Слава Бродский - Страницы Миллбурнского клуба, 5 Страница 23

Когда его смертный подручный, достигший таких блистательных успехов, наконец состарился и канул в небытие, бог хитроумия и коварства избрал себе среди своих созданий новых подходящих сообщников. Постепенно, исподволь, человечество приобрело власть над множеством видов животных, от кроликов до слонов. И только с дельфинами вышла осечка. Не то чтобы человек, подосланный к дельфинам, был менее изворотливым или красноречивым, чем все остальные избранники, но вот дельфины оказались мудрее и проницательнее других животных. Они не купились на байки о том, что только они заслуживают стать соратниками человека, а не его бесправным имуществом. Дельфины донесли весть своему создателю о попытке выманить у них роковую клятву. А бог дельфинов предал огласке эту историю среди всех бессмертных. И тут уж всем обманутым небожителям пришлось признать, что именно с помощью коварства человечество подчинило себе их созданий.

Конечно, после этого ни один небожитель не решался бражничать с богом хитроумия и коварства. Каждый внимательно следил за сохранностью амулетов, дававших способность говорить с его созданиями на их языках, и строго-настрого наказывал своим созданиям не доверять посулам и дарам людей. Но человек к тому времени успел прибрать к рукам столько разных животных, которых он мог забивать на мясо, стричь, доить, запрягать и оседлывать, что и без дальнейших пополнений списка домашней скотины род людской смог покорить все земли, от тропиков до тундры. Стало ясно, что бог хитроумия и коварства всех переиграл, всем доказал, что и вправду: «Не яд – самое смертельное оружие, не панцирь и шипы – лучшая защита, не в быстрых ногах наивысшая скорость, не в когтях и клыках величайшая сила». И постепенно все остальные боги потеряли интерес к той игре, для которой они когда-то создали наш мир, перестали следить за тем, как складывались судьбы их созданий. Бог хитроумия и коварства какое-то время еще продолжал с интересом наблюдать за успехами своих двуногих творений и пытался хвалиться ими. Но поскольку никто другой на небесных пирах не считал эту тему достойной обсуждения, то и ему она в конце концов наскучила. Какой азарт в игре, в которой ты неоспоримый чемпион, но у тебя нет ни соперников, ни публики? Так что и он со временем перестал обращать внимание на происходящее на игровой доске подлунного мира. Действия на ней продолжались уже сами по себе.

А человечество, полностью предоставленное самому себе, между тем все множилось и множилось, проявляло свое хитроумие со все большим и большим размахом, так что постепенно его действия начали переиначивать и корежить и саму игровую доску земной жизни. И оружие, изобретенное людьми для охоты друг на друга, далеко ушло от тех дротиков и стрел, о которых говорил когда-то создатель коров. В то же время среди людей не перевелись воплощения не только хитроумия, но и коварства. Того и гляди, какому-нибудь особо одаренному последователю первого подручного удастся отправить в небытие не только своих врагов, но утянуть туда и весь род человеческий, и всех подвластных людям животных и птиц, да и многих других созданий самых разных богов. И тогда, если от самой игровой доски что-то останется, то окончательными победителями в игре богов окажутся создатели земляных червей и глубоководных рыб.

Мир Каргер – в прошлом работал в Колмогоровской статистической лаборатории МГУ, в различных отраслевых институтах и в АН СССР (РАН). Ныне – организатор больших геолого-геофизических горнорудных и нефтегазовых проектов. Основные научные результаты лежат в сфере применения математических методов в геологии и геохимии. Кандидат г.-м. наук. Автор около 100 научных статей и книг. Мир Каргер рассказывает, что профессия и увлечения заносили его в прошлом в такие советские «преисподнии», которые не должны были существовать. Его нынешние маршруты пролегают от Латинской Америки до Южной Африки – и тоже вдалеке от туристских центров. От такой жизни он получает удовольствия вполне цыганские, но печали еврейские, так как «узнавать людей и видеть жизнь их глазами – грустное дело».

11 СД 163 СП РККА

Памяти  Д. И. Каргера

Ранней весной 2011 года я ехал в поезде из Москвы в Пермь к Доре, моей кузине, и Вите, ее мужу. С Витей мы дружны душевно, а Дора – кроме того, что она моя родственница, она еще и моя нянька с военных времен. В 1945 году моя мать, молодая вдова, оставляла младенца, то есть меня, на попечение ей, семилетней девочке. Весной 2011 года я ехал из дальних краев на ее с Витей золотую свадьбу.

