Неизв. - Александр дюма из парижа в астрахань свежие впечат (Владимир Ишечкин) / Проза.ру Страница 25

В 1819 году маркиз Паулуччи, прибывший в Реваль губернатором балтийских провинций, из сострадания сделал несколько замечаний относительно бедного тела, таким безжалостным образом выставленного более века назад на обозрение  любопытствующим поколениям. Но он ничего не мог поделать с твердостью ревальцев в осуществлении своих прав. Все, чем удалось маркизу Паулуччи помочь телу, это - прилично уложить его в деревянный ящик, где он пребывал еще и три года назад, когда князь Трубецкой, который рассказал мне этот анекдот, там его видел.

Что особенно подчеркивал князь, так это уход доброго пономаря за трупом, каковой являлся для него кормильцем. Сама церковь св. Николая была не намного в лучшем состоянии по сравнению с принцем, а местами даже не была столь же хорошо покрыта, и пономарь передвигал мертвого с места на место, спасая от сырости, ибо, как сказал могильщик у Шекспира: «Нет ничего хуже воды для наших окаянных мертвых тел!»

Но и это не все; в хорошую погоду он выдвигал его на воздух; в летние дни выставлял под солнце; наконец, заботился о нем как санитар о своем больном. К несчастью для бедного пономаря, молодой император Николай глянул на эту экспозицию и в особенности на эту эксплуатацию трупа как на профанацию и приказал, чтобы принц де Круа, платежеспособный или нет, был погребен как христианин. Ревальцы не посмели пойти против воли императора, и благочестивый приказ был исполнен, к великому отчаянию пономаря.

Но самое достойное внимания в ревальской церкви св. Николая - картина, изображающая  Б е г с т в о  в  Е г и п е т. Вместо традиционного осла, принятого средством передвижения, несущего на себе богородицу с Иисусом-ребенком на руках и следующего за святым Иосифом, опирающимся на посох, художник усадил все святое семейство в великолепный экипаж, запряженный четверкой коней, коими правит при помощи длинных вожжей святой Иосиф в напудренном парике, тогда как там, где дверцы, порхают ангелы, обмахивая и затеняя святых путешественников от солнца своими крыльями. Надеемся, что художник будет вознагражден не за произведение, но за свой замысел, что был, бесспорно, хорош.

Прощай, мой дорогой малыш. Я изволил написать тебе такое длинное письмо перед сном. Ожидается, что завтра утром, если не проснемся раньше шести часов, то увидим Кронштадт. Не буду тебе рассказывать, что день выдался долгим: и правда, сейчас только одиннадцать с половиной вечера».

Примечание:

Эзельский остров – остров Эзель или Сааремаа.

___

«26 июня

P.S. Выйдя на палубу около пяти часов утра, первое, что я увидел, дорогой друг, это русский флот, его маневры на Балтике. Адмиральский флаг указывал, что на борту корабля находится великий князь Константин. Князь очень любит море и, похоже, он нe спешил вернуться в Кронштадт. Шел только под тремя марселями, а мог бы поднять все паруса.

Хотя  В л а д и м и р  не ахти какой ходок, но вскоре мы обошли флагмана.

К семи часам из-за волнующегося рыжеватого моря стали вырастать укрепления Кронштадта.

Кронштадт основан Петром Великим в 1710 году. Для туристов нужно писать Crownstadt – Город короны; но, отдавая предпочтение голландскому языку, Петр назвал его Кронштадтом, как сначала Петербург назвал Питтербургом.

Это резиденция русского адмиралтейства; условлено, что мы говорим о Кронштадте.

В последней войне адмиралу Напье предписывалось взять Кронштадт. Это было бы, считал он, актом помощи английскому флоту. Он должен был завтракать в Кронштадте и обедать в Петербурге.

Когда снимались с якоря в экспедицию, спросили, не будет ли его последних распоряжений.

- Двойной запас хлороформа, - потребовал грозный коммодор.

Ему удвоили запас хлороформа из английских аптек; но, явившись перед Кронштадтом, адмирал удовольствовался тем, что салютовал Кронштадту. Попросту он был неприступен, чего адмирал Напье не знал. Мы там утешились, взяв Бомарзунд.

Здесь, в Кронштадте, заканчивается рейс парохода, который ходит из Штеттина в Петербург, да, надо полагать, и всех других, имеющих слишком большую осадку для того, чтобы подняться по Неве до Английской набережной. Сюда за пассажирами приходит весьма малотоннажное судно.

