Митицуна-но хаха - Дневник эфемерной жизни (Кагэро никки) Страница 20

За то время, пока я думала об этом, стемнело и рассвело, а когда я подняла решетки на окнах и выглянула наружу, то обнаружила, что ночью прошел дождь, и на деревьях висят капельки, напоминающие росу. Глядя на них, я подумала:

Всю ночьЯ тебя ожидала.Легла уж роса.Но вот рассвело, -Растает теперь и она.

А в конце той же луны разнеслась весть: «Закрылись глаза министра Оно-но-мия[22]», - и впервые после того, что между нами было, Канэиэ дал мне знать: «Сейчас в мире царит сумятица, и мне нужно быть осмотрительным и не показываться снаружи. Высылаю платье для траура. Приготовь его».

Очень раздосадованная этим, я отослала платье назад с замечанием: «Люди, которые носят такие платья, последнее время в моем доме не бывают». Это, должно быть, сильно пристыдило его, - во всяком случае, от Канэиэ я не получила больше ни слова.

Так продолжалось, пока не наступила шестая луна. Когда я сосчитала, то обнаружила, что ночных свиданий у нас с ним не было тридцать с лишним дней, а дневных - уже больше сорока. Назвать это просто очень странным было бы глупо. Даже если принять во внимание, что между нами постоянно случались недомолвки, на этот раз он так долго у меня не показывался, что и слуги, которые насмотрелись всякого, сочли это весьма удивительным.

Я все думала и думала об этом и сидела, уставившись взглядом в одну точку. Потом, застыдившись мысли, что меня кто-нибудь может увидеть, сдерживая бегущие по щекам слезы, ложилась ничком. И вот однажды слышу - в саду поет соловей, хотя время для него уже миновало. Я подумала:

О, соловей,Прошла твоя пора -Безводная луна уж наступила.Трель твоей песни -Как воспоминание.

В такой обстановке шли уже двадцатые числа. У меня было такое состояние, что я не знала, что делать. Я думала, что нужно подыскать какое-нибудь прохладное место на побережье, чтобы отдохнуть там душой и помолиться, и выехала в местность под названием Карасаки[23].

Я выехала около часа Тигра[24], когда ярко светила луна. Со мною была спутница, находившаяся в одинаковом со мною положении; в качестве прислуги мы взяли с собою только одну даму и втроем ехали в одном экипаже.

Кроме того, нас сопровождало на конях семь или восемь верховых. Когда мы переправлялись через реку Камогава, начинался слабый рассвет. Немного погодя дорога перешла в горы, и тогда я увидела, что все здесь не такое, как в столице. Чувства, которые одолевали меня в последнее время, отступили, и меня охватывало глубокое очарование. Когда мы достигли заставы, то на некоторое время остановили экипаж, чтобы покормить быков, - и тут с гор, из темнеющих наверху лесов, спустились дровосеки, придерживая одну за другой свои груженые телеги. Когда я на них смотрела, то испытывала совершенно необыкновенные чувства.

Когда, глубоко очарованная зрелищем горного пути по ту сторону заставы, я оглядывала лежащую впереди дорогу, то обнаружила: то, что прежде представлялось мне двумя или тремя птицами, на самом деле оказалось рыбацкими лодками на озере. Здесь я не в силах была сдержать слезы. И если такое невыразимо глубокое чувство испытывала я, то моя спутница откровенно плакала от переполнивших ее чувств. Дошло до того, что нам обеим стало неловко, и мы даже не могли смотреть одна на другую.

Путь впереди еще лежал долгий, когда наш экипаж въехал в скопище убогих хижин под названием Оцу. Я через него проезжала с редкостным чувством, пока мы не выехали на дальний берег. Когда экипаж приблизился к нему и я огляделась, то перед домами, которые в ряд выстроились вдоль берега озера, увидела причаленные к берегу лодки, - и это было поразительно. Виднелись также лодки, которые проплывали туда и сюда. Пока мы так продвигались потихоньку, стал уже подходить к завершенью час Змеи[25]. Мы решили, что надо дать отдохнуть коням в местности под названием Симидзу, и, опознав ее издалека, остановили экипаж в тени большого одиноко стоящего сандалового дерева, распрягли коней и отпустили их к берегу бухты попастись и немного охладиться, а маленький мой сын с усталым лицом прислонился к дереву и произнес:

- Подождем здесь, пока принесут вариго - коробочки с дорожной едой. До мыса Карасаки в провинции Сига еще очень далеко!

