Феликс Максимов - Игра Страница 21

Последнее было обращено ко мне и капралу Буардемону.

- Папская бумага у вас - вы и распоряжайтесь арестованными. Я пальцем о палец не ударю ради этого скверного дела.

Я лихорадочно думал, кровь наполняла виски, как винные мехи…

- Так… Рыцарей ордена… Командора… На покаяние к Престолу, пусть едут. А остальных - с вашего разрешения в Ньюкасл, в крепость. Я сам поведу процесс.

- Дозволяю… - кивнул король, тяжко садясь в седло - Будьте вы прокляты.

Я рысцой догнал восьмерых храмовников, месивших грязь в колеях -

- Командор! Я предупреждал вас.

- Идите к дьяволу. - огрызнулся Командор - Папская подстилка! Вы еще услышите о нас. Я подниму горные кланы.

- Благослови вас Господь. - я оставил его торжествуя.

Эдуард одной ногой в аду, его сын возможно, удержит власть, под угрозой хайлендеров освободит священников, а там - подписание мира, пусть даже на унизительных для Англии условиях.

- Все складывается как нельзя лучше, душенька. - сказал я тебе тем же вечером, когда мы ночевали под открытым небом в обществе конвоя и арестованных - теперь остается позаботится о нас самих. Ты - женщина, а я не солдат, по приезде я переговорю с принцем, возможно он окажет нам протекцию, подыщет мне доходное местечко. Надеюсь, молодой Эдуард прибудет в Ньюкасл, в срок. Все равно у Клиффордов делать нечего, турнир закрыт…

Ты медленно зачерпнула ложку грибной похлебки. В глазах твоих волхвовали сполохи костра. Сонный ужас по осьминожьи расползся по венам моим. Ты улыбалась. Еще не убийца, но соучастница.

Чья?

- Супруг мой - твоя фламандская чопорность прозвучала издевкой - дорогой. Принц Эдуард прибудет на место минута в минуту. О нем ты можешь больше не беспокоиться.

В эту ночь мы спали рядом, но врозь.

След на щеке от франтовского шарфа Весопляса мучил меня, как ожог, до рассвета. Я промаялся до ранних сумерек, встал и вдыхая ледяной воздух, запах остывших углей и конской шерсти, вынул из сумки писчие принадлежности.

Я был полон решимости, как святой Георгий накануне битвы.

На чистом листе появились скаредные слова:

” На имя Его Святейшества, Наместника Святого Петра на земле, Клемента V. Спешу уведомить высокую курию, в том что нечестивец, лжесвидетель, извращенный осмеятель … повинен в пленении рукоположенных и постриженных особ Британии, Ирландии и Шотландии, а так же в злокозненном совращении членов королевской семьи…”

Злые слезы горчили в глотке, меня замутило.

Гаденыш, лицедей, шлюха! Ты сделал меня доносчиком, Весопляс!

… Моя потаенная! Если бы я видел в те дальние дни, то, что описываю ниже! Теперь я могу незримо присутствовать среди этих людей, впитывать их запахи и размышления, но не в силах ни изменить их участь, ни даже дотронуться.

Вижу я и сейчас:

Можжевеловое урочище, сумрачные стволы вязов и буков на пологом склоне, и в глухих теснинах мечется проточная лесная вода.

В уединенных угодьях охотился со свитскими и челядинами барон де Клер. Алые куртки доезжачих, как блуждающие огоньки вспыхивали меж деревьев, и надтреснуто кричали рожки, и клочья пены рвались с конских лоснящихся боков. Рыжебородый барон - безликий, один из сотни дворян с малолетства выращенных по одинаковым законам, заурядный благородный кавалер без страха и упрека, его не занимало сейчас ничто, кроме борзых собак на струнных ладах свор да колотушечников, которые голося и гремя трещотками поднимали добычу.

Он вспоминал “Книгу о короле Модусе”, свою охотничью библию, и ждал, красиво остановив могучую андалузскую кобылу. И мечтал барон о пяти красных зверях: олене, оленьке, лани, косули и зайце, и жаждал травли пяти черных зверей - кабана, свиньи, волка, лисы и выдры.

Ему подчинялись псари, следопыты, арбалетчики, де Клер был доволен - и ждал рогового сигнала “зова воды”, весть о том, что олень загнан в ручей и можно начинать гон.

Тишина пала пуховым платом. Лошадь вздрагивала шкурой, и поднимался за спиной барона ветер.

Купа шиповных кустов, окровавленных царским цветением, заволновалась, ворвалось хриплое дыхание, хруст валежника.

Барон прицелился - ложе миланского самострела ласкало ладонь, сейчас грудь красного зверя примет короткий болт и в агонии померкнет коронованная рогами голова.

- Ваша милость! Нет!

Стрела раздраженно взвыла, вильнула вбок.

Начальник псарей вырвался из колючих веток - на руках его обвисло тщедушное тело, нежный подбородок бесчувственного казался хрустальным - лицо юноши, которого, как невесту, нес псарь, было жалким сгустком дорожной грязи, крови, слез, слипшихся от пота и жижи прядей.

Голубой наряд придворного валета изорвался в клочья - тело светившее из прорех было так же избито и грязно.

- Я едва не пристрелил тебя, мразь - выругался барон - что это еще за падаль?

Псарь бережно положил юношу под копыта лошади.

- Мы только что сняли его с седла, он спешил - гнал двое суток. Он ранен. В вашем поместье, говорит, несчастье.

Раненый застонал и внезапно, как мертвец из колодца впился снизу страшными руками в наборные поводья. Барон перекрестился и сплюнул.

- Оставь нас!

Псарь исчез.

- Ради всего святого, сеньор! На помощь… Ваша крепость разграблена. Церковный собор прерван… Они… - мальчик захныкал - они убили архиепископа… Как собаку. Как бродячего, вонючего в струпьях кобеля.

Де Клер прищурился. Он узнал бедолагу - ага, тот самый прихлебатель и вьюн, что в последнее время только и делал что целовал ручки принцу Эдуарду. Барон таких субъектов гнушался, но надо отдать сорванцу должное - он не раз тешил баронское самолюбие, нашептывая на ушко, соблазнительные фразочки: мол, королевская кровь течет в жилах славного рода де Клер, кабы не со времен Мерлина. Куда уж этим подагрикам и грубиянам - Плантагенетам!

- Если ты солгал, мальчик, я затравлю тебя псами. - размеренно начал барон. Он наслаждался властью. И власть эту ему дала игра. (Продли, Господи, сроки ее!) - впрочем тебя и так следовало бы отдать борзым - продолжал барон - ты расстроил охоту.

Но барон осекся - глаза вестника были желты и горьки, как лунные блики на дне колодца - опусти в ночные воды руку и кисть будет скована погребным, нутряным холодом.

Вестник не лжет.

- Кто виновник? - рявкнул барон.

- Это работа принца Эдуарда и его прислужника - Гальвестона. Они нарочно задержались на турнире, чтобы приехать к концу задуманного штурма. Ему надоело ждать смерти отца. Мой сеньор! - Мальчик встал на колени, его шатало: Корону Британии бросили в свинарник. На вас вся надежда. Принц - убийца и святотатец. Я сам слышал, как он говорил королю: Штурмуйте поместье, я все возьму на себя. Надо поторопиться, принц и его клеврет возвращается в Ньюкасл по большому тракту в двух часах езды отсюда. Он хочет сделать вид, что не причастен к преступлению. При них почти нет охраны.

Кобыла брезгливо переминалась, барон осаживал ее, задыхался грибным чащобным ветром.

- Но почему именно ты! Тебя принц холил и осыпал подарками, он молился на тебя, он держал тебя за руку, почему ты - не с ними, не грабишь мое добро, не бесчестишь моих женщин, не поджигаешь мои кровли!

Лицо пажа обезобразилось. Почернелый рот выплюнул слова, как выбитые зубы:

- Принц лишил меня естества. Я ненавижу его душой, кровью и содержимым костей. Я в сердце своем присягаю истинному королю Британии - вам.

Барон усмехнулся и прищурился, как кот, нализавшийся масла.

- Ты принес две вести - дурную и добрую. Жди меня здесь, когда я

вернусь, чтобы стать королем - я награжу тебя и за то и за другое.

Меньше чем через четверть часа компания вельможных охотников выстроилась боевым порядком, псы разбрелись по лесу, вооруженные всадники лавой ринулись к поместью.

Весопляс наклонился над ручьем и долго с наслаждением смывал с себя грязь, слезы и чужую кровь.

Потом улегся в траву, подложив руки под затылок, чистое золотистое личико безмятежно улыбалось, от холодной воды проступил стыдливый румянец.

Его измученная лошадка бродила по берегу ручья, над ее тощим хребтом роилась солнечная мошкара.

- Три-три, нет игры - промурлыкал Весопляс, затейливый полет бабочек-павлиноглазок над нагретой поляной баюкал его. Маленькое сердечко билось смирно.

- Три-три, нет игры… балуясь, повторял Весопляс.

Мысли, угнездившиеся в его изящном черепе, были уютны и смешны - он по-детски сокрушался о выпавшем из кармана хрустальном шарике, о порванном пояске, какая жалость - приталенное мне так идет, мечтал о вечернем спокойном трактире, где ему отрежут горбушку тминного каравая, положат сверху кусок молодого сыра и ветчины, и все это он запьет темным карамельным портером.

А где-то клинки баронской челяди на ломти рубили принца

Эдуарда и Гальвестона, и кровь и омерзительные рваные куски спекались в пыли под копытами.

Благородные рыцари торопились убивать - так спешат дети, боясь, что мать позовет ужинать и прервет увлекательную игру.