

И если жизни зачерпнуть

Пришлось однажды

Чашей полной,

Отныне вольно и невольно

Нам прошлого не зачеркнуть.

… На сопке

Над сияньем стали,

Открывшись

И тяжел, и груб

Стоит

Скалистой глыбой Сталин,

Из камня вышедший по грудь…

Плечом

Раздвинув сумрак ночи,

Он видит цель...

А в свой черед

Составу

Стрелочник-рабочий

Освобождает путь вперед.

И... спущенной,

Курка пружиной,

Не признающего покой...

Грохочет вдаль неудержимо

Железный поезд над рекой.

Мой друг Борис Ифугин

Лично, -

Не дрогнет верная рука, -

Вождю дает салют привычный –

Три торжествующих гудка...

Часть первая

Полз паровоз, состав мотая

Туда-сюда,

сюда-туда.

Тайга, от солнца золотая,

В окно вплывала.

И стада

Пушистых облаков над нею

Кричали в синь до хрипоты.

На горизонте, каменея,

Вставали дикие хребты.

Давно остались за спиною

Поволжье,

Вздыбленный Урал.

Тащился поезд, будто Ноев

Ковчег.

И горестный хорал

Вздымал

С немой молитвой в небо,

Должно быть, требовал венца.

Вагоны -

Кто в них только не был –

Стонали грузно без конца.

Сквозь их оконные решетки

Из сотен глаз

Тоска лилась...

И однопутка нитью четкой

Вдоль рек порожистых

Вилась.

Она двоилась

В черных плесах,

Сияньем солнечным лучась.

Наматывалась на колеса,

Чтоб убывать за часом час.

Ей не было конца и края

Дороге этой.

И над ней

Плечами с шумом напирая

На выступы седых камней,

Дым вился, поначалу стоя...

Потом стелился...

А потом

На ребра

Жестких сухостоев

Напарывался животом...

Уже проплыли мимо окон

И Верхнеудинск, и Чита,

Отмеченные зорким оком..

.

И отчуждения черта

Легла меж ними и составом,

Уставшим день и ночь идти.

Уже здесь

Книга верст версталась

Второго главного пути.

Вдоль полотна

Сновали люди –

Таскали рельсы,

Жгли костры...

Теперь в полузабытом гуде

Те впечатления остры.

Но в дни,

Когда свое крещенье

Принять готовилась толпа,

Тупыми были ощущенья,

И даже боль была тупа.

И ноги между тем месили

Откосы в круговерти дней.

В тот самый год

Страна Россия

Жила дорогой.

И о ней

Ее и помыслы, и думы.

И поезд шел, качая даль.

Качались в такт

Винтовок дула.

В глазах качались

Глыбы льда.

В купе, набитом до отказа –

(почти что

двадцать пять с трудом)

По воле грозного указа

Отныне превращенном в дом,

Ютились зеки (так селедки,

уложенные в ряд, лежат...)

И по бокам,

И посередке –

И каждый до предела сжат.

Здесь повороты по сигналу.

Путь без поблажек

И без льгот.

Судьба их в партии собрала

Не на один длиннущий год...

А годы зековы - резина –

Жуешь

И молча тянешь все ж...

Котомки сроком нагрузили

По самый верх - не унесешь.

В вагоне пульмановском,

Крайнем,

В одном из множества купе,

Условно меченном охраной

Простою литерою «П»,

Порою злясь, грустя порою,

Помяв и спины, и бока,

Терпели путь мои герои,

Друг другу чуждые пока.

Один - Чугай...

Другой - Лутавин.

Он был и тощ, и невысок.

В днях давних

Памятью плутавший,

Он тер свой стриженый висок.

Прижатый прессом плеч

К окошку,

Тоскливым взглядом

Жег стекло.

Лепил фигуры птиц из крошек

На ощупь -

Свет-то был - фуфло.

Тот свет

(признаться без утайки)

Нес серость, словно день суда.

Свет, не спеша,

Тюремной пайкой

Сквозь клетки

Падал к ним туда.

Когда ж со светом

Мрак квитался,

Бесцеремонно день турнув,

Лутавин выспаться пытался,

На тесной лавке прикорнув.

Тогда-то он

В купейном гаме,

В уставшей смене слов и дел

Был на заметку взят Чугаем,

Он подле на полу сидел.

А дальше -

Хмырь торчал гундосый –

Носитель всех дурных начал.

