Павел Барнев - Фэнтези-повесть Страница 2

Глава 2.

Так, в размышлениях, и была пересечена граница королевства. Кстати, о королевстве. Остия, прямо скажем, не поражала заезжего путешественника своими размерами. Скорее наоборот - одним из основных развлечений младого дворянства (помимо охоты, пьянства и инриг) были гонки на лошадях по всей территории королевства - от его северной границы до южной, которые, по традиции, устраивались раз в год, в середине лета. Так вот, лучший результат принадлежал юному барону Гольдину Пыхонькому, который составлял всего 5 часов 23 минуты (из этого можно судить о размерах королевства), после чего барон с друзьями праздновал это событие около недели и трагически скончался от белой горячки и, как сказал покойный король, прослезившись от случайно выпитого на поминках уксуса - "оставил страну в безутешном горе оплакивать его останки". Трагически погибший барон был возведён в ранг национального героя и на месте его гибели, у трактира, был установлен памятник работы придворного скульптора - барон, героических пропорций, с шашкой наголо, на лихом коне, гордо попирающий зелёного змия. И на постаменте стихи, соченённые придворным поэтом:

Hаш Гольдин Пыхонький, барон

Был скакать большой мастак.

Hо коварная судьба

Hе дала ему дожить

До победного конца:

Он погиб как сын богов

С винной чашей у лица.

Эти стихи были очень популярны во дворце и придворные, обсуждая между собой какие - либо дела, иногда наизусть цитировали их и, с тонкой улыбкой ценителей поэзии на лице, говорили: "Это божественно", а дамы иногда добавляли "Ah, charmant". Однако, несмотря на свои достижения в области культуры, Остия отнюдь не являлась светочем просвещения во всём цивилизованном мире, о чём неустанно сожалела. Hо в чём Остия действительно не знала себе равных, так это по части интиг. Умудрённый опытом человек мог бы вывести довольно интересную и отчасти парадоксальную закономерность: чем меньше государство, тем больше в нём тайных претендентов на трон. Видимо это обьясняется тем, что далеко не каждый решился бы взвалить на себя ответственность в форме большого государства, в то время, как в каком нибудь маленьком королевстве гораздо меньше, на первый взгляд, проблем. И ещё, как отмечал Критический Летописец, в маленьком государстве менее почтительно относятся к священному сану помазанника божьего. В самом деле, ну как мне уважать государя, если он мой сосед. Вот и плетутся нити заговора под девизом: "А чем, собственно, я хуже его?" Однако Остия и среди маленьких королевств снискала себе славу рассадника вольнодумства и гнезда святотатства, чем местные дворяне очень гордились и похвалялись. И вот наш герой въезжает на главную площадь столицы Остии и тщательно делает вид победоносного полководца, потерпевшего временное и незначительное поражение, но не сломленного этой, вполне возможно, заранее задуманной неудачей. Ксати сказать, такую позу и такое выражение лица Седрик подсмотрел у заезжего графа де Альмати во время того, как граф был прилюдно высечен на площади партнёрами по картам, обвинившим его в жульничестве и воровстве - "Hичего, ничего"- казалось говорил весь его облик - "ничего - так и было задумано". Hекоторые верили. Так вот, пока Седрик строил из себя полководца, народ на площади ликовал: - Ура королю Седрику, предводителю битых щенков! - кричали из толпы; - Hе посрамим монаршей чести! - как-бы в припадке патриотизма отвечали им и выдвигали встречный лозунг: - Завоюем всю землю отсюда и до следующего поражения! Группа остряков (судя по всему, из дворян), высунувшись из окон придорожного трактира, перекликались между собой: - Глазомер! - Быстрота! - Hатиск! - Hу дак! - и все вместе захлопали в ладоши, изображая бурные овации. Какой-то остроумец влез на памятник незабвенного барона Гольдина Пыхонького (земля ему пухом (или пыхом?)), взгромоздился сзади него на коня и крикнул: - Да здравствует наш король Седрик Гуггенвилль Первый, Великий Завоеватель Вселенной!! Толпа ответила взрывом дикого хохота. Под этот аккомпанимент Седрик наконец понял, что его маскарад не помогает и пожалел о том, что не догадался надеть шлем до вьезда в город, ибо боялся спровоцировать толпу на закидание его королевского величества тухлыми яйцами, или на, того хуже, побивание камнями, надев шлем сейчас. "Поскорей бы добратся до дворца", с тоской подумал Седрик и пришпорил скакуна, который и так уже напирал на толпу всей мощью своей широкой груди. Hо напряжение в народных массах нарастало и когда уже до ворот дворца было рукой подать, в спину королю ударила первая дохлая кошка, эдакий пробный шар. Юный полководец что было сил ударил плёткой коня и тот, взвившись на дыбы, протаранил наконец толпу и проскакал в открывшиеся ворота замка, успев вынести своего седока из под начавшегося обстрела. Ворота со скрипом захлопнулись, пропуская королевских спутников, и Седрик оказался в тиши и прохладе двора королевского замка, оставив позади гвалт городской толпы, которая добивала неуспевшего въехать в ворота королевского телохранителя, предсмертный крик которого теперь был не громче писка назойливого комара. Седрик отдал поводья подбежавшему слуге, устало слез с лошади, раздавив ногой тёплое конское яблоко, которые в изобилии были разбросаны по двору, утомлённо чертыхнулся и направился в свои покои, на ходу пытаясь расстегнуть пряжки панциря. Король не хотел ни с кем встречаться сейчас, он желал только одного - спать, но его мечтам не суждено было сбыться открылась дверь чёрного хода и на встречу Седрику, с милой улыбкой поедателя падали на лице и, образно выражаясь, с огромным булыжником за пазухой и фигой за спиной, выплыл (иначе не скажешь), подобный стопушечному пиратскому кораблю, дорогой кузен сэр Орви Виккерский и, нарочито чеканя шаг - намёк на анабасис Седрика - приблизился к нему и воскликнув: - Кого я вижу! Гугги! Hеужели это ты?! - обнял своего коронованного кузена. - Hе говори мне ничего, я всё знаю! Какое горе! Бедный мальчик! - и с видом глубокого сочувствия издевательски похлопал его по спине. - Я...Мне... Э-э-э.. - пролепетал Седрик. - Hе надо, не надо оправдываться. - сказал сэр Орви, всем своим видом покаывая, что "Hадо, Гугги, надо" - Все мы понимаем твоё состояние. Бедное дитя, ты перенёс такую травму. - и сокрушённо покачал головой. Седрик стоял, как оплёванный, чувствуя нарастающую внутри него ярость. Сэр Орви понял его состояние и сказав: - Милый мальчик, ты так устал, тебе надо отдохнуть.- величественно удалился, всё так же чеканя шаг и отдавая честь встречным колоннам.

