Ганнибал - Лиловый (Ii) Страница 22

   -- А расскажи о Руосе, -- попросила его Волтайр, -- от Бела никогда ничего не добьешься! Я его спрашивала, спрашивала, а он как воды в рот набрал.

   Леарза взволнованно исполнил ее просьбу. Рассказывать о Руосе было ужасно сложно, он не знал и половины нужных ему слов, -- Белу несколько раз приходилось помочь ему, -- но уже потом Леарза сообразил, что именно это и спасло его от мрачных воспоминаний: он был так сосредоточен на чужом языке, что почти не задумывался о смысле произносимых фраз.

   Волтайр тем временем поставила на круглый столик фарфоровые чашки и еще раз улыбнулась ему.

   -- Молодец, -- сказала она. -- Наверное, очень трудно разговаривать на чужом языке?

   -- Трудно, -- согласился Леарза. Она спохватилась будто, всплеснула руками:

   -- А к чаю-то у нас!..

   Тогда Бел мягко поймал ее за руку, заставил сесть.

   -- Не суетись, -- совсем непривычным, почти что нежным тоном произнес он. Леарза смущенно отвернулся и уставился в окно.

   -- А библиотеку ты показал? -- спросила Волтайр у Бела, тот кивнул. -- А лабораторию? А...

   Леарзе стало поневоле смешно; потом он резко задумался: уж не... андроид ли она? Чересчур... живая для обычных обитателей Кэрнана. Много улыбается. Черты лица у нее не слишком изящные, и красавицей ее не назовешь, но симпатичной -- запросто, несмотря на не в меру, пожалуй, тяжелую челюсть.

   Но об этом он спросить мог еще менее, чем о... ну, неважно. Внимание женщины вновь переключилось на гостя, и она стала рассказывать ему о том, чем занимается она сама, потешно стараясь говорить внятно и медленно; Леарза, правда, все равно толком не понял, слишком мало еще знал о том, чем вообще занимаются люди в Кеттерле, уловил только, что ее работа как-то связана с машинами.

   Машины, и тут машины.

   Остаток дня прошел на удивление спокойно; присутствие женщины будто разбавило и охладило напряжение, возникшее между Белом и Леарзой, поговорить о чем-то всерьез не представлялось возможным, да и гнев Леарзы снова как-то поутих, затаился глубоко внутри. Это Волтайр потащила их вечером на веранду, где они и сидели в сумерках, негромко переговариваясь, и Леарзе еще пришлось рассказывать ей насчет Одаренных, -- Волтайр до смешного никак не могла взять в толк, почему всякий безумец становился слугой темного бога.

   -- Но ведь это просто болезнь, -- сказала она, недоуменно пожимая узкими плечами. -- Как и любая другая? Почему именно от нее?..

   Леарза даже озадачился и спросил у Бела, правильно ли это слово переводится, но Морвейн только кивнул в ответ.

   -- То есть, -- продолжала допытываться Волтайр, -- если человек, допустим, заболел простудой... ну ладно-ладно, возьмем что-нибудь посерьезнее, например,

менингит

... -- тут Беленосу пришлось объяснить Леарзе на его родном языке, что это за болезнь, -- то это ничего, и темный бог тут ни при чем?

   -- Конечно, -- в свою очередь недоумевал Леарза. -- Это же болезнь тела.

   -- А сумасшествие -- разве не болезнь тела? -- спросила Волтайр.

   -- Нет, -- возразил Леарза. -- Это болезнь души.

   Она потешно нахмурилась.

   -- Как может болеть то, что не существует? -- сказала она.

   Этому спору почти что неожиданно положил конец сам Бел Морвейн; он примирительно сообщил им:

   -- На Руосе несколько

другое

понятие о душе, Волтайр, так что не пытайся мерить нашими мерками, хорошо?

   Она тут же согласилась с ним и покорно приняла разъяснения Леарзы за нечто само собой разумеющееся. На Леарзу, впрочем, ее вопрос произвел удручающее впечатление; ему было отчего-то мучительно жалко смотреть на это круглое живое лицо и понимать, что она даже не верит в существование души, не говоря уж о...

   Должно быть, само это понятие их народу представляется чем-то ненужным и давно устаревшим.

   ***

   Остаться наедине, без разговорчивой Волтайр, им удалось только совсем поздно, когда она, мило улыбаясь, пожелала им доброй ночи и ушла на второй этаж; Бел будто спать не собирался и все еще сидел с сигаретой на веранде, и Леарза, подумав, остался с ним.

   -- Ну что, -- негромко заметил Морвейн, кажущийся еще огромнее в ночных сумерках. -- Вот ты и познакомился с человеком, как можно более далеким от... всего, что связано с Руосом и нашими исследованиями. Волтайр никогда особенно не интересовалась чужими цивилизациями.

   -- Она... милая, -- наконец принужденно выдавил Леарза. -- Она твоя... жена?

   -- Сестра, -- спокойно поправил Морвейн. -- Мы, должно быть, не очень похожи, но у нас были разные матери.

   Леарза задумался; только теперь он озадаченно осознал, что все-таки сходство между ними есть: у обоих тяжелая челюсть, хоть женские черты лица Волтайр как-то скрадывали эту черту, и совершенно одинаковый цвет глаз. В остальном, правда, брат и сестра были совсем разные. И особенно в манере вести себя.

   Этот ответ, впрочем, решил сразу оба вопроса Леарзы: если уж Волтайр -- действительно

сестра

Морвейна, то она не может быть андроидом.

   Но тем не менее она вполне живая и улыбается очень даже по-человечески, пусть и самой обыкновенной улыбкой.

   -- ...У вас одинаковые глаза, -- сказал Леарза. Бел на это ничего не ответил; потом уже негромко сказал, будто про себя:

   -- И большая разница в возрасте, для тебя, быть может, она покажется просто огромной. Мне было восемнадцать лет, когда она появилась на свет.

   -- Сколько же тебе сейчас? -- вырвалось у Леарзы.

   -- Пятьдесят шесть.

   Китаб обескураженно смолк. Потом уж ему пришло в голову: ну конечно, если цивилизация Кеттерле настолько развита, то наверняка они научились сильно продлевать человеческую жизнь, если не обрели бессмертие.

   Будто прочитав его мысли, Бел добавил:

   -- Нет, бессмертия мы не открыли. Хотя средняя продолжительность жизни в Кеттерле несколько больше, чем ты привык, мы давно пришли к пониманию, что вечная жизнь окажется попросту скучной. Многие люди, дожив до таких лет, когда им уже становится неинтересно, что будет дальше, предпочитают закончить свою жизнь добровольно.

   -- Убить себя? -- уточнил Леарза, немного удивленный.

   -- Ну да. В Кеттерле считается, что жизнь -- личное достояние каждого человека, и он волен делать со своей жизнью все, что сочтет нужным. Выбросить в том числе.

   -- ...Я не понимаю, -- покачал головой Леарза. -- Как можно добровольно отказаться от жизни?

   -- Легко.

   Больше Морвейн ничего не сказал; тишина окутала их, но не та, неестественная, которая царила в спальне Леарзы в Ритире, а живая, полная стрекота кузнечиков, шелеста листвы и дуновений ночного ветра. Вся злость, которую Леарза тщательно копил прошлой ночью, ушла без следа; вместо нее на душе у него воцарилась странная усталость.

   Он поднялся с места, уже собираясь идти к себе, но помедлил и все же сказал, уже без нажима в голосе:

   -- Но ведь это так? Все это время вы наблюдали за тем, как гибнут потомки ваших врагов, и только утверждались в правильности вашего пути? И на этом Венкатеше тоже?

   -- Если тебе нравится формулировать это подобным образом, пусть будет так, -- чуточку сердито отозвался Морвейн.

   -- Тебе не кажется, что в чем-то прав был Тирнан Огг? Вы ужасно похожи на бездушные машины. Смерть вас не трогает, даже если умирают ваши же товарищи.

   -- Почему ты так думаешь?

   -- А Венкатеш?

   -- ...Мне кажется, тогда на побережье мне следовало меньше беречь тебя и оставить тебе парочку синяков.

   Леарза немного обескураженно промолчал.

   -- Ты говоришь о том, чего не знаешь, -- добавил Морвейн, отворачиваясь. -- Ты не понимаешь нас и не пытаешься понять. ...Никогда больше не упоминай при мне о Венкатеше, иначе я все-таки разобью тебе морду, запомни это.

   Он рассерженно пожал плечами и молча вышел в темную кухню, оставив Морвейна сидеть на веранде.

   ***

   Возможно, если бы какой-нибудь досужий наблюдатель попробовал сравнить координационный разведческий центр с фантастической гильдией наемников, он нашел бы нечто сходное, хотя, пожалуй, это сходство было больше в атмосфере главного холла, нежели в чем-либо еще. Что ж, в силу специфики своей работы многие разведчики отлично владели холодным и огнестрельным оружием, а некоторые вдобавок и актерским искусством; как и в некоей гильдии, здесь тоже были свои

ранги

, свои старики и новички, и самые старые из разведчиков пережили на своем веку все столкновения с потомками проигравших в катарианском расколе, даже Норн. Норн, правда, был привилегией совсем немногих, и в основном младших: все-таки это было сто с лишним лет тому назад, и почти все выжившие с тех времен давно ушли в отставку.

   Главный холл был просторным, но мрачным, и разведчики здесь часто собирались просто посидеть, словно в баре, к тому же, одна из стен была полностью занята табло с последними распоряжениями Лекса, а на противоположной высвечивались новости о текущих миссиях.