Семён Кирсанов - Собрание сочинений. Т. 4. Гражданская лирика и поэмы Страница 23

Все это в прошлом, прочно забытом. Время его истекло. И зеркало гаснет в чулане забитом. Но вот что: тебя у меня отнимает стекло. Нас подло крадут отражения. Разве в этой витрине не ты? Разве вон в том витраже не я? Разве окно не украло твои черты, не вложило в прозрачную книгу? Довольно мелькнуть секунде, ничтожному мигу — и вновь слистали тебя. Окна моют в апрельскую оттепель, — переплеты прозрачных книг. Что в них хранится? И дома — это ведь библиотеки, где двойник па каждой странице: то идет, то поник. Это страшно, поверь! Каждая дверь смеет иметь свою тень. Тысячи степ обладают тобою. Оркестр на концерте тебя отражает каждою медной и никелевой трубою. Столовый нож, как сабля наголо, нагло сечет твой рот! Все тебя здесь берет — и когда-нибудь отберет навеки. И такую, как ты, уже не найдешь ни на одной из планет. Как это было мною оказано? —

«И тускло отражались векив двуглавых зеркальцах монет.Все это спрятано навеки…Навеки, думаете? Нет!»

Все в нашей власти, в нашей власти,И в антикварный магазинвойдет магнитофонный мастер,себя при входе отразив.

Он изучал строенье трещин,он догадался, как постичьмир отражений, засекреченныйв слоях невидимых частиц.

Там — среди редкостей витрины,фарфора, хрусталя, колец —заметит он овал старинный,вглядится, вспомнит наконец

пятно, затерянное в детстве,завешанное кисеей,где, как пропавшая без вести,она исчезла… Где ж ее

глаза, открывшиеся утром(но их закрыть не преминут),и где последняя минута,где предыдущих пять минут?

Ему тогда сказали: — Выйди! —И повторили: — Выйди прочь! —Кто ж, кроме зеркала, увиделто, что случилось в эту ночь?

— С изъяном зеркальце, учтите.— А, с трещиной… Предупрежден.— Вы редкости, я вижу, чтите…Домой, под проливным дождем

домой, где начат трудный опыт,где блики в комнате парят,где ждет, как многоглазый робот,с рентгеном схожий аппарат;

где, зайчиком отбросив солнце,всю душу опыту отдастживущий в вечном эдисонствеи одиночестве — фантаст. —

Но путь испытателя крут, особенно если беретесь за еще не изведанный труд. Сначала — гипотеза, нить… Но не бойтесь гипотез! Лучше жить в постоянных ушибах, спотыкаясь, ища… Но однажды сквозь мусор ошибок выглянет ключ. Возможно, что луч, ложась на стекло под углом, придает составным особый уклон, и частицы встают, как иглы ежа: каждая — снимок, колючий начес световых невидимок. Верно ли? Спорно ли? Просто, как в формуле:

(Эн квадрат равняется единице плюс дробь, где числитель четыре пи эн е квадрат, а знаменатель некое К?)

Но цель еще далека, а стекло безответно и гладко. Но уже шевелится догадка! Что, если выпрямить иглы частиц, возвратить, воскресить отражение? Я на верном пути! Так идти — от решения к решению, пи за что не назад! Нити лазеров скрещиваются и скользят. Вот уже что-то мерещится! —

Покроет серебристый инейповерхность света и теней,пучки могущественных линийзаставит он скользить по ней.

Еще туманно, непонятно,но калька первая снята,сейчас начнут смещаться пятна,возникнут тени и цвета.

И — неудачами не сломлен,в таинственнейшей темнотеон осторожно, слой за слоем,начнет снимать виденья те,

которым не было возврата,и, зеркало зачаровав,заставит возвращаться к завтрадавно прошедшее вчера!

Границы тайны расступаются,как в сказке «Отворись, Сезам!».Смотрите, видите? Вот — пальцы,к глазам прижатые, к слезам.

Вот — женское лицо померклоизмученностью бледных щек,а зеркало — мгновенно, мелькомвзгляд ненавидящий обжег.

Спиною к зеркалу вас любят,вас чтут, а к зеркалу лицомждут вашей гибели, и губят,и душат золотым кольцом.

Он видит мальчика в овале,себя он вспомнил самого,как с ним возились, целовалиспиною к зеркалу — его.

