Vladimir - Unknown Страница 26

Обо всём этом мы вспоминали с моим новым товарищем Эриком на борту Чиндлера за бутылкой ямайского рома, в моей командирской каюте. Летучка шла в нашем кильватере, в надводном положении, как и мы. На палубах обоих верхних рубок наших У-ботов несли вахту опытные старпомы. Погода обеспечивала максимальную видимость для наблюдения за морем и воздухом. Вторая стихия таила в себе наибольшую опасность. Американцы на своём Спитфайре или Каталине могли подлететь к нашим лодкам за считанные минуты, на глазах из едва различимой на небе точки, превратившись в крылатого истребителя У-ботов. Однако невозможно постоянно жить в напряжённом ожидании опасности, словно ипохондрик в ежеминутном страхе перед болезнью и смертью. Мы с Эриком, пройдя через клинкетную дверь в рубке на верхнюю носовую часть палубы лодки нарушили ещё несколько правил поведения команды У-бота в походных условиях. Правда свежий встречный ветер и солёные брызги в лицо, ей богу того стоили.

Мы стояли на рифлёной стальной поверхности, чуть покачивающейся под ногами субмарины, как вдруг нечто миниатюрное и серебристое вылетело из моря. Промчавшись над близкой к воде, низкой палубой, эта штука с налёта врезалась в бедного Эрика, угодив прямиком в его командирскую промежность. Капитан-лейтенант взвыл и, потеряв равновесие, с грохотом приложился спиной о незадраенную клинкетную дверь надстройки. Я едва успел подхватить его, а не то, он переломал бы себе немало костей, свалившись с изрядной высоты в нутро лодки. С верхотуры рубки донеслось какое-то повизгивание. Стоящий наблюдателем за воздухом молодой матрос, вертел пунцовой физиономией и надувал щёки. Парень едва сдерживался, лишь бы не расхохотаться в голос. Я сделал грозное лицо и воздел указующий перст к небу. Зри, мол, туда. Однако было поздно. Новая морская байка уже родилась. Как же, командир У-бота со славным именем Летучая рыба получил этой самой рыбой по яйцам. Разве такое придумаешь нарочно?

Между тем это забавное происшествие означало, что мы вошли в тёплые воды Атлантики и недалеко уже само Карибское море, край летучей рыбы. А там и до побережья французской Гвианы рукой подать. Чем ближе мы подходили к Карибам, тем меньше у нас было возможности расслабляться. Янки со своей морской авиацией плотно контролировали эти экзотические края. Опасность могла поджидать нас повсюду. В этом мы убедились позднее.

В милях двухстах от побережья Кубы мы встретили одинокую яхту, явно переделанную из морского катера. Точно не помню её название, кажется, это было испанское женское имя. Приписана она была к Гаване и несла кубинский флаг на корме. В бинокль я увидел на палубе двух мужчин. Один, голый по пояс, смуглый и жилистый немолодой креол с седой шевелюрой, а второй белый, средних лет. Прямо Робинзон Крузо с малость постаревшим пятницей. Белый имел густую, тёмную с проседью бороду. Он поднял бинокль и посмотрел в нашу сторону, благо оба наших У-бота шли в надводном положении. Затем прошёлся по палубе, стало видно, что он заметно прихрамывает. Креол же, не обращая на нас никакого внимания, увлечённо занимался своим делом, усердно таскал из-за борта больших остроносых рыбин. Бородач встал к штурвалу, и яхта начала разворачиваться. В какой-то момент она накренилась бортом, и я увидел, что на её палубе полно крупных рыбьих туш. Я сглотнул слюну, как наяву, ощутив вкус свежей жареной рыбы и недолго думая, приказал следовать к этой посудине. Яхта попыталась оторваться от нас, но в этом естественно не преуспела. Мы подошли ближе, и я увидел, что креол для ловли рыбы использовал тонкий прочный трос со сложной системой грузил и поплавков. На этом тросе, как ветки на дереве крепились ещё более тонкие, но с крупными крючками полуметровые отростки. На крючках, вытаскиваемых из воды, белели куски наживки, Тем не менее, и пойманные на это хитрое устройство крупные рыбины, попадались тоже весьма часто.