По своему обыкновению, верный способам все облегчать, граф Кушелев написал еще из Парижа, чтобы за ним в Кронштадт прислали легкое судно. Таким образом, нам не грозило здесь застрять, и мы, оставляя весь багаж, тут же продолжили путь к Петербургу. Если не прибытие, то наш отъезд удостоился почестям артиллерийского салюта. Это великий князь Константин приветствовал Кронштадт 21-м пушечным залпом, и Кронштадт, в свою очередь, салютовал 21-м пушечным залпом великому князю Константину. Волей-неволей, мы насчитали 42 залпа орудий. Думаю, надо быть очень назойливым, чтобы продолжать расспрашивать нас об этом.

Встреча с Кронштадтом вызвала в моей памяти приключение месье де Вилльбуа с императрицей Екатериной Первой. Ты знаешь, что случилось тогда с Екатериной Первой, но не знаешь, вероятно, что это было с участием месье де Вилльбуа.

Месье де Вилльбуа был одним из тех отважных авантюристов, кто в прошлом веке отправлялся на ловлю счастья в Россию. Сын обедневшего бретонского дворянина, он стал заниматься контрабандой. Замешанный в одной ночной вылазке с перестрелкой, когда погибли два-три таможенника, этот контрабандист вынужден был податься в Англию, где рекомендательные письма, взятые с собой, помогли ему попасть на службу младшим офицером на военный корабль. В одно из плаваний корабль, на борт которого поднялся де Вилльбуа, зашел на голландский остров Тексел.

Царь Петр, который под видом простого матроса изучал тогда строительство судов в Саардаме, прибыл на английский корабль и, узнав, что тот настроил свои паруса на возвращение в Лондон, погрузился на него, сохраняя  и н к о г н и т о. Это было для него  способом познать навигацию после школы по кораблестроению. Провидение пошло навстречу желанию царя. Разыгрался шторм, рядом с которым буря, что атаковала Цезаря,  смотрелась бы порывом ветра. Длился он три дня. Капитан, лейтенант и экипаж в конце обучения и, главное, на исходе сил уже не знали, к какому святому взывать, когда в решающий момент де Вилльбуа захватил штурвал и совершил маневр, спасший корабль. Царь приметил храброго мужественного старпома и распознал в нем одного из тех людей ума и действия, кто нужен основателям и реформаторам империй. Когда опасность миновала, царь подошел к нему и его обнял. Такая фамильярность со стороны простого голландского матроса задела знатного бретонца. Он спросил его, кто он такой, чтобы позволять себе подобное обращение по отношению к французскому дворянину. Матрос назвался царем Петром.

Другой решил бы, что его разыгрывают. Но Вилльбуа тоже был существом высшего разума. Ему достаточно было взгляда, чтобы узнать льва в шкуре медведя. Не колеблясь, не споря, он склонился перед монаршим величеством, как человек, который признал своего господина и воздает ему почести при любом стечении обстоятельств. Царь сразу сделал его своим адъютантом и морским офицером.

Наш смирный бретонец обладал всеми достоинствами и недостатками своих соотечественников: отличный офицер – отважный до кровожадной ярости, любитель выпить - пьющий до посерения. И, если, к несчастью, он не напивался так, чтобы свалиться под стол, то способен был на любые эксцессы. В этом он был то же самое, что и царь Петр, оценивший Вилльбуа и как боевого товарища, и как товарища по застолью. В пьяных разгулах Вилльбуа не соображал, что творит; в трех случаях он убил троих. Но такие  преступления царь вообще не считал наказуемыми, и они были ему прощены. К несчастью для Вилльбуа, его пьянство вело не только к убийствам.

Однажды, находясь в своем замке Стрельна, на Санкт-Петербургском взморье, царь послал Вилльбуа с поручением в Кронштадт к императрице Екатерине. Было это глубокой зимой; стояла морозная погода: 10-12 градусов ниже нуля, и залив замерз; Вилльбуа погрузился в сани, позаботясь вооружиться бутылью водки, чтобы сражаться с морозом.

Когда он прибыл в Кронштадт, бутыль была пуста. Это eщe говорило о воздержанности Вилльбуа; поэтому он показался совершенно нормальным всем офицерам охраны, которым должен был представиться, чтобы пройти к царице.

Царица спала. И нужно было ее разбудить. Пока ее будили, Вилльбуа предложили ожидать в комнате, натопленной так, как натапливают комнаты зимой в Петербурге; резкий температурный перепад произвел с ним революцию. Допущенный женщинами Екатерины к ее ложу и оставленный один на один с нею, он забыл, что перед ним императрица, и не видел больше ничего, кроме прекрасной женщины, которой решил дать доказательство восхищения ее красотой, какое им овладело. Вилльбуа был скорым на действие, и как ни звала царица своих женщин, доказательство было дано перед тем, как они объявились.