Санин Евгений - Денарий кесаря Страница 24

            Да, действительно, можно построить роскошный дом… написать классическую книгу… сколотить несметное состояние… А потом? Ведь через сто лет об этом никто и не вспомнит. А через тысячу и следа от тебя не останется на земле. А через миллион лет? Через миллиард?..

            Зачем же тогда жить? И почему до сих пор молчат родители? Ну не могут они так просто молчать!!!

            Зачем, зачем, зачем? Сто зачем и одно почему.

            И это одно «почему», как только он снова вспомнил о нем, перевесило все сто «зачем».

            «Может, в Москве что? Или с самой Москвой?! - неожиданно с тревогой подумал Стас. – Да нет - об этом бы сразу стало известно! Хотя откуда? У Ленки «елевизор», Григорий Иванович вообще наверняка не смотрит его. Ну и что? В магазине бы только об этом и говорили!» - принялся успокаивать себя Стас и ахнул:

            «Стоп! Совсем я одичал в этой деревне! А интернет?»

            Он торопливо включил ноутбук, подключился через телефон к интернету и с облегчением выдохнул:

            - Слава Богу! Стоит златоглавая!

            Но не успел он порадоваться этому, как новые сомнения стали одолевать его: а вдруг с мамой на нервной почве что? Но тут папа поможет! Он все-таки светило в медицине. А если что с ним самим? Помнится, мама говорила, что в последнее время у него начало пошаливать сердце…

            Стас вскочил и бросился включать свет: во всех комнатах, по всему дому.

            Теперь он был бы рад, если бы вдруг пришел участковый и, увидев его, позвонил родителям. Сам-то он никак не мог позвонить им первый…

            Это неожиданно напомнило ему давний случай, когда он, еще трехлетним ребенком, случайно запер на защелку маму в ванной и потом не открывал, боясь, что она накажет его. Так они сидели оба весь день и плакали, пока не вернулся с работы папа…

            - Что же мне теперь делать? – чуть было не застонал Стас, но тут новая спасительная мысль осенила его:

            «Постой-постой… Я не могу позвонить им… Но у меня В Москве есть приятель, сосед, которого я могу попросить зайти и узнать, как там они… Ну, конечно! И как я сразу до этого не додумался?!»

            Стас покосился на черное окно.

            «А не поздно ли уже? – машинально подумал он и тут же усмехнулся: - Какое поздно? Это тут уже ночь, а для Москвы – еще рано!

            Торопясь еще больше, чем когда подключал ноутбук, он набрал номер, поздравил приятеля с Новым годом и осторожно спросил, не видел ли тот его родителей.

            - Нет, - отозвалось в трубке. – А что?

            - Да погоди ты! Лучше скажи – сегодня ночью или днем ничего такого в подъезде шумного не было?

            - Как это не было? Все-таки Новый год! Пели, пили, стреляли, дрались…

            - Да я не о том! Я о чем-нибудь необычном… Ну… скорая помощь к кому-нибудь не приезжала?

            - Да стояла, вроде, сегодня одна. А что?

            «Нет! Только не это…» - похолодел Стас.

            - Слушай, будь другом! - взмолился он. – Сходи ко мне домой!

            - Зачем?

            - Да просто разведай. Посмотри на моих, как там они – и сразу же сообщи мне!

            - А чего это я туда ни с того, ни с сего пойду?

            - Ну… будто ко мне!

            - А ты что – не дома? – только теперь сообразил приятель.

            - Нет! Я… далеко!

            - Вот новости! Что у тебя там случилось? – заинтересовался приятель. - Ты вообще где?

            - Потом, потом объясню! – пообещал Стас. - Скорее иди! Только, смотри, аккуратней, не выдай! И не вздумай говорить, что это я тебя попросил!

            - Ладно… хорошо… - - озадаченно хмыкнул приятель, хотел было еще что-то спросить, но Стас, опережая его, отключил телефон.

            Минуты, которые потекли, как это ни банально звучало, показались для него вечностью.

            Он снова выключил свет… Прижался разгоряченным лбом к холодному стеклу, за которым было видно светящееся окошко в доме Григория Ивановича. Очевидно, он читал или молился.

            «Хорошие они у тебя!» - вспомнились вдруг его слова.

            Еще бы не хорошие!  Если разобраться, то за все время они ни разу даже не выпороли его! Хотя и было за что. Взять хотя бы эту Покровку. После того, как он, нарушив запрет отца не ходить на карьер, чуть было не погиб на нем во время обвала, а потом и мама учуяла, что он покурил, порки, казалось, было не избежать. Но обошлось. Да и потом, когда он закурил уже всерьез, другие родители так бы поговорили с ним, что он на все жизнь забыл бы про сигареты. А они как поступили?

            Память услужливо подсказала еще один эпизод, уже не из далекого детства, а из совсем недавней юности…

            Над диваном Стаса несколько лет висел портрет Сергея Есенина. Родители купили его сыну, когда тот начал писать стихи. На этом портрете во рту великого поэта была курительная трубка.

            Но вот однажды, проснувшись, он привычно обвел глазами стену и… подавился зевком. Зажмурился, открыл глаза и ему стало не по себе от того, что он продолжал видеть. Во рту Есенина не было трубки!

            Стаса, словно пружиной, подняло с дивана.

            - Мам! Пап! – врываясь к родителям, закричал он. - Там… У меня в комнате… Идите скорее!!!

            Не смотря на то, что отношения родителей с сыном были натянуты с того дня, когда мама в очередной раз обнаружила в его карманах сигареты, родители охотно последовали за ним.

            - Глядите! Есенин… - показывая пальцем на стену, начал объяснять Стас.

            - Ну да, - поглядев на портрет, как ни в чем не бывало, пожал плечами отец. – Сергей Александрович Есенин!

            - Да нет же! Нет! – закричал Стас. - Он всегда был с трубкой, а теперь видите – ее нет!!!

            - Вот видишь, Есенин – и тот бросил курить! – учительским тоном сказала мама, а папа довольно усмехнулся.

            И тогда Стас понял, что это он купил новый, очень похожий, портрет Есенина и, пока сын спал, повесил его вместо прежнего…

            - Ну вы даете! – только и смог тогда вымолвить он.

            И с того часа раз и навсегда бросил курить!

            …Звонок телефона мигом вернул его из далекой во времени и пространстве Москвы в - увы! - близкую нынешнюю Покровку.

            - Ну? – заторопил он приятеля. – Как они? Где?

            - Дома. Здоровые. Только немного грустные… Будто и не Новый год на дворе! - отчитался приятель. - Бросились на звонок так, будто под дверью стояли. Наверное, тебя ждут! Ну, теперь-то ты можешь мне все рассказать?

            - После, когда приеду! – усмехнулся Стас и - приятель уже больше был не нужен ему – жестко отрезал: - Все, конец связи!

            «Ждать-то, конечно, они ждут, – бросив на кровать телефон, подумал он. - И Григорий Иванович прав – на радостях сразу простят. Но… почему не звонят? Обиделись? Конечно, обиделись! Ну, а как на такого не обидеться?!»

            Стас стал припоминать, каким он был со своими родителями. Да и разве с ними одними? Память теперь крутилась перед ним, как калейдоскоп. И с каждым новым воспоминанием ему все яснее становилось, что - сколько он ни жил, что бы ни делал – все делал только для одного себя, в своих интересах. Даже эта его идея с глобальным вирусом, осуществи он ее, и правда, была бы за счет не то, что нескольких других – а всех остальных людей! Ведь всё теперь на этих компьютерах! И что было бы тогда с людьми в самолетах, в больницах, да просто в своих домах?..

            Запоздало пожалев, что грубо обошелся и с так выручившим его приятелем, Стас озадаченно покрутил головой….

            И только тут понял, что бежал сюда, в Покровку, не от родителей, а от себя самого…

            Эта мысль словно обожгла Стаса.

            Не отдавая отчета в том, что делает, он машинально оделся, вышел на улицу, долго бродил по темным закоулкам и пришел в себя лишь у того самого единственного фонаря – около колодца.

            Очнулся, услышав мяуканье.

            Маленький пушистый котенок стоял у колодца и словно звал его.

            - Брысь! – по привычке цыкнул Стас, не любивший, когда ему мешают думать и вообще отвлекают.

            Но котенок не испугался. Наоборот, замяукал еще громче.

            Стас пригляделся внимательно и только тут понял, что котенок не может бежать. Он вообще не мог идти, потому что примерз ко льду!

            Незнакомое чувство жалости неожиданно охватило Стаса.

            Он подбежал к котенку, опустился на колени и, с помощью домашних ключей осторожно принялся отдирать его ото льда, приговаривая:

            - Ты что, тоже от мамы сбежал? Зря! Это я тебе, брат, по своему собственному опыту скажу! И Ник тоже вон правильно говорил. Они же ведь только для нас и живут! Погоди, сейчас мы тебя освободим! И как ты это совсем не замерз-то? Ну, а, если бы я сюда не пришел?