Хмырь на Лутавина и косо

Поглядывал. И зло бурчал...

Стремясь к окошку,

Хмырь рукою

Пометил...

Дернулся... Привстал...

И тут Чугай сказал такое,

Хмыришка

Ростом ниже стал.

Таков закон –

Ты тут сильнее,

Ты, значит, - пан.

А нет - молчи.

Так судит каторга. И с нею

Не спорь. И сердцем не сучи.

И если хевра захотела,

При встрече сделает...

Вдогон...

Чугай был сильный

Духом, телом –

Почувствовал в пути вагон.

И чувствовал Теперь Лугавин –

Покорно помощь он принял,

Хоть случай у него оставил

В душе осадок...

И не внял

Он здравой правде,

А глубоко

К Чугаю спрятал неприязнь.

... Чугай же,

Помянувший Бога,

Забыл Лутавина боязнь.

Иль сделал вид –

Он знать не может:

Чем люди платят за добро.

И, может, этот малый позже

Его подвесит за ребро...

Нет!

Он тюрьмой не верховодил,

Для жизни силы он копил.

... Он, тихий,

Корчился в проходе –

Он слабым лавку уступил.

Воспитанный

В семье крестьянской,

Постиг он с детства

Древний быт.

Но мир смиренный,

Христианский

Однажды был им позабыт.

Враз подхватило, закружило

В глухие балки и леса.

И жив ли, молодец,

Не жив ли

В гигантском вихре колеса?..

Не думал...

И, простак, доныне

Не понял, что произошло.

Зачем был лютым,

Вражий сыне?

Откуда на него нашло?..

Кем сотворилось в жизни это?

Кем стержень веры Стал смещен?..

Теперь он знает - было лето

И круговерть была ещё.

В ту пору жизнь его ломала,

Влача по ямам и камням...

Теперь душа себе внимала,

Стремилась

К изначальным дням.

Он хутор вспоминал Отцовский,

Где в детстве

Так легко жилось.

И где родным его мурцовки

Хлебнуть по горло привелось,

Когда исподтишка, нежданно

Под горькие колокола

Жизнь надвое

Войной гражданской

Вразмах разрублена была.

О, Украина,

Мать родная – Т

вой путь бунтарский –

Он не нов...

Чугай сей истины не зная,

Стал слушать

Пришлых крикунов.

Чугай, поверив комиссарам,

Родную землю распинал.

Внушал и парубкам, и старым:

- Даешь интернационал!..

Скукожились,

Притихли хаты.

Их смута бьет и в глаз,

И в бровь...

То белые кого ухватят,

То красные спровадят в ров...

Чугай -

Приготовишкой в классе

Борьбу двух классов

Постигал –

Хозяйский дух

В крестьянской массе

Железом красным выжигал.

Мотался шалый

По-над Доном

В огне пожаров и в дыму;

Почти не вспоминал о доме –

До дома нынче ли ему?..

Не ведал глупенький,

Не ведал:

Якирец, темный же такой,

Его отца

И мать,

И деда

Пришьет безжалостной рукой.

Бездумно лез

В чужие сани.

А жизнь ведет учет... ведет:..

Настанет день...

И в Судный, самый

К нему возмездие придет.

... Чугаю виделось былое –

Царицын... '

Волга...

Тишина...

Еще душа прошедшим боем

Была до дна оглушена.

Еще в глазах мелькали тени

Людей...

И конь безумно ржал.

И он, ломая страха стены,

Клинок в Россию погружал.

В единоборстве ощущений

Добра и зла Рвалась душа.

И шло прощенье –

И прощенью

Внимал он жадно, не дыша.

Шло оправданье - это надо.

Иль ты его. Иль он тебя.

Один сойдет в безличье ада,

Другой,

Беззвучно вострубя,

Украсит грудь

Отличья знаком –

Отмечен, значит, он судьбой.

И, значит, он не одинаков –

Ни «всякий в жизни»,

Ни «любой»...

И бой забытый

Он припомнил,

И снова ад увидел вдруг:

Над степью

Вздыбленные кони.

Над ними

Лес взлетевших рук.

Зигзаг молниеносных сабель,

И солнца

Желтый блеск погон.

И, может, у бойца ослабли

В обмотках ноги –

Ни бегом,

Ни даже шагом.

Словно к месту

Прирос... А может, не прирос,

А встал преградой

Честь по чести -

Один...

С винтовкой...

В полный рост...

За ним окоп –

Там к пулемету