Креол вблизи оказался не таким уж невозмутимым. Он нервно торопился закончить выборку снастей ещё до нашего появления на борту этой странной рыболовной яхты. Я взял рупор и на доступном мне испанском приказал экипажу этой посудины лечь в дрейф. Бородач благоразумно выполнил моё требование и застопорил двигатель. Мои ребята баграми подтянули яхту к нашему борту. Трое матросов, вооружённых автоматами перепрыгнули на её палубу, а затем наскоро пришвартовали деревянный борт к Чиндлеру. Вскоре подошёл Эрик на своей Летучке, видимо, не желая пропускать даровое развлечение. Наверное, ради шутки он привязался к свободному, левому борту кубинки, так, что эта экзотическая дамочка оказалась в железных объятьях двух закованных в доспехи германских вояк. Наши с Эриком экипажи, включая нас самих, были одеты в тропическую форму. На мой взгляд, светлые шорты и рубашки с короткими рукавами придавали немецкими морякам какой-то легкомысленный, курортный вид. Но это, наверное, с непривычки, ведь большую часть войны мы провели в северных широтах. Наше появление на палубе яхты явно не привело в восторг её экипаж. На моё приветствие: Буэнос диос, сеньоры! Бородатый отреагировал неприязненным поднятием бровей, а креол неуверенным кивком курчавой, с проседью головы. Я спросил у белого, используя свой небогатый испанский, не поделится ли он с нашими ребятами пойманной рыбой. Тот криво усмехнулся и на сносном немецком ответил, в том духе, мол, можно подумать, что у него есть выбор.

Я не стал изображать из себя невинного мирного путника и указал матросам на плетёные корзины у борта. Ребята не стали утруждаться, а приказали креолу наполнить их трепыхающейся ещё живой рыбой. Эрик, любопытствуя, бродил по яхте. Спустился вниз в каюту и через некоторое время поднялся обратно на палубу с парой толстых книг. Книги были на английском языке. Один из моих матросов, которого за длинный нос и кривоватые зубы ребята прозвали Ганс Красавчик, подошёл к креолу. Парня заинтересовал амулет на шее туземца. Вырезанные из тёмного дерева миниатюрные человеческие черепа, нанизанные на нитку, как бусы. Матрос, было, потянулся к ним рукой, но робкий прежде темнокожий вдруг резко отпрянул от него и одновременно толкнул парня в грудь. Тот не удержал равновесия и под хохот товарищей смачно шлёпнулся пятой точкой на покрытую рыбьей чешуей палубу. Ганс побагровел от злости, став таким же пунцовым, как и его неровно постриженные рыжие патлы. Он вскочил, и быстро передёрнув затвор автомата, направил его на креола. Его грубое с крупными чертами лицо, вмиг из бронзового стало серым. Стоявший ближе других Эрик успел среагировать мгновенно и ударил ногой снизу-вверх по стволу автомата. Автоматная очередь ушла в синее с белыми, перистыми мазками облаков карибское небо.

Эта короткая стычка всем нам испортила настроение. Когда мы собрались вместе с трофейной рыбой покинуть наших не слишком радушных хозяев, Шютцер отозвал меня в сторону и, покосившись на бородатого капитана яхты, сообщил:

- Знаешь, Отто, не нравится мне этот лохматый. Ох, не нравится. У него в каюте я нашёл довольно мощный передатчик. Я, разумеется, вывел его из строя, теперь эту машинку проще выбросить за борт, чем починить, но этот американец опасен. Ты ведь заметил, с каким акцентом он говорил по-немецки? Да, и взгляд у него не овечий, этот мужик матёрый, битый волчара.

- Так что ты предлагаешь? – уже заранее зная ответ, спросил я, чувствуя, как настроение моё падает, словно барометр перед штормом.

- Сам понимаешь – пожал плечами Эрик – элементарные меры безопасности. Пустить этих двоих вместе с их корытом на корм рыбам. Что же ещё?

- Послушай – заметил я – какой смысл перестраховываться? Ты же сам сказал, что испортил рацию у этого американца. Даже если он умудриться сообщить своим наши координаты, пока ему представиться такая возможность, мы будем уже далеко. Мы же с тобой не эсэсовцы, чтобы оставлять за собой дорожку из трупов гражданских.

- Может ты и прав, но я бы всё-таки перестраховался – ответил Эрик, поскребя белобрысую щетину на подбородке.

Я перехватил пристальный, напряжённый взгляд американца. Он стоял довольно далеко, на корме, а мы говорили тихо, к тому же Эрик стоял к нему спиной. Так или нет, но мне показалось, что он читал мои слова по губам. На правах старшего офицера я дал команду всем нашим покинуть борт яхты. Американец, прихрамывая и глядя исподлобья, приблизился ко мне. Он почти на голову был выше меня.

- Слушай, старший – произнёс он по-немецки с сильным акцентом – если нас туда – он показал за борт – Скажи мне. Я хочу знать сейчас.

- Нет – ответил я – ловите свою рыбу. Мы не убийцы.

- Ну, тогда данке шён. Адьюс, Токон – усмехнулся он в бороду.

Позже я спросил у Эрика, что это значит по-испански Токон, с ударением на втором слоге. Испанский он знал гораздо лучше.

- Вообще то, ничего хорошего – удивился тот – что-то вроде окурка, огрызка или в лучшем случае кочерыжки. Так республиканцы во время войны против Франко называли наших в Испании.