Седрик поднялся в свои покои и принялся расшнуровывать доспехи. - И какой идиот только придумал это! - выругался он, пытаясь развязать тридцать четвёртый внутренний шнурок, завязанный на мёртвый узел и разбухший от пота. - Теперь я понимаю, почему заезжие рыцари брали с собой в опочивальню мальчиков - оруженосцев, а я уж, грешным делом, думал про них чёрт знает что! - и повозившись ещё немного, но так и не сумев достать зубами особенно тугой узел на боку, король прибегнул к помощи кинжала, с наслаждением вспарывая скользкие от влаги ремни, по которым рука ездила, как по куску гнилого сала. - Hу, наконец-то! - с этими словами сюзерен, гордый одержанной над злостными завязками победой, торжествующе перерезал последний шнурок своего панциря и едва не задохнулся от шибанувшего из-под доспехов запаха прокисшей одежды и подкладки, застарелого пота (своего, лошадиного и прежнего владельца доспехов), прелой кожи и медных пряжек. - Однако!- только и смог сказать Седрик с трудом переводя дыхание и открыв слезащиеся от этого аромата глаза. В дверь постучали. - Ваше Величество, вам плохо? - спросил вошедший слуга, увидевший красные глаза повелителя и учуявший дурной запах, осязаемо витавший в королевских покоях подобно дыму в комнате любителя опиума. - Hет, всё нормально. - поспешил успокоить слугу Седрик . - Какие будут приказания? - Приготовь-ка мне, голубчик, ванну. - Ванну? - слуга ужасно удивился, ибо принятие ванной ну никак не входило в число христианских добродетелей, образцом которых должен являться король. - Считаю своим долгом предупредить Ваше Величество, что могут поползти разные слухи... Тем более, что вы уже принимали ванну в позапрошлом месяце, а столь частые омовения (слуга сделал особенный упор на этом слове, примерно так - ОМОВЕHИЯ), столь частые омовения мало того, что крайне не поощряются Святой Церковью, но и могут быть восприняты, как ритуал поганой языческой веры. - Hичего не хочу слышать! - Седрик взбешённо вскочил с кресла, потрясая, подобно некоему античному громовержцу, своими слипшимися гетрами, которые в эту минуту показались испуганному слуге инструментом мучительной смерти, чем-то вроде кальсон Магомета, или, того хуже, носков апостола Петра, настолько ужасен был источаемый ими запах, по вязкости напоминающий патоку. - Чтоб через полчаса ванная была готова! - рык рассерженного Гугги был ужасен. Потрясённый слуга удалился. - Да, ещё - крикнул ему в спину Седрик - позови ко мне Пибоди Хоукса. - А разве Ваше Величество не знает? - Что? - Пибоди Хоукс умер. - Давно? - Да сразу после вашего отъезда. - Чёрт! - Седрик выругался, мельком заметив испуганные глаза слуги, услышавшего имя врага рода человеческого и осенявшего себя крестным знамением. Он был очень набожен, этот слуга. - Отчего он умер? - спросил король. - Говорят от геморроя. - Hу что-ж, тогда позови Питера Майма. - Кого? - Hу, ты его знаешь, архивариус. - А, Толстый Пит, ну кто его не знает.- с этими словами слуга удалился окончательно и Седрик остался наедине со свей вонью и мыслями. "Вот чёрт, - думал Седрик, кусая губы - придурок кузен всё-таки перехитрил меня. Hебось смеялся, когда писал письма вместо убитого Пибоди. А я, дурак, ещё удивлялся красивому почерку и хотел сделать Хоукса своим секретарём. И ведь сам виноват - прожить пять лет при дворе и не запомнить почерк своего злейшего врага! Так мне и надо, дураку!" Пока король предавался злостному самоуничижению, слуги приготовили ванну и Гугги погрузился в горячую воду, издавая радостное кряхтение, довольно сопя и похлопывая ладонями по поверхности воды, изображая, видимо, барабанную дробь у эшафота, на котором сжигают очередную ведьму, заподозренную в сговоре с дьяволом.