Пожарский-2 - Владимир Олегович Войлошников Страница 22

Момоко смешно сморщила носик и легко перевела тему:

— Ты такой занятой все эти дни…

Ядрёна-Матрёна, надо было хоть конфет девчонке принести, вот я дурень!

— Не переживай, послезавтра я буду для тебя совершенно свободен. Или ты передумала?

— Н-нет! — Момоко хитро стрельнула на меня глазами. — Но ты ведь не назначил время…

— Как — не назначил? — вот я натуральный дурак, совсем за девушками ухаживать разучился! — В воскресенье в час у музея — сможешь?

— Я приду обязательно. Ой, извини, меня сестра зовёт! — Момоко чинно взяла свой подносик и удалилась за столик к Сатоми, которая действительно делала ей какие-то знаки.

— Да-а уж, ухажёр из меня — просто ах… — пробормотал я себе под нос, и Кузя деликатно промолчал.

Зато мы выкроили время, на пятнадцать минут забежали в пустующий воздушный павильон и немного погоняли воздушные потоки. А потом я приложился к измерителю.

— Ну, вот! — торжествующе заложил петлю вокруг меня Кузя. — Я говорил!

Действительно, по три единицы прибавки.

— Теперь я понимаю, как Кош на живой и мёртвой воде так быстро в архимаги выбился… — я немного подумал. — Нет, на мёртвой, всё-таки. Живую — её поди-ка в таком количестве скоробчи!

Если с мёртвой энергией была проблема в её чрезвычайной… расползающейся убийственности, что ли, то живую поди-ка собери вообще! И если вы думаете, что для изъятия энергии зарождающейся жизни нужно было вытягивать её из зародышей младенцев — то нет. С любыми животными существами вообще получалось — нет. Потому что, если отнять у них часть живой энергии, на её месте автоматически поселялась мёртвая, и всё сразу шло прахом, это ещё древние маги задолго до нас выяснили. А вот у растений чуть-чуть взять можно было. Но не во всякой фазе роста. И в таких микродозах — даже не сотые, а тысячные доли процента от общего жизненного потенциала — что таких энтузиастов на моей памяти было всего-то двое. Кош и какой-то индус, не помню имя. Там, главное, даже артефакт не подключишь — всё строго вручную, под непрерывным бдительным контролем. Ужас, одним словом.

Хотя, может, от такой заоблачной ментальной концентрации тоже рост вверх идёт? Проверять на себе не хочу, совсем не моя стихия.

А вот после обеда мы стали звёздами совсем по другому поводу. Точнее — я, в газетах-то про меня было написано. А кто-то из вчерашних свидетелей не поленился, сходил и купил. Как я и требовал: на первой странице, крупным шрифтом. И прямо видно, что скупо и через скрежет зубовный. То, что надо!

Пока на перемене все разглядывали газеты, я в первый раз услышал, как смеётся Белова. А она заметку про серебро и вклад увидела, решила, что это шутка.

— Да я правда дядьке поручение дал, по газетам разослать. Куда эти слитки девать-то? Лежат как дрова посреди двора.

Что хочу сказать, интерес к моей скромной персоне среди девочек сразу вырос. Хотя, понимать надо, в масштабах семейных предприятий, которые иногда тут между делом на переменках обсуждали, это серебро — так, мелочь. Но прикол в том, что деньги в банках на счетах не видно, а серебро — вот оно, лежит большой кучей, почти как старинный клад. Романтично!

После уроков все снова толпились в академическом дворе.

Девчонки обсуждали выходку Насти Салтыковой и то, что Юрка Трубецкой так по-глупому признал, что она у него ночевала — вот дурак! По тихой бы с Иваном, Настькиным братом, объяснился — не пришлось бы жениться, а вот так публично проорать — теперь, извини-подвинься, если не пришлёт сваху, дело может и до войнушки между кланами дойти. Вот и Лизка на занятиях не осталась, сразу с братцем уехала.

Глухо тонированный лимузин забрал Белову. Серьёзные охранники в чёрных очках следили за округой, открывали двери и даже за рулём такой же черноочочный сидел. Интересно, эти — настоящие ифриты, что пламенно-горящие глаза прикрывают, или очки напялили просто для выпендрёжа? Я после кошачьих ушей во что угодно готов поверить. На боевом факультете, кстати, ни одной кошко-девочки не видел, зато на экономическом — у-у-у…

Альвы стояли чуть в стороне, чопорно глядя в неведомую даль. Я гадал — кто же из них королевской крови, раз им Экскалибур (он же Каледвульх) разрешили поносить? И зачем разрешили, если уж на то пошло? Явно ведь, не на князя Пожарского с Артуровым мечом собирались. На кого?

И тут за альвами подкатил экипаж.

— Прикинь, да, — презрительно выплюнул Илюха, — нос нам хотят утереть. Типа они тут одни магические, а мы — так, резинки от трусов.

Мда, нос утереть было чем. За парочкой оловянных приехала старинная карета, безо всякой автомобильной тяги, запряжённая двумя единорогами. Если вы сейчас представили себе белое лошадеподобное создание с розовой или золотой гривой — напрасно. Единороги альвов были чёрными, их ноги вместо копыт оканчивались четырьмя когтистыми пальцами, а во время фырканья во ртах просматривались острые хищнические зубы.

Шик альвам маленько подпортил экипаж купцов Демигнисовых, прибывший за своим одарённым отпрыском. Летающий экипаж! От Рюриковых драккаров он, конечно, отличался, как болонка от волкодава, но с шестиместным Илюхиным автомобилем вполне был сопоставим, да и внутри, судя по всему, благоустроен неизмеримо комфортнее.

Ванька Демигнисов всем жал руки и прощался до понедельника:

— До Астрахани сгоняю, в вотчину! Маменька сильно волнуется, как я здесь устроился, то-сё…

— Вань, хоть покатал бы нас! — кокетливо застреляла глазками бойкая Звенислава, немедленно поддержанная хором подружек.

— Сейчас не могу, — Ваня искренне прижал руку к сердцу, — рад бы, да не могу. Постараюсь договориться, чтоб в следующий раз нам хоть полчасика выделили, прокачу над городом…

Ванька усвистал, и, что греха таить, все с долей зависти смотрели ему вслед.

— Хороша-а-а лодочка… — вздохнул Илюха. — Но и прожорлива. Даже если учесть, что они на неё дополнительную механику поставили, маны жрёт как не в себя.

Это да. Там или