Низами Гянджеви - Хосров и Ширин Страница 28

Когда Хосров послал, все зная про Ферхада,

Ширин свое письмо, исполненное яда,

Так было сумрачным угодно небесам,

Чтоб в Руме царствовать не стала Мариам.

Твердят: «Отравы злой ее убила сила.

Ведь это месть Ширин, что также яд вкусила».

Но, истину блюдя, не слушай, что твердят:

Низвергнул Мариам лишь властной мысли яд.

Индусы, видел я, являли силу мысли, —

Вмиг листья свежие, как мертвые, повисли.

И, одурманив люд, они порой луну,

Как шар сияющий, бросали в вышину.

Лишь только Мариам прекрасная навеки

Замкнула сладкий рот и опустила веки, —

Как, ощутив себя уж не в ее руках,

Всю вольность прежнюю вкушает шахиншах.

Когда сгорел престол — как дерево Марии;

Как пальма, шах расцвел, как «дерево Марии».

Но все же Мариам оказан был почет, —

И в сумрачном дворце день горестно течет.

И месяц шах провел в молитвенном обряде,

Не трогал тронных дел и в черном был наряде.

Лишь обо всем Ширин была извещена,

Почуяла меж роз и тернии она:

Ей было радостно свою оставить гневность, —

Ведь чистоту души уничтожает ревность.

Но все ж росли печаль и сокрушенье в ней:

Прозрела Судный день за сменой смертных дней.

В теченье месяца, чтоб быть душой с Хосровом,

Веселья под своим она не знала кровом.

А месяц миновал — ив душах нету ран,

И мир уже забыл свой горестный изъян.

И предалась Ширин уверенной надежде:

Пошлет ему письмо и вспыхнет он, как прежде.

Все, все слова души в него метнет она,

Как в почву сеятель бросает семена.

Сочувственное письмо Ширин Хосрову по поводу смерти Мариам, написанное в отместку

Взяла она калам; за первою вторая

Строка обдумана; реченья подбирая

Столь сладковейные, как майская листва, —

Так заплела она начальные слова:

«Во имя господа, что там, на звездном троне,

Прощает смертного, воздевшего ладони,

Владыки светлого небесной стороны, —

Кому служения людские не нужны.

Питая существа, с них не берет он платы.

И лал вправляет он в камней подземных латы.

И птиц на высях гор и тварь в глубинах рек

Он в горькую тоску ввергает не навек.

За добрые дела он все прощает людям,

Мы в бедствиях всегда к нему тянуться будем.

Все длань его взнесла — от Рыбы до Луны,

Он знает все дела — от Рыбы до Луны.

Два цвета знает он: в тьме — полночь, полдень — ярок.

То горький колоквинт, то сахар их подарок.

В дворце и золотом и черном слышит он

То свадебный напев, то стоны похорон.

Твоей невесте, шах, не стало в мире места, —

Не бойся: для тебя есть не одна невеста.

Она ушла во тьму, — была ведь не впотьмах:

Ведь ведала, что скор на пресышенье шах.

Пусть лучше у него подруги нет на ложе, —

Ну что ж, насыщен он! Она ушла — ну что же!

Он снова бросит взор на розовый цветник

И молвит: «Предо мной цветок иной возник».

Грущу: ушла во мрак нежнейшая из кукол.

А свет ее, как всех, и нежил и баюкал.

О нежный сердцем шах, не плачь! Иль ты не рад,

Что клад укрыт в земле? Она была ведь — клад.

Ты горе не вкушай, тебя разрушит горе.

Ведь землю жесткую и ту иссушит горе.

Ах, сердце хрупкое от горя кто спасет?

Всех с этой нежностью во взоре кто спасет?

О шах! От Мариам ты отведи поводья,

Не скажет и Иса, где все ее угодья.

Пусть нежная жена сошла в подземный дол,

Не надо покидать свой царственный престол.

Ты в кубок лей вино, не лей в свой кубок слезы.

Горюя, новых бед накличешь ты угрозы.

Живи, покуда смерть не встала у ворот.

Пусть умерла она. Родившийся — умрет.

Смерть смертного узрев, не каждый будет в горе

Дни долгие влачить, — он все забудет вскоре,

Оставившим наш мир обиды не чини.

Терпения хотят — не слез хотят они.

