Виталий Каплан - Масть Страница 28

Сложив пальцы в знак «Фламель», я зажёг свечи в серебряном подсвечнике. Хорошая получится тень, удобная. Мне-то, положим, всё равно, я свою и в полных потёмках поднять сумею, но мальчишке же придётся делать это впервые.

Интересно, что ощутит он, увидев, что никакого князя в спальне нет? Только бы не облегчение! Только бы не радость, что пролитие крови откладывается. «А такое возможно, – ещё вчера предупреждал меня дядюшка. – Знаю я натуру таких, как наш с тобою Алёшка. Сильный гнев их может охватить, и в том гневе они страшны… но ярость у них не держится долго. Это как зажжённая бумага – пламя загорается быстро, ярко… и столь же быстро гаснет, если не подложить тонких берёзовых щепок. Поэтому, если заметишь такое по его ауре, немедленно действуй. Сам знаешь как».

А где он, кстати? Брегет мой показал, что с нашего расставания в лесу прошло уже более часа… скоро, значит, появится.

«А может, всё-таки нам Модеста Яковлевича того? – ещё давно, ещё излагая первоначальную идею, спрашивал я дядюшку. – Пускай Алёшка и впрямь выпустит ему мозги наружу. Тогда и состояние духа получится лучше некуда… для наших целей. А князь – вредное насекомое, которое ведь и вам, Януарий Аполлонович, ничуть не жалко».

«И думать про то не смей! – вскричал дядя Яник. – Нецелесообразно! Князя, конечно, ни одно живое существо на этом свете не пожалеет, а только пока он нам нужен живым. Многое на него завязано, племянничек, многие ниточки к нему сходятся, но до срока тебе того знать не стоит».

Поэтому пришлось его на сегодня из Старого Лога услать. Я долго ломал голову над тем, как бы это сделать так, чтобы отъезд его случился внезапно, чтобы вести о том не успели достичь Твери. Ничего толкового не мог придумать – и потому поделился своими затруднениями с дядюшкой. «Нет ничего проще, – засмеялся тот. – Вообще не бери то в голову, я сам всё устрою. В тот день, как отправитесь вы с Алёшкой творить праведную месть, ближе к вечеру прискачет к его светлости человечек, передаст послание. И его светлость тотчас без лишнего шума велит оседлать коня и поскачет на ночь глядя в городок Торжок. Ибо в том послании будет сказано, что синклит великой и тайной Ложи Изначального Света решил вне очереди возвести князя Корсунова в очередной градус за щедрые услуги, оказанные ложе. И потому надлежит князю немедля прибыть в известное ему место для прохождения посвящения.

– Так он у нас что, масон? – присвистнул я.

– Ну конечно же! – рассмеялся дядюшка. – А кто не масон? Губернатор – масон, предводитель дворянства – масон, я, кстати, тоже масон. Пожалуй, только ты у нас доселе неохваченный, да тебе, в общем, пока и незачем. Модно это сейчас, понимаешь? Через ложу можно такую карьеру сделать, какая обычному чиновнику и не снилась! Церковью, конечно, оно сурово осуждается, да кто ж из образованных людей сейчас на то смотрит? Особенно после того, как матушка-императрица монастырские земли у попов отняла и орлам своим раздала. А мы, Иные, с масонства свою пользу имеем. Только учти – Светлые тоже. Мы одними ложами крутим, они другими. А бывает, что и пересекаемся.

Так и вышло, что посланный с нарочным конверт спас князю жизнь. Я, впрочем, дал себе слово дождаться минуты, когда дядюшкина надобность в Модесте Яковлевиче отпадёт, и уж тогда…

А вот, кстати, и Алёшка! Когда в очередной раз я глянул сквозь Сумрак, то вдалеке, на пределе магического зрения, углядел-таки алую точку. Будто капелька крови сюда ползёт. Сейчас, по моим прикидкам, он как раз подходил к усадьбе. Отопрёт, стало быть, артефактом погреб, оттуда через лаз проникнет на кухню – там уже никого нет, время-то без четверти десять. Тут, в усадьбе, рано встают и рано ложатся. Дворня, конечно, в людской ещё не спит – кто молится на ночь, кто играет в карты или в кости, кто просто чешет языки. Но в кухне сейчас пусто. А из кухни, как и нарисовал я ему на бумажке, – в коридор, оттуда по лестнице в левое крыло, там пройти анфиладой, спуститься вновь на первый этаж, пробраться другим коридором, параллельным главному, до чёрной лестницы наверх, и там, мимо комнат приживалок, в парадный коридор, и потом уж сюда…

Сложный путь, заковыристый… намеренно я такой рисовал, чтобы дело казалось ему сложным, чтобы подогревало его ощущение опасности, чтобы вкупе с тоской и гневом дало оно нужную смесь.

Я погасил магическое зрение, оставив себе обычное. Сейчас уже ни к чему наблюдать, как пробирается он по засыпающему дому, – уж доберётся сюда, не заблудится.

