Семь свитков из Рас Альхага, или Энциклопедия заговоров - Сергей Анатольевич Смирнов Страница 21

Я возблагодарил Бога за то, что оказался неглуп и не стал сразу открывать свое сокровище.

Эд де Морей приподнял забрало и нетерпеливо ударил мечом по решетке запертых ворот.

-Адиль!- крикнул он внутрь.- Тысяча прокаженных демонов!

-Будьте осторожны, мессир!- предупредил я его.- Я не столько спас вашу жизнь, сколько на короткий срок отвел опасность. Поднятого забрала достаточно для страшной угрозы. Видели бы вы, сколько... - я должен был сказать "у нее", но запнулся, и сердце мое неукротимо забилось.

-Что сколько?- переспросил рыцарь.

-...сколько я видел приспособлений для того, чтобы угодить в ухо с пятидесяти шагов.

-Доблестный чужестранец,- проговорил рыцарь-храмовник, пристально всматриваясь в дворцовый сад,- по вашему виду не скажешь, кто вы и откуда. Но если вы познакомились с Черной Молнией только сегодня, то несомненно хранит вас рука Господа нашего Иисуса Христа или вашего Аллаха.

Едва я раскрыл рот, чтобы расспросить про Черную Молнию, поразившую щит рыцаря и мое сердце, как в саду зашевелились кусты и выпустили двух человек в одеждах дворцовых слуг. Они побежали к воротам, причем один отставал, приволакивая ногу и держась за окровавленное плечо.

-Адиль!- радостно, но сердито воскликнул рыцарь.- Наконец-то! Вы там, должно быть, заснули.

-Господин!- горячо зашептал Адиль, тот самый раненый человек, открывая врата.- Половина наших людей перебита. Торопитесь!

-Де Бриен! Задержи караманцев снаружи!- повелел, обернувшись, де Морей одному из рыцарей.- Эти яблоки не для них!

Восемь доблестных рыцарей и с ними один безымянный найденыш в грязном туркменском рванье бросились на горячих конях в святая святых сельджукского царства. Павлины с дикими криками разлетались у нас из-под копыт, и золотые плоды сыпались с веток нам на головы.

Мы подскочили к галереям, откуда из сумрачных глубин доносился звон мечей, и спешились.

Плотным и решительным строем мы вторглись в дворцовый сумрак, приятно освежавший тело и душу. Переступив через мертвецов в белых одеждах и напугав ручных обезьянок, которые таращились на нас со своих золотых перекладин и бряцали цепочками, мы отдернули занавеси и распахнули новые двери.

Во внутренних покоях дворца еще кипели живые силы и звенела сталь. Здесь битва шахматной пехоты на доске из ионийского порфира оказалась еще более головоломной, чем на площади: белые фигуры сражались с белыми. Мне ничего не оставалось, как только прижаться вплотную к рыцарю Эду де Морею и повторять все его выпады и удары, более защищаясь от неожиданных наскоков, чем нападая. По-видимому, и сам комтур в пылу схватки слабо различал своих и чужих, потому что, отмахнувшись как-то мечом и снеся им чью-то голову заодно со сжимавшей саблю рукой, он вдруг разразился бранной тирадой, полной досады и огорчения.

Наконец из белых фигур на доске остались только те, какие вели себя вполне учтиво и не боялись поворачиваться к нам спинами. Облепленные этими союзниками со всех сторон, словно обваленные мукой, рыцари-тамплиеры вместе с одним поддельным кочевником кое-как протиснулись в следующие покои. Там железная поступь франков канула в мягкую плоть ковров и тюфяков.

Впереди, у завешенных пурпурным бархатом дверей лежало несколько великанов-стражников с пробитыми шеями. Я заметил на стрелах белое оперение.

-Оставаться здесь!- приказал всем на тюркском наречии Эд де Морей, а сам со своими товарищами двинулся к занавесям.

Он отвел мечом пурпур в сторону и ткнул острием в дверь нежной белизны, какая бывает только у слоновой кости. Дверь распахнулась. Предводитель тамплиеров на одно мгновение прислушался к безмолвию и решительно шагнул внутрь.

Получив передышку, я огляделся. Свет солнца, проникал в покои сквозь разноцветную мозаику стекол, поражавшую своей красотой, играл бликами на узорчатой эмали китайских и флорентийских ваз, на серебре подносов, кувшинов и чаш. У одного из мятежных огланов уже раздулось пузо от припрятанного впопыхах сосуда. Остальные тоже рыскали глазами, как голодные волки, и хватались то за одно, то за другое, быстро превращаясь из храбрых воинов в груженое стадо ишаков.

Признаюсь честно, я бы прихватил с собой все остальное, кроме золота и серебра, так соблазняли меня своей негой расписные тюфяки и подушки, так хотелось соорудить из них роскошную горку и провести на вершине час заслуженного отдохновения. Не выдержав соблазна, я присел на один особенно пухлый тюфячок, но, помня, однако, старый урок, решил не выпускать из руки своего оружия.

Из покоев, в которые канули тамплиеры, не доносилось никаких вестей и никаких звуков, и у меня стали тяжелеть веки. Я встряхнул головой, повертел ею, как разбуженная ворона, и обнаружил рядом с собой, на расстоянии протянутой руки, небольшой поднос с круглопузым кувшинчиком и нарезанными ломтями хлеба и дыни.

Концом сабли я подвинул к себе поднос и, стараясь не терять бдительности, взялся за дыню. "В мышеловку-то мы залезли,- рассудительно подумал я,- но еще предстоит выбраться из нее". Эта притча означала, что бой возможен и на обратном пути. Растолстевшие и отяжелевшие от припрятанных сокровищ огланы могли теперь оказаться негодными союзниками. Поэтому я и решил оставить заслуженное насыщение желудка до лучших времен и только одним скромным глотком довершить трапезу. Я потянулся за кувшином, взял его за горло и поднес к лицу. Аромат дворцового вина коснулся моих ноздрей и опьянил своей изысканностью. "Глупцы,- вспомнил я о славных воинах, превратившихся в грабителей,- главное сокровище оказалось скрытым от ваших глаз".

Я прильнул губами к горлу кувшина и сделал только один глоток. Таким прекрасным вином могла бы угостить меня в райском саду какая-нибудь черноокая гурия!

Мозаики окон поплыли передо мной и засверкали, как россыпи драгоценных камней. "Хватит,- повелел я самому себе.- Терпи. Смотри".

Величайшим усилием воли я отвел руку с кувшином и поставил его обратно на поднос. Другой рукой я приложил ко лбу давно остывший клинок и совершенно протрезвел.

Как раз в это время в дверях за пурпурными занавесями появился рыцарь и подал знак.

-Сотник!- громко позвал он.- С пятерыми - к великой завесе.

Мы вошли в комнату, сиявшую золотом. Тронное возвышение перед нами было скрыто от глаз простых смертных великой завесой из филадельфийской парчи, пурпур которой отливал блеском змеиной чешуи.

Эд де Морей снял с головы шлем, и я увидел немолодого человека со светлыми глазами, несколько вытянутым, мужественным лицом и прямым носом, на котором я заметил продолговатый шрам, пересекавший и левую щеку. У рыцаря были тонкие, прямые губы и несколько выдававшийся вперед подбородок. Я стоял перед настоящим франком, перед первым франком, которого я мог запомнить заново, и у меня стало тепло на душе: что-то родное и знакомое нашел я