Коль тело смертного подвергнется недугам, —

То власти царственной не быть к его услугам.

Что взносишь над ручьем ты вопли в вышину?

Пусть Тигр уменьшился на капельку одну.

Над Тигром пей вино, оно — твоя услада.

Одной корзины нет из всех корзин Багдада.

Души бессонницу дремотой потуши.

Ушедшая из глаз пусть выйдет из души.

Хоть стройный кипарис исчез из сада мира, —

Останься, ты — душа, ты — вся услада мира.

В почете должном будь, и вечно будь один.

Горит прекраснее единственный рубин.

Для солнца кто ровня? Назвать была б обида.

Два солнца чтить нельзя — таков устав Джемшида.

Двум птахам сладко спать под снегом зимних пург.

Ты должен быть один: ты — сказочный Онмург.

Утратил ценный дал, но ты ведь царь, и щедро

Бесценных лалов ряд тебе откроют недра.

Та голова ценней, с которой равной нет.

Ценней алмаз, чей свет — неповторимый свет.

Газель умчалась прочь; но, друг великолепий,

Газелей множество твои вмещают степи.

Пусть зернышко одно утратил твой хырман, —

Да будет целый ток тебе судьбою дан!

Пусть розы нет, — забудь, что есть на свете терны,

Мир воскресит цветы течением размерным.

Останься, пусть ушла румийская краса, —

Не плачь о Мариам: останется Иса».

Поездка Хосрова к замку Ширин под предлогом охоты

Лишь только свет воздвиг свой позлащенный стяг

И мрак он разогнал, как скопище бродяг, —

Припомнил царь: на дичь так радостна охота!

И счастья попытать пришла ему охота.

В душе была Ширин, как свет былого дня,

И в степи весело направил он коня.

Вот най, вот барабан! Гремят его раскаты, —

И закружился мир, веселием объятый.

Знаменоносцев ряд вздымает шелк знамен.

Кто смел, спешит к царю — ловитвою прельщен.

Царь блещет на коне. Как должно по обрядам,

Венчанный строй владык идет с Шебдизом рядом.

Шел слева Ниатус. Как он, забыв свой сан,

С рукою у седла шел справа богдыхан.

Пылает лик царя. Душа Хосрова рада,

И набекрень надел венец он Кей-Кубада.

И солнце молвило: «К ноге его прильну!»

А конь кольцо рабынь повесил на луну.

Как будто над луной зыбучей тучей вея,

Над головой царя струился стяг Кавея.

Все в золоте мечи вокруг царя горят, —

Как будто вкруг царя оград замкнулся ряд.

Сквозь них протиснуться — напрасная отвага.

Никто сквозь этот строй не мог бы сделать шага.

Свидание Хосрова с Ширин

Узрев Луну, что свет простерла по округам,

Для тополя сего он сердце сделал лугом.

Увидев гурию, что здесь, в земном краю,

Ворота заперла, как гурия в раю.

Увидев светлый ум, готовый к обороне,

Чуть не повергся в прах сверкающий на троне.

И с трона он вскочил, чтоб вмиг облобызать

Пред ней свои персты, — и сел на трон опять.

С мольбой о милости он к ней приподнял длани,

Он осыпал ее сластями пожеланий:

«Как тополь, ты стройна, юна и хороша.

Да будет радостна всегда твоя душа!

Твое лицо — заря; с ним блещет вся природа.

Ты — стройный кипарис, опора небосвода.

От свежести твоей во мне весенний свет.

Поработил меня учтивый твой привет.

Ты ткани и ковры постлала по дорогам,

И мчался я к тебе, как будто бы чертогом.

Ушных подковок лал, исполненный огня,

Дала ты для подков мне верного коня.

За ценным даром вновь я одарен был даром;

От жарких яхонтов мой лик пылает жаром.

Ты — россыпь радостей! Как лучший дар возник

Передо мной твой лик! Да светится твой лик!

Я — молоко, ты — мед. Твои усладны речи.

И выполнила ты обряд почетной встречи.

Но для чего врата замкнула на замок?

Ошиблась ты иль здесь мне что-то невдомек?

Меня назначила ты в плен земле и водам —

Сама же в высоте явилась небосводом.

Но я не говорил, что, мол, вознесена

Хосрова мощь над той, что светит, как луна.

Нет, я ведь только гость. Гостей приезжих взоры