Осталось самое неприятное – ожидание. Я обнаружил, что не могу более сидеть на мягких княжеских перинах – тело требовало движения. Во мне бурлила, кипела сила. Не магическая, а обычная, людская. Хотелось что-то сделать – куда-то бежать, кого-то рубить, что-то бросать. Меряя спальню шагами, я то и дело посматривал на брегет. Стрелки точно застыли, хотя внутри и тикало.

Почему я в таком волнении? Ведь, если разобраться, это всего лишь работа… моя работа в тверском Дозоре. Да, первое серьёзное поручение, первое сложное дело… да, стыдно было бы напортить… но разве решается сейчас, жить мне или рассеяться в Сумраке? Разве сейчас творится со мною то же, что в январе семьдесят четвёртого? Или хотя бы то же, что было в позапрошлом ноябре, когда смотрел я в чёрное дуло пистолета и всё не мог решиться?

А между тем и мурашки бегали у меня под волосами, и пальцы покалывало невидимыми иголочками. В два счёта можно было бы успокоиться, применив заклятье «Безмятежность», но мне почему-то казалось сие постыдным, точно передёргивать в карточной игре. В настоящей, благородной игре, конечно, а не выполняя дядюшкино задание.

Алёшка возник на пороге неожиданно. Видно, настолько углубился я в недра взбаламученной своей души, что едва не пропустил его появление.

Что-то определённо было с ним не так, но с ходу я не мог понять что. Волосы встрёпаны? Бывает. Дыхание тяжёлое? Понятное дело. Пистолет в правой руке его смотрит дулом вниз? Так недолго и вскинуть… хотя я бы на его месте всё-таки держал дулом вверх.

А глаза его я разглядеть не мог – всего три свечи горело, мрак едва расступался. Смотреть же сквозь Сумрак и изучать цветок души было попросту некогда.

– Вы уже тут, барин? – произнёс он хрипло. – А этот где… который князь?

– Сбежал, подлюка, – ожидая этого вопроса, тотчас откликнулся я. – Но мы его сможем догнать. Алёшка, слушай внимательно, это очень важно. Не перебивай, не время! И ничему не удивляйся, после всё поймёшь. Глянь под ноги, живо! Тень свою видишь?

– Ага! – недоуменно протянул он. – А на что это?

– Внимательно на неё смотри! Так надо! Вот! А теперь рывком потянул на себя! Подними её! Ну же!

И он, ошарашенный моим напором, поднял. Я свою тоже – и, обхватив мальчишку за плечи, утянул его в Сумрак.

Тотчас растаял мрак, сменившись вязкой серостью, а три свечи потеряли цвет и ничего уже не освещали. Под ногами шевелился синий мох – его тут было едва ли не по колено, оружие на стенах превратилось в зубы каких-то исполинских допотопных тварей, лепные ангелочки под потолком глядели по-крысиному. А посреди всего этого стоял растерянный Алёшка, вертел головой, над которой пылал цветок его души, освобождённый от маскирующего дядюшкиного заклятья, дышащий жаром, яркий точно полуденное летнее небо.

Цветок Светлого Иного.

Глава 17

В Корпусе, особенно в первые годы, нередко приходилось мне драться – и со сверстниками, и с кадетами классом старше. Тогда-то и я обнаружил в себе ценное свойство, которое дядька Максим называл умением держать удар. Врезали мне от души, окатило болью, глаза готовы разродиться слезами – а я сжимаю эту боль в кулаке, внутри становится холодно, а голова начинает работать ясно и чётко, будто английский брегет. Боль на самом деле никуда не делась, очень скоро она вернётся с удвоенной силой, возьмёт своё, и слёзы покатятся – но это потом, а пока драгоценную отсрочку нужно использовать наилучшим образом.

Вот и сейчас обдало меня волной ужаса, плеснуло в глаза отчаянием – но я поставил между собою и чувствами стенку. Сперва дело, потом всё остальное.

– Что это? Где это? – растерянно выдохнул Алёшка.

– Пошли! Быстро! Скоро всё объясню – но сейчас нужно быстрее уходить.

Крепко держа его за локоть, я вынул из кармана берестяной лапоток, слегка сдавил – и перед нами открылся прямой путь. Чем ещё этот артефакт полезен – действует не только на тебя, но и на того, кого ты касаешься. Наверное, можно даже целый полк так провести – главное, чтобы крепко друг друга держали.

Обратный путь занял ощутимо больше времени – должно быть, скорость всё же зависит от общего веса. И всю дорогу мы молчали. Алёшка вертел головою, хотя смотреть особо было не на что. В Сумраке на месте княжеского парка располагался усеянный пнями пустырь, рассечённое дорогой поле так и осталось полем, но его заволокло плотным туманом, какой бывает за час до восхода солнца. Вместо деревни обнаружился лес – мрачный, старый, почти без подлеска. А вместо ельника, в котором оставили мы коней, оказалось высохшее болото. И никаких красок – только бесконечные переливы серого. И никаких звуков… разве что кровь звенит в ушах.