Лев Николаев - ПОД НЕМЕЦКИМ САПОГОМ Страница 21

* * *

В Институте ортопедии, где работает моя жена, лежит двенадцать раненых советских командиров. Их судьба вызывает большую тревогу. Бойцы просили яда, чтобы отравиться в случае, если немцы придут, чтобы их прикончить. Этих бойцов нечем питать: в больнице нет продуктов. К счастью, нашлись женщины-героини, которые ежедневно приносят пищу для раненых командиров. Слава этим скромным женщинам-патриоткам! Ведь они рискуют быть расстрелянными, если немцы узнают об их подвиге.

17 марта.

Вчера я вновь был на Сумском базаре. Торговцев было уже довольно много. Я узнал о том, что несколько дней тому назад немцы сожгли военный госпиталь, расположенный рядом с базаром, и в нём были сожжены живыми около пятисот красноармейцев. Немцы окружили здание и расстреливали всех, кто пытался выскочить из пылающего здания. Это невероятное по жестокости зверство!

Одна женщина сказала мне, что в будке парикмахера скрывается один раненый красноармеец, которому далось убежать из военного госпиталя. Женщины кормят его, но никто не смеет забрать его к себе, так как на базаре рядом с будкой парикмахера висит приказ от 14 марта за подписью генерала Штаудинга: «Граждане, оказавшие помощь красноармейцам, будут расстреляны».

Я заглянул в будку через окошечко. Там сидел бледный, худой, грязный человек, ещё молодой. Одна нога находилась в гипсовой повязке, но она сильно распухла и красноармеец разрезал ножом гипсовую повязку.

Я условился с ним, что приду вечером, когда никого не будет на базаре, принесу ему гражданское платье и отвезу его к себе домой на тачке.

За тачкой я пошёл в музей анатомии. Отвёз тачку домой. В этот день я чувствовал себя ужасно, испытывал слабость и сильные боли в пояснице. Первоначально жена возражала против того, чтобы я привёз красноармейца к нам на квартиру, но затем согласилась с моими доводами, несмотря на огромный риск для всей семьи. Речь шла о том, что мы имеем право жертвовать собственной жизнью, но не жизнью двенадцатилетней дочки. Между тем, если немцы обнаружат у нас красноармейца, они несомненно расстреляют не только меня, но и мою жену и дочь. Кроме того я колебался идти мне или не идти из-за сильной слабости: мне казалось, что у меня не хватит сил, чтобы погрузить на тачку и довезти красноармейца. К вечеру, отдохнув, я решил отправиться на базар.

Пришёл я туда с тачкой. Базар был почти пустой. Красноармеец не мог вылезти через узкое окошечко. После того как он разрезал гипсовую повязку, его нога с переломом бедра сильно болела. Не помогли и те костыли, которые я ему принёс. Я влез через окошко в будку, помог ему переодеться в гражданское платье и стянул бинтом гипсовую повязку. Нужно было выбить дверь, чтобы он мог вылезти из будки. Я стал рубить дверь топором. Она была фанерной. Но сил у меня было мало и я не мог выбить двери. После десятиминутной работы я заявил красноармейцу, что дело не выйдет и что ему нужно пролезть через окошко. Он попробовал это сделать, но оказалось, что он не может держаться на ногах даже при помощи костылей. Я был очень встревожен: ходить по городу можно было только до захода солнца, а солнце было уже близко от горизонта.

В это время в окошке появилась голова эсэсовца и он спросил:

— Что вы тут делаете?

Я не растерялся и ответил:

— Я — врач. Меня прислали из больницы, чтобы забрать этого больного. К сожалению, я не могу высадить эту дверь.

Немец взглянул на меня с большим подозрением. Я был мало похож на врача. Пальто было грязное, воротник сильно порванный. Я был небритый. Кроме того было совершенно неправдоподобно, чтобы сам врач занимался высаживанием двери и возкой больного на тачке. Обычно с этой целью посылаются санитары.

Немец взглянул на красноармейца и его подозрения, по видимому, ещё усилились. К счастью, красноармеец успел переодеться в принесённое мною гражданское платье, но оно явно не подходило ему: рукава пальто были для него слишком короткими, позади на полу валялась военная шинель.

— Это красноармеец? — спросил немец.

— Нет, — ответил я, — это гражданский больной. Он был ранен бомбой и уже несколько дней сидит в этом случайном убежище. Нужно его срочно перевести в больницу.

— Документы у него есть? — спросил эсэсовец.

К моему удивлению, красноармеец протянул немцу какие-то засаленные бумаги. Это были липовые документы. При этом они были написаны на русском языке. Однако, вид каких-то документов, по видимому, успокоил немца.

