Санин Евгений - Белый гонец Страница 29

            - Красок на Руси для икон из химикатов никогда не было! – осторожно заметил Стас. – Из камня вручную перетирали!

            - Да знаю - просто жалко выбросить было! – махнул рукой парень и, как об уже решенном, сказал: - Но ничего, выброшу где-нибудь по дороге!

            Он еще немного помолчал и предложил:

            - Давай лучше спать! Может, все-таки ты на кровати ляжешь?

            - Нет! – решительно отказался Стас. – Ты – гость. А на Руси гостю – всегда самое лучшее!

            - Так-то оно так, но я все-таки старше! - засмеялся парень. – Да и армия за спиной…

            - Ну и что? – не остался в долгу Стас. - Мы в походе тоже на голой земле спали, а тут все-таки пол!

            - Ну ладно, смотри…

            Парень лег на кровать и – видно, старая армейская привычка дала о себе знать – через минуту уже спал.

            Стас посмотрел на него, на пол и почесал пальцем в затылке: теперь надо было подумать и о себе. Но… как? Он босиком прошлепал в соседнюю комнату, на кухню, обшарил все сени в поисках старого пальто, куртки или рогожи, но не нашел ничего, кроме сухой половой тряпки. Так и пришлось возвращаться с пустыми руками и ложиться на голый, прохладный пол, где он сразу почувствовал разницу между чуть мягкой, да еще и прикрытой спальным мешком землей и твердым полом.

            Хорошо хоть легкая куртка-ветровка была при нем, которую он использовал в качества одеяла.

            Видела бы его сейчас мама!

            За окном горели крупные звезды. Время от времени то одна, то другая  - они быстрыми слезами скатывались с темного лика неба.

            Сами собой начали рождаться стихи:

                        За звездопадом – листопад:

                        Уж так заведено,

                        Что все в природе на свой лад

                        Размерено давно…

            Стас усмехнулся и даже не стал запоминать эти строчки. Зачем?.. Было время, когда-то он всерьез занялся поэзией. Печатался в газете своего района. Мечтал о собственном сборнике. Даже на одном настоящем диске вышла песня с его стихами, благодаря чему на какое-то время он стал школьной знаменитостью. Но все изменила встреча с Владимиром Всеволодовичем. История увлекла его так, что у него уже не хватало времени на стихи. А после того, как он побывал еще и на раскопках…

            По полу вдруг ощутимо потянуло назойливым неприятным холодом.

            Стас вскочил, пробежал к окну и торопливо закрыл форточку. Лег. Но теплее не стало. И хотя было еще лето, близкая осень напоминала о себе совсем не летней прохладой.

            Стас то так, то этак пытался укрыться курткой, но ее хватало либо до подбородка, либо чуть выше пояса…

            А до рассвета было еще ой, как далеко… Ночь только входила в свои права. Оставалось терпеть и постараться как можно скорее уснуть.

            Но спать, как назло, не хотелось. Он лежал и думал о парне, а потом о том, сколько слов досталось нам в наследство от предков: весть, лад, подсыл, набег… И ведь каждое из них кто-то когда-то произнес первым… потом оно одобрилось, прижилось, и миллионы, миллионы людей повторяли их, вдыхая в них свое тепло и добавляя свое чувство, делая, наконец, настоящим живым словом, о чем мы теперь даже и не помышляем…

            Звезды за окном затянула туча. По карнизу забарабанил дождь. Стало еще холодней…

            Заменяя подушку то одной, то другой ладонью, Стас дышал, чтоб согреться, под куртку, и понемногу начинал понимать Славку, который продолжал лежать на промерзшