Admin - i 1495e07c15fb5d3e Страница 24

  - Князь?

  В качестве ответного приветствия грузный вельможа слегка кивнул и нежно погладил оголовье сабли. Кстати, выдававшей его знатность и богатство любому, кто имел зоркие глаза - одни только ножны, усыпанные драгоценными камнями, стоили как имение средних размеров!

  - Я Станислав Гозий, епископ и личный секретарь Его королевского величества Сигизмунда Августа. Он поручил мне устроить ваше... Гм, наше дело.

  Спутника своего кардинал представлять не стал - впрочем, и князь не торопился это делать. Вместо этого перебежчик стянул с себя плащ с глубоким капюшоном, лучше всякой повязки укрывающим лицо.

  - Поди вон.

  Молодой (потому что безбородый) слуга тут же вышел, а троюродный племянник государя Московии бросил плащ на лавку и уселся поверх плотной ткани.

  - А ваш за моим присмотрит.

  Теперь уже Сапега был вынужден покинуть комнатку, присоединившись к молчаливому плащеносцу.

  - Итак. Его величеству передали ваше послание, и он склонен согласиться со всеми вашими условиями - но хотел бы знать, на что может рассчитывать взамен... В чем дело?!..

  Вернувшийся магнат двигался какими-то странными рывками, к тому же ведомый за руку спутником странно напружинившегося князя.

  - Что?..

  Почему-то голос кардиналу напрочь отказал. Попытавшись встать, он с растущим недоумением и испугом понял, что и собственное тело ему полностью неподвластно. Да что за?!! Тем временем несостоявшийся перебежчик вернул на плечи плащ, как-то хищно и вместе с тем грустно улыбнулся, и - вышел за дверь.

  - Твое полное имя и титул?

  - Николай... Павлович. Рода Сапеги, герба Лис.

  Покрывшийся обильной испариной от тщетных усилий подать голос или разорвать невидимые тенета, Гозий поймал взгляд польского магната - и внутренне содрогнулся. Мутные, будто бы сонные глаза и полное спокойствие на молодом лице сулили ему что-то поистине страшное. Они попали в руки чернокнижника? Проклятый Бельский!!!

  - Богат ли твой род?

  - Да.

  - Это хорошо. Ты немедленно вернешься к себе и сделаешь следущее...

  Повернув укрытое капюшоном лицо в сторону клирика, колдун насмешливо хмыкнул - после чего у Станислава отказал еще и слух. Впрочем, он довольно скоро вернулся:

  - Тому, кто покажет тебе этот знак.

  На затянутой в перчатку (черную!) руке незнакомца, якшающегося с темными силами, сверкнуло зеленью изумруда небольшое кольцо.

  - Пока же храни наш покой.

  Пару раз моргнув, магнат вернулся к прежнему нормальному виду, после чего твердым шагом покинул комнатку. Упал с головы капюшон, стек на пол темный плащ - являя свету тяжелую гриву серебряных волос и мягкую полуулыбку на красивом лице, знакомом кардиналу-епископу лишь по чужим словам и описаниям.

  - Посмотри мне в глаза, Станислав Гозий...

   Глава 5

  В первый мартовский день московское подворье князей Старицких, обычно живое и полное служилыми людьми, словно вымерло - не было на нем ни помещиков, ни вечно-суетливой дворни, а одни лишь плакальщицы в траурных одеждах.

  - Да на кого же ты нас поки-инул!..

  Причиной тому были сороковины , справляемые по князю Владимиру Андреевичу. Умер он внезапно, во время охоты - только-только приладился с рогатинкой на поднятого загонщиками на дыбы матерого медведя-шатуна, как вдруг страшно побледнел, схватился за сердце и упал навзничь, за малым не попав на клык и коготь дикого зверя. Ближники конечно разом навалились, не дали медведю добраться до тела - вот только довезти своего господина до ближайшего священника им была уже не судьба... Так и отошел без исповеди. Хорошо хоть, что пошедшие было по Москве слухи о том, что князь-де умер от страха, великий государь Иоанн Васильевич под страхом гнева своего и опалы смог пресечь.

  - Да как же мы без тебя-а!..