Я решил пустить в ход лесть.

— Если бы я был такой сильный как вы, — сказал я, — я, конечно, легко бы выломал эту дверь.

Немец самодовольно улыбнулся.

— Мне ничего не стоит высадить её одним пальцем!

Пальцем он двери не высадил, но, взявши топор, довольно легко выломал несколько досок в нижней части двери. В ней образовалась дыра, через которую можно было протащить раненого. При помощи двух женщин я усадил красноармейца на тачку и повёз его.

На углу Сумской улицы нас остановил немецкий полицейский. Я показал ему документ о том, что я профессор. Моё знание немецкого языка и документ оказали благоприятное действие. Полицейский пропустил нас и не потащил в немецкую комендатуру для выяснения личности, как он первоначально намеревался.

Я довёз красноармейца домой и с помощью жены перенёс его на третий этаж в мою квартиру. Уложил его на диване. Характерно, что он до сего времени не сознался, что он красноармеец, хотя это вполне очевидно. Даже мне он продолжает говорить, что он крестьянин и был ранен бомбой, между тем как у него типичное пулевое ранение. Кроме того, гражданский больной не мог находиться на излечении в военном госпитале…

18 марта.

Я поговорил с красноармейцем и он признался вполне откровенно сказал, что он — военный, Николай Максимович Забровский, 20 лет, 80-й дивизии, 21 полка, уроженец села Столбище, Курской области, был ранен 16 февраля около Тракторного завода. Пуля перебила ему бедренную кость. После этого его отвезли в военный госпиталь, откуда он бежал после того как немцы подожгли это здание.

Сегодня утром я отвёз Забровского на той же тачке в больницу, где работает жена. В этот день она была дежурным врачом и приняла Забровского, несмотря на отсутствие у него паспорта и каких-либо документов. Более того, жена записала Забровского как гражданского больного. Однако Женщинам, носящим пищу красноармейцам, она рекомендовала кормить и Забровского.

* * *

Я без сил. Чувствую себя тяжело больным. Перевозка раненого в больницу стоила мне большого напряжения. Я лежу сейчас с сильными болями в пояснице и еле могу двигаться.

* * *

Сегодня у меня впервые приняли немецкие деньги. Очевидно, население окончательно убедилось в том, что немцы обосновались в Харькове довольно прочно… по крайней мере до поры до времени. А затем, господа хорошие, всё же придётся возвращаться zuruck nach Heimat! Сила немцев в их военной технике. По Харькову опять разъезжает колоссальное количество немецких автомобилей.

* * *

Два дня тому назад один немец явился к Писаржевской (жене покойного профессора Арнольда). Она живёт в здании биологического корпуса. Немец ограбил её до нитки. Он забрал у неё коврики, женское бельё, пуговицы, словом, всё то, что попало ему под руку… Немцы грабят город, очевидно, с ведома немецкого командования. Это несомненно приведёт к разложению немецкой армии. Доблестная армия, нечего сказать! Армия мародёров и грабителей!

* * *

Покончила самоубийством доцент Наталья Александровна Золотова. Она отравилась, по видимому, морфием. 13 марта, в день прихода немцев в Харьков.

* * *

Немец звероподобного типа, побывавший в биологическом корпусе, хвастался тем, что немцы уничтожили почти всё население в Мерефе и Люботине. Когда его спросили, зачем же они убивали женщин и детей, он ответил: «Там было много партизан. Поэтому мы так и расправились с их семьями». Довольно оригинальный аргумент! Если даже допустить, что в Мерефе и Люботине было так много партизан, то зачем же убивать мирных жителей, не являющихся партизанами? а лишь состоящими в родстве с ними? Выходит, что если мой дядя преступник, то нужно казнить и меня!

* * *

Немцы стараются оправдать свои зверства посредством наглой лжи. Моя жена беседовала с одним немецким врачом, явившимся в институт ортопедии, и спросила его зачем немцы сожгли 500 красноармейцев в военном госпитале. Этот врач ответил, что кто-то из раненых якобы выстрелил в немецкого офицера, проходившего через палаты. Такой же ответ дал врач комендатуры, д-р Вернике во время посещения Александровской больницы. Между тем, это — наглая ложь. Никто не стрелял в немцев. Но если бы даже допустить, что кто-то выстрелил, разве это может служить оправданием для сожжения живыми нескольких сот раненых людей? А сколько раненых красноармейцев было расстреляно в подвалах того же госпиталя! А факт распятия красноармейца после вырезания у него половых органов! Ведь это чудовищно! Ведь это сделано не в пылу битвы, а в почти мирной обстановке!