Странный, как имя вируса, заголовок 11 СД 163 СП – это всего-навсего сокращение названия 11-й стрелковой дивизии 163-го стрелкового полка РККА. На таком языке (в дополнение к матерному) разговаривают в армии. Дело в том, что в 11 СД 163 СП погиб мой отец. Эти записки посвящены моим «военно-историческим» изысканиям в попытках разобраться, где и как это произошло.

После его гибели возник расклад людей и отношений, который имеет силу по сей день. Овдовела моя мать, осиротел только что рожденный я. Молодая вдова заметалась по стране, как миллионы других вдов. После мытарств она нашла пристанище в семье родственников, где была девочка Дора, на попечение которой можно было оставлять младенца, и т.д. и т.п.

 «В прет-смертной огонии»

К военно-историческим изысканиям меня побудил музыкальный эпизод, случившийся в упомянутом поезде Москва – Пермь. Буквально водевиль с немудреными персонажами: пара недорослей, простак и отец-нравоучитель, то бишь я.

Я очень люблю поезда, даже в варианте пригородной электрички. Люблю покачивание, перестуки на стрелках и дрему, ими навеваемую. Поезда очищают вас от сомнений и убаюкивают надеждами. На конечной станции вы выходите на привокзальную площадь с веселым оптимизмом, как алкоголик после лечебно-трудового диспансера.

Это великое удовольствие – неспешно жевать поездную еду у окна, за которым мелькают обрывки чьих-то жизней. Начинаем с того, что стелим салфетку, выкладываем еду. Крутое яйцо почистить. Редиска. Огурец присолить. Пара картофелин, лучок. И – апофеоз! – аккуратно завернутый в фольгу кусок жареной курицы. Под конец – чай в подстаканнике. Прихлебывая невкусный чай и глядя в окно, отпускаем обрывки мыслей без всякого сожаления.

Как раз когда я допивал чай после короткой стоянки во Владимире, дверь с грохотом отодвинулась, и в купе втиснулся пьяный, в казакине нараспашку, мордатый, лобастый, лысоватый господин, точь-в-точь Генрих Мюллер в исполнении Л. Броневого. Но этот Мюллер был с демонстративным нательным крестом и тремя смартфонами, которые он немедленно выложил стопкой на поездном столике.

Поезд не набрал еще ход, пересчитывал стрелки во Владимире, а Мюллер уже сидел напротив меня и разделывал на газете большую жирную селедку. И в деталях описывал, где и как он ее достал. Было очевидно, что наряду с православием этот Мюллер исповедует языческий культ, в котором важно поклоняться Афродите в образе селедки.

Он ее выпотрошил сигарным (!) ножиком, нарезал крупными кусками. Поискал, чем обтереть руки и ножик, и обтер скатеркой с поездного столика.

– Каспийский залóм! – говорил он. – З–а-л–ó–м! Я люблю, чтоб его не жевать, а прямо так!

Я попытался поддержать тему:

– Селедка в поезде? Ох, обопьетесь.

Он отмахнулся и, сверкнув потной лысиной, простерся над заломом, как Злой Гений над Одеттой.

Водку он пил мелкими глотками, а селедку не ел, а – «прямо так», засасывал, любуясь каждым куском, причмокивал и приговаривал: «Эх, красавица! Каспийская!».

Выпил и съел все, никого не угостил, не пригласил выпить. После чего взобрался на вторую полку со своими смартфонами и затих. Временно удалился со сцены. В дальнейшем он напоминал о себе запахами и всхрапыванием.

Двое других попутчиков заняли свое законное место напротив меня у окна. Недоросли, парень и девушка лет 20 – 22, – студенты-магистранты из Перми. Миловидные, с серьгами и пирсингами, аккуратно прикинутые молодые люди. Ее он называл Тася, его имя осталось неизвестным.

Раздразненные Мюллером, и они закусили. Причем в их меню тоже была селедка – точнее, копченая скумбрия, запах которой, соединившись с запахом каспийской сестры и прочими, создал в купе непередаваемую атмосферу богатого сельпо.

Вскоре парень расчехлил гитару, попросил разрешения побренчать. Селедка плюс завывания под гитару – было ясно, что праздник испорчен.

Пел он дискантом, но варьируя ритм, то есть с чувством. Девушка Тася пела в унисон, сама себе меленько дирижируя сжатым кулачком. Оба они манерничали, как певцы в телевизоре: взгляд направо – брови домиком – повели плечами …

Они исполнили «Бьется в тесной печурке огонь», «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат» и все в том же военно-лирическом духе. Ни про геологов-альпинистов, ни про любовь, а исключительно про войну, про березки и Россию.