  Вообще, начало года семь тысяч семьдесят пятого от сотворения Мира для великого государя северной Руси ознаменовалось тяжкими потерями - умер от нутряной болезни верный любимец князь Вяземский, не уберегли себя от скоротечной чахотки несколько думных бояр... А ежели из Кирилло-Белозерской обители по тревожным вестям не успел вернулся бы в стольную Москву наследник трона, то царь лишился бы и князя Михайлы Воротынского, и еще одного своего родича, троюродного племянника Бельского. Ох как тогда свирепствовали каты Разбойного приказа! Как пытали схваченных по подозрению в потраве государевых людей, крутили да тянули им все жилочки! И вроде бы не зря, раз оба князя Шуйских едва не познакомились с топором палача, лишь в самый последний миг вымолив себе пострижение в монахи. Нет, официально их приговорили за растрату казенного серебра и прочее воровство при строительстве Засечных черт - но кто же казнит за подобные мелочи знатнейших бояр? Никто. Да на такое и Дума Боярская не дала бы свое согласие - а без него князей казнить никак не полагается!.. И уж тем более никто не отписывает за обычное лихоимство родовые вотчины в казну, а часть драгоценной утвари и меховой рухляди передает семействам покойных думных бояр. Слава богу, что великий государь Иоанн Васильевич был милосерден и отходчив, и указал не трогать сыновей опальных Шуйских - они-де за отцов не в ответе. Больше того, он даже пожаловал их новыми вотчинами. За Камнем Уральским.

  - Детушек сиротинушками оста-авил!..

  А еще царь учинил новый Сыскной приказ, и поставил во главе его думного дворянина Григория Скуратова-Бельского. Чего уж тот приказ должен сыскивать, пока никому толком было и неведомо - но судя по вопросам дознавателей и тихим шепоткам людишек московских, государственную крамолу и прямую измену. Для того и приказного боярина поставили не по родовитости, а лишь из верности исходя...

  - Хватит.

  Троица женщин в траурных нарядах, вроде как искренне горевавшая об невосполнимой утере кормильца-поильца, послушно замолчала при появлении нового хозяина подворья. Приняв же из его рук уговоренную плату за свои слезливые труды, дружно перекрестилась и поклонилась:

  - Милостивец ты наш, да не оставит тебя своей благодатью...

  - Довольно! Ступайте себе с богом.

  Слегка осунувшийся и как-то резко повзрослевший, пятнадцатилетний князь Василий Владимирович Старицкий вернулся в терем, ставший непривычно пустым без всех тех приживалок и нахлебников, коих щедрой рукой и ласковым словом привечал его отец.

  - Разбежались, крысы!..

  - Вася?..

  Оглянувшись на сестру Ефимию, юноша молча отмахнулся: на поминальной трапезе он уже был, а соболезнования родовитых князей-бояр принял еще раньше. Довольно с него слушать вздохи и причитания мачехи Евдокии Романовны, и без того на душе тоскливо! Хотелось уткнуться в отцовское плечо, услышать его голос, и может быть даже чуть-чуть поплакать, как в детские времена. Увы, теперь он старший в роду! Теперь именно он решает все - за себя, четырех сестер, младшего брата и мачеху Евдокию Романовну. И отвечает за себя и их жизни тоже сам.

  - Эй, кто там есть? Коня мне.

  Незаметная доселе дворня одним махом исполнила хозяйскую волю - звучный шлепок нагайки по лошадиному крупу, визгливо-гневное ржание жеребца, едва не сбившего мощной грудью зазевавшегося прохожего... За спиной пристроилась невеликая свита, зашумел в ушах ветер - и тут же все закончилось, потому что от подворья удельных князей Старицких до Теремного дворца и пешком-то было от силы пять минут. Ну десять, если хромать как беременная утка. Любопытные взгляды теремной дворни, тихие и не очень шепотки - как это все его бесило!

  - Василий?

  Внезапно замявшись, молодой удельный князь скользнул взглядом по Комнате, только сейчас заметив личную челядинку троюродного брата. Впрочем, она тут же вышла прочь.

  - Разве ты не должен пребывать в поминовении?..

  Вильнув глазами по персидскому ковру, Василий негромко признался:

  - Тошно мне дома, Димитрий Иванович. Давит он на меня отцовской памятью... Можно мне побыть возле тебя? Хоть малость?..

  Встав из-за массивного стола, царевич подошел к родственнику, поглядел ему в глаза, и неожиданно погладил по голове.

  - Иные потери лечит лишь время, брат.

  Затем положил руку на плечо и легонечко надавил, понуждая присесть на лавку.

  - Сиди сколько хочешь. Только тихо.

  Следующие часа два, или даже три, удельный князь Старицкий провел в почти полной неподвижности. Сквозь полуприкрытые глаза смотрел на то, как его царственный родич что-то пишет, разглядывал корешки многочисленных книг, слушал легкий шорох стального пера по белой глади бумаги, ощущая от всего этого удивительный покой и умиротворенность... И даже появление личной челядинки и ее грудной голос не смогли нарушить странную гармонию, хотя и пробудили легкое любопытство - после того как служанка поглядела на царевича, чуть-чуть поклонилась и отступила за дверь, пропустив в Комнату стряпчего Егория Колычева. Как этой Авдотье удается так хорошо понимать волю и желания своего господина?