Из дорожных корзин достали продукты, принесли вариго и распределили их между всеми. Часть моих сопровождающих отсюда возвращалась домой и моя спутница повернула назад с намерением доложить: «Прибыли в Симидзу!»

Потом мы снова запрягли коней в свой экипаж, доехали до нужного нам мыса и развернули экипаж облучком к дому. Идучи на молитву, я посмотрела окрест и обнаружила, что ветер усилился и волны стали высокими. Лодки на озере подняли паруса.

На берегу собрались мужчины, и когда я сказала им:

- Хочу послушать, как вы поете! - они принялись петь, исторгая из себя при этом очень неприятные звуки.

По дороге на моления мы порастеряли много от своего задора, но на место все-таки приехали. Экипаж мы поставили на очень узком мысу, внизу, возле самой кромки воды. На то место, где лежали сети, теперь непрерывно накатывали волны, и, когда они откатывались, там, как выражались в старину, не было даже ракушек. Люди, которые сидели в глубине экипажа, только что не вываливались наружу, так они высовывались: рыбаки спешат вытащить наверх то одну, то другую невиданную Поднебесной добычу. Молодые мужчины встали в ряд в некотором отдалении и голосами, которыми обычно обращаются к богам[26], затянули: «Зыбь на море и мыс Карасаки в провинции Сига». Звучало очень приятно. «Скорее бы назад, в Симидзу», - думала я. В конце часа Барана[27] моление закончилось и я отправилась домой.

Я ехала, глядя кругом с нескрываемым восхищением. Когда экипаж приблизился к месту подъема в гору, уже заканчивался час Обезьяны[28]. Сумерки наполнились звоном цикад. Я послушала их и подумала:

Голоса вашиЗазвучали,Будто ждали меняДень-деньскойЭтой заставы цикады.

Так произнесла я про себя, но людям ничего не сказала.

Возле Бегущего ключа некоторые верховые отделились от нас и поспешили вперед, и когда мы прибыли в Симидзу, эти передовые уже хорошо отдохнули и освежились, и в то время, как они с довольными лицами приблизились, чтобы помочь выпрячь наш экипаж, моя спутница сказала:

Как это завидно,Когда ноги коня -Будто струящийся ключ!

И я добавила:

Иль не задержится их отраженьеВ Чистой воде, в Симидзу?[29]

Экипаж придвинули поближе к воде, в стороне от дороги натянули тент, и все путники сошли на землю. Когда я погрузила в воду руки и ноги, я сразу почувствовала, как мое настроение заметно улучшилось. Мы разместились на камнях, подогнув одно колено под себя, над желобами с проточной водой, и стали есть, беря рис и прямо ладонями зачерпывая воду, - и это создало у нас такое настроение, что вставать не хотелось никак. Однако нас все-таки стали торопить: «Пора, уже смеркается». А я-то думала, что в таких местах не бывает людей, которые стали бы мне докучать, - но делать было нечего, и мы отправились в путь.

Мы потихоньку ехали, как вдруг в местности под названием Аватаяма нас встречает прибывший из Киото человек с факелом.

- Сегодня с полудня у нас изволит находиться господин, - услышала я от него. Я очень удивилась - так, что даже, подумала, будто он нарочно подгадал время, когда меня не будет дома.

- Ну, и?.. - спрашивал посыльного то один, то другой из нас. Сама я прибыла домой в жалком настроении. Из экипажа вышла в очень подавленном расположении духа, и люди, которые в мое отсутствие оставались дома, рассказали мне:

- Господин, когда он прибыл, изволил спросить о Вас, и мы ему доложили, как обстоят дела. Он тогда заметил: «Что такое? Такая у нее была прихоть. Выходит, я приехал в неурочное время!»

Я чувствовала себя, будто во сне.

Следующий день мы провели, отдыхая от дороги, а на третий день утром мой сын отправился из дому, сказав, что едет к отцу. Сначала я думала сказать ему, чтобы он спросил отца о том странном визите, но как ни огорчительно было это происшествие для меня, верх взяли воспоминания о том, что было на берегу озера, и я написала:

Я думала,Что выплакала ихВ непрочном этом мире.Но вижу берег, линию водыСквозь слезы.

Сыну же я сказала:

- Положи это послание, когда он не будет на тебя смотреть, и сразу возвращайся.