Лицом к нему — во всем помеха,но как избавиться, как сбыть?И вновь видение померкло.Рука с постели просит пить…

Но мы не будем увлекатьсясюжетом детективных книг,а что дадут вместо лекарства —овал покажет через миг…

И вдруг на воскрешенной ртутимольба уже ослабших руки стон: — Убейте, четвертуйте,дитя оставьте жить! — И вдруг,

как будто нет другого средства —не отражать! — сорвется вниз,ударится звенящем сердцемоб угол зеркало… И жизнь

в бесчисленных зловещих сценахсебя недаром заперла!Тут был не дом, тут был застенок, —и это знали зеркала.

Все вышло! С неизбежной смертьюугроз, усмешек, слез, зевот —ушло все прежнее столетье!А отраженье — вот — живет…

На улице темно, ненастно,нет солнца в тусклой вышине.Отвозят бедного фантастав дом на Матросской Тишине. —

А тебя давно почему-то нет. Но разве жалоба зеркало тронет? В какой же витрине тонет твой медленный шаг, твои серьги в ушах, твой платочек, наброшенный на голову? И экрану киношному, наглому дано право и власть тебя отобрать из других и вобрать. А меня обобрать, обокрасть. И у блеска гранитных камней есть такое же право. Право, нет, ты уже не вернешься ко мне, как прежде, любя. Безнадежная бездна, какой, ты подверглась! Фары машин, как желтые половцы, взяли тебя в полон. Полированная поверхность колонн обвела тебя вокруг себя. Не судьба мне с тобою встретиться. Но осталось еще на столе карманное зеркальце, где твое сверкало лицо, где клубилась волос твоих путаница. Зеркальный кружок из-под пудреницы меньше кофейного блюдца. В нем еще твои губы смеются, мутный еще от дыханья, пахнет твоими духами, руками твоими согрет!

Но секрет отражений ведь найден. Тот фантаст оказался прав: сколько вынуто было зеркал из оправ и разгадано! Значит, можно по слойку на день тебя себе возвращать, хоть по глазу, по рту, по витку со лба, какой перед зеркальцем свесился. Слоик снял — и ты смотришь так весело! Снял еще — слезы льются со щек. Что случилось тогда, когда слезы? Серьезное что-то? Ты угрюма — с чего? Вдруг взглянула задумчиво. Снял еще — ты меня будто любишь. А сейчас выжимаешь из тубы белую пасту на щетку. Вот рисуешь себе сердцевидные губы и лицо освежаешь пушком. Можно жить и с зеркальным кружком, если полностью нету. Так, возьмешь безделицу эту — и она с тобой может быть… —

А может быть, пещеры, скалы,дворцы Венеций и Гренад,жизнь, что историки искали,в себе, как стенопись, хранят?

Быть может, сохранили стеныдля нас, для будущих времен,на острове Святой Еленыкак умирал Наполеон?

И в крепости Петра и Павла,где смертник ночь провел без сна,ничто для правды не пропало,и расшифровки ждет стена?

А «Искры» ленинской страницазасняла между строк своихнад ней склонившиеся лицав их выражениях живых?

Как знать? Окно дворца Растреллиеще свидетелем стоитянварским утром при расстреле?

А может быть, как сцены битввокруг Траяновой колонны —картины стачек и трудаи Красной гвардии колоннынесет фабричная труба?

И может быть, в одной из комнатне в силах потолок забыть,что Маяковский в пальцах комкал,что повторял?.. И может быть,

валун в пустыне каменистой,куда под стражей шли долбить, —партсбор барачных коммунистовзапечатлел?.. И может быть,

на стеклах дачи подмосковнойсвой френч застегивает теньтого, чей взгляд беспрекословныйтревожит память по сей день?

Но, может, и подземный митингпрочнее росписей стенныхеще живет под гром зенитокна арках мраморно-стальных?

Все может быть!.. Пора открытийне кончилась. Хотите скрытьот отражений суть событий, —зеркал побойтесь, не смотрите:они способны все открыть. —

Стой, застынь, не сходи со стекла, умоляю! Как ты стала мала и тускла! Часть лица налипает коверкаться. Кончились отражения зеркальца — оно прочтено до конца. Пустая вещица! Появилась на ней продавщица ларька, наклоняясь над вещами… И в перчатке — твоя, на прощанье, рука… —