Жизнь в эпоху перемен. Книга первая - Станислав Владимирович Далецкий Страница 24

Молодая ключница, как Пётр Фролович называл Фросю, которой едва минуло двадцать шесть лет, тщательно следила за здоровьем хозяина-сожителя полагая, что от его здоровья зависит и её благополучие: не станет у Петра Фроловича интереса к ней, как к женщине – не нужна она будет в усадьбе и придётся ей возвращаться в дом к брату, где и без неё не протолкнуться. В усадьбе она почти барыня, а если бы Бог дал её ребёночка, то и вовсе стала бы Фрося полноправной хозяйкой, но и без дитя Пётр Фролович накрепко привязался к своей ключнице и даже завещал ей свою усадьбу, если вдруг лихоманка какая приберет его на тот свет.

Пока отец храпел в комнате на диване, тётка Мария предложила Ване пройтись с ней до магазина, где она даст приказчикам указания, проверит их торговлю, примет двух-трёх крестьян-поставщиков товара и, заодно, Ваня присмотрится к её делам:

– Глядишь, через несколько лет, если Бог приберёт её к себе, Ване придётся самому хозяйничать в лавке, или продать её с выгодой, у меня же других родственников, кроме Петра Фроловича нет, но ему моя лавка без надобности, а вот тебе, Ванечка, моя лавка в наследство будет кстати, если войдёшь в зрелый возраст и надумаешь жениться, – говорила тётка Мария, держа Ивана за руку, когда они шли по улице к её лавке.

–Пусть соседи посмотрят, какой у меня ладный племянник растёт с разноцветными глазами, да и тебе, Ванечка, надо будет со всеми соседями познакомиться и поладить с ними, коль ты будешь здесь жить и учиться. В маленьком местечке, как наш городок Чаусс, от добрососедства зависит вся наша жизнь, – поучала тётка Мария своего племянника, когда они шли по улице, здороваясь с прохожими.

– Здесь все и всё друг о друге знают и коль поссоришься с соседом, то это как собаку свою побить: затаится, а при случае так цапнет за руку, что и не рад будешь. И вообще, Ванечка, с людьми надо ладить добром, а не принуждать их злом, тогда и тебе будут отвечать тем же.

Есть, конечно, и подлые, завистливые людишки, которые добра не поймут – так от них лучше держаться подальше и не иметь с ними никаких дел. Как говорят мужики в таких случаях: не тронь дерьмо – оно и пахнуть не будет, – грубовато закончила Мария свои поучения Ивану, поправляя на лице платок, что скрывал её уродство: они уже подошли к лавке, возле которой околачивалась пара забулдыг, сшибающих у прохожих по грошику, по копеечке себе на опохмелку.

Завидев хозяйку лавки забулдыги поспешно пошли прочь, зная её нетерпимость к пьянству мужиков, которую она считала душевной слабостью перед житейскими трудностями. Она не раз и не два советовала пьянчугам взяться за ум, а не за бутылку: – Если бы я из-за своего недостатка на лице взялась за бутылку, утешаясь винным дурманом, то давно бы издохла под забором, пустив лавку отца на распыл, – увещевала однажды Мария пьяниц возле своего магазина, – но я хозяйствую и в том нахожу себе утешение в жизни.

– Легко тебе это говорить, злобно ответил тогда Марии один из пьянчуг: мятый и сердитый с похмелья.

– У тебя лавка полная товаров, да и заезжие мужички ублажают твое женское желание за рубль – так бы и любой из нас смог жить без водки. Давай лучше пятак на опохмелку, чем срамить нас пьянством, – потребовал забулдыга и с тех пор тётка Мария, обозлившись, приказала гнать этих обормотов от лавки, чтобы не пугали своим видом покупателей. Потому и нынешняя парочка пьяниц поспешно ретировалась, завидев издали грозную и уродливую хозяйку лавки.

Мария с племянником вошли в лавку, где её почтительно встретил приказчик, вышедший из-за прилавка навстречу хозяйке. Мария поднялась с Ваней на второй этаж, где раньше были хозяйские покои, но потом Мария купила себе дом и отселилась от лавки, где она была всегда на виду и теперь над лавкой был устроен склад товаров и кабинет хозяйки, где она принимала купцов и мужиков с товаром.

Тётка Мария дала Ване пряник, горсть леденцов и он вышел на улицу в ожидании завершения её дел, чтобы отправиться назад к дому.

Пьяницы, числом уже четыре, толпились неподалёку выпрашивая, Христа ради, копеечки на опохмелку, в магазин входили и выходили посетители, а Иван, присев на завалинку, сгрыз пряник и сосал леденцы, присматриваясь к окружающему.

Лавка тётки Марии находилась на площади, которая была неподалёку от главной площади. Всего площадей в городке было четыре и на каждой из них располагались лавки, питейные заведения, дома хозяев или казённые учреждения. На этой площади, на другой стороне, был кабачок, куда то и дело заходили мужики выпить чарку водки или кружку пива с устатку в жаркий день.

Сбоку находился заезжий двор, где грудились лошадиные повозки, коляски извозчиков и крестьянские телеги с бородатыми крестьянами на них, что приехали в уездный город по житейским делам или за покупками – у кого были деньги.

День клонился к вечеру, кто приехал издалека и не успевал вернуться домой засветло, решили остаться на заезжем дворе переночевать прямо в телегах, чтобы поутру двинуть в обратный путь. Платить надо было только за постой лошади с телегой, но можно снять койку, прикупить овса для лошади, а самому отправиться в трактир – что многие путники и делали, пропивая в трактире наторгованные от нехитрых крестьянских товаров пятаки и гривенники. Хозяин трактира, чернявый лысоватый жид, поминутно выскакивал на крыльцо, высматривая на заезжем дворе новых постояльцев и жестами приглашая их к себе в трактир.

К Ване подошли два мальчика, чуть помладше его, босые и в рубищах из домотканого холста, в какой и он, дворянин, ходил у себя по деревне в тёплые жаркие дни, и с жадностью в глазах смотрели на него, барчука, сосущего сладкие леденцы из магазина своей тётки. Ване стало неловко от их взглядов и он протянул им на ладони уже подтаявшие леденцы со словами: «Берите, мне не жалко».

Слова эти были услышаны, мокрые леденцы исчезли с его ладони в мальчишеских ртах и уже трое мальчиков сидели на завалинке усердно посасывая сладкую твердость леденцов и поглядывая на окружающий их мир взрослых людей, занятых делами, бездельем