Неизвестный автор - Вышел хеджер из тумана Страница 27

Через некоторое время я рассказал Рэдклиффу о своей проблеме. В ответ он усмехнулся и сказал, что он утомлен капризами и деспотизмом Альфреда Джонса. В один из дней той весны мы завтракали вместе, и я предложил Рэдклиффу сформировать наш собственный фонд. Он воспринял мое предложение с восторгом и тут же решил, что наш фонд нужно разместить в Гринвиче. Мой отец тоже отнесся к этой идее благосклонно, но предупредил меня о том, что послевоенный сильный «бычий» рынок был близок к своему апогею. «Акции росли слишком долго и поднялись слишком высоко. Существует большая вероятность того, что теперь нас ожидает пяти- или десятилетний рынок с тенденцией к снижению цен, — сказал он. — Вы должны быть готовы к такому повороту событий». В тот момент я не допускал возможности появления столь долгого падающего тренда и решил, что мой отец в своем понимании рынка застрял в 1930-х годах или просто стал слишком стар.

Альфред Джонс был разъярен, когда узнал о наших планах. Годом раньше другой его управляющий портфелем Карл Джонс уволился, чтобы организовать собственный хеджевый фонд City Associates. Поскольку каждый, кто работал на компанию Джонса (включая меня), получал щедрое вознаграждение, Альфред Джонс полагал, что мы должны быть обязаны ему по гроб жизни. Он тут же начал угро жать Рэдклиффу предъявлением иска за переманивание клиентов и нарушение условий контракта.

Тот год в мире хеджевых фондов ознаменовался многочисленными уходами помощников от своих возлюбленных хозяев в собственный бизнес. Известные управляющие хеджевых фондов, боги солнца, мастерски зарабатывающие огромные деньги, такие как Джордж Сорос, Луи Бэкон и Джулиан Робертсон, все были щедры в предоставлении своим талантливым сотрудникам значительной свободы действий. Однако крупные фонды непрерывно теряют своих лучших, наиболее одержимых молодых специалистов. Причиной тому отчасти деньги, но, главным образом, извечное желание «пору-лить» собственным бизнесом и возможность самостоятельно принимать инвестиционные решения. Большие боссы бояться потерять своих ценных сотрудников, но, будучи сильными, самоуверенными людьми, имеют привычку держать управление портфелем в своих руках и окончательно определять его состав. «Тигрята» из Фонда Tiger Джулиана Робертсона и уважают, и обожают его, но это не останавливает их от увольнения, когда они решаются на создание собственных фондов. Но они действительно уважают Джулиана, поскольку он дает им опыт и закалку. Фонд Джорджа Сороса Quantum был для инвесторов вращающейся дверью. Хотя Джордж весьма уважаем как инвестор, он, как известно, является властным агрессором. А как может быть иначе?

День первый. Ничего похожего на фанфары

1 июня 1965 года мы с Диком Рэдклиффом сформировали свой хедж-фонд Fairfield Partners с капиталом в 9,7 млн долл., из которых 200 тыс. долл. составляли мои собственные деньги. Индекс Доу-Джонса для акций промышленных компаний закрылся 30 мая 1965 года на отметке в 912 пунктов. Шестнадцать лет спустя он оказался на том же самом уровне, так что предупреждение моего отца можно было считать предвидением. К 1981 году Доу, приведенный в соответствие с инфляцией, потерял более половины своей величины по отношению к уровню 1965 года, даже если учесть выплаченные за это время дивиденды. Так или иначе, 1 июня 1965 года мы с Рэдклиффом составили список акций для открытия «длинных» и «коротких» позиций и сразу же разместили весь наш новый капитал. Мы считали, что действовать немедленно — самая верная стратегия. Я до сих пор уверен, что этот метод управления новыми деньгами — правильный, но в тот день на завтраке в Вашингтоне Уильям МакЧесни Мартин, уважаемый председатель Федеральной резервной системы, выступил с мрачной предупреждающей речью о тревожном сходстве текущей ситуации (1965) стой, что сложилась летом 1929 года.

Тогда рынок отреагировал так же, как сделал бы это и сейчас. Данный комментарий спровоцировал свирепую распродажу акций. Доу упал на 45 пунктов, и мы в один день потеряли 5 %. В течение июня, первого месяца существования нашего фонда, мы потеряли 6,3 %, в то время как индекс Доу-Джонса для акций промышленных компаний снизился на 4,7 %. В течение месяца наши «лонги» подешевели на 6,7 %, а наши «шорты» принесли нам только 0,45 %. Наши инвесторы звонили и задавали неприятные вопросы, и некоторые из них интересовались условиями досрочного выхода из фонда. В точке своего максимального падения 20 июня мы потеряли уже 10 %, и я был уверен, что совершенно непригоден для этой работы. Как после такого провала я мог рассчитывать на продолжение карьеры в инвестиционном бизнесе?

Но в итоге мы закончили свой первый год с прибылью более 55 % при том, что Доу поднялся лишь на 3,6 %. Американский рынок в тот год был очень разборчив. Мы «шортили» акции ритейлеров, химических, алюминиевых и прочих компаний из отраслей тяжелой промышленности, которые торговались при превышении цены над доходом в 25-30 раз, и открывали «длинные» позиции по растущим акциям технологических компаний среднего размера. Инвестиционные боги благоволили нам, и наши «шорты» понизились, а «лонги» выросли в цене. В следующие три года мы продолжали преуспевать, и к 1 июня 1969 года наш портфель потяжелел более чем на 200 % при увеличении индекса Доу-Джонса за тот же период всего на 4,7 %. Инвестор, который вложил в наш фонд 200 тыс. долл. 1 июня

1965 года, имел теперь уже 543 тыс. долл. после вычета нашего вознаграждения. Наш капитал дорос до фантастической для того времени величины — 50 млн долл. Мы считали себя гениями. Рэдклифф купил большую яхту, у нас появился третий партнер — Джон Мортон, а я снес свой старый дом и начал строить новый, намного больший по размеру.

Затем началось «наводнение». К началу 1970 года американский фондовый рынок стал очень спекулятивным. Он характеризовался широким применением технического анализа, компьютерного моделирования и растущими акциями новой эры, торгующимися на астрономических уровнях. Хеджевые фонды плодились и процветали. Продавцы и трейдеры, о которых никто никогда не слышал, легко собирали деньги для своих фондов, поскольку частные инвестиции были в большой моде. В конце зимы 1970 года «медвежий» рынок нанес разрушительные удары, сконцентрированные на спекулятивных растущих акциях, которые взлетели в 1968 и 1969 годах. Мы держали «длинные» позиции в лучших акциях новой эры и «короткие» в худших, плюс мы «зашортили» некоторые выросшие «голубые фишки», известные как Nifty Fifty, которые мы считали слишком переоцененными. К маю 1970 года купленные нами новые акции упали, а то «барахло», которое мы продали «в шорт», необъяснимым образом существенно выросло.

Это был тяжелый период. Мой новый дом был построен лишь наполовину, и нам приходилось жить в маленьком коттедже. Я помню, как подобно будильнику, еженощно просыпался в 3 часа утра буквально в холодном поту, слушал дыхание мирно спящих детей и мучительно думал о нашем портфеле. Должны ли мы закрыть свою «короткую» позицию в акциях Memorex? Нужно ли продавать бумаги Digital Equipment? Действительно ли надежна компания Recognition Equipment? Упадут ли когда-нибудь акции Polaroid? Это были самые жуткие мучения, которые я когда-либо испытывал. Они продолжались днем и ночью. Цены наших акций падали. Наш портфель умирал на моих глазах, кроме того, я боялся подвергнуться бичующей критике. Апрель и май были ужасны. Мой отец всегда не одобрял наш несколько авантюрный подход к выбору акций, выражая сомнения в том, что новые компании представляют собой реальную ценность, и предупреждал о возросшем уровне спекуляций. В конце мая я завтракал с ним в Bank of New York. Он выражал сочувствие моим неудачам, но когда я пожаловался на то, что рынок ведет себя иррационально, процитировал мне слова Джона Мэйнарда Кейнса. «К сожалению, рынки могут оставаться иррациональными дольше, чем вы можете оставаться кредитоспособными. Я советую вам контролировать свои убытки», — сказал он.

Мы выжили, но май 1970 года преподал нам такой урок, который я никогда не смогу забыть. Когда вы управляете рисками своего портфеля, вы всегда должны помнить, что существует возможность получить катастрофический результат. Рынки склонны колебаться вверх и вниз. В хорошие времена все мы действуем исходя из предположения, что ликвидность является константой, и что, если что-то пойдет не так, как надо, мы сможем быстро закрыть убыточную позицию с минимальным ущербом. Той весной, посреди шумных политических и экономических событий, я узнал, что с началом рыночной паники мало того, что испаряется ликвидность, но и цены могут падать настолько круто, что любое решение может привести к серьезным неблагоприятным последствиям. Я понял, что при принятии решений в кризисной ситуации необходимо выбрать лучшее из худшего, но, как позднее сказал мой отец: «Пользой от вашего инвестиционного испытания огнем было то, что вы получили уроки, указывающие на опасность левереджа и на необходимость отсекать потери. Однако не зацикливайтесь на этом, иначе вы станете подобны той лягушке из рассказа Марка Твена, которая, однажды обжегшись, боялась в другой раз подойти к печи и в результате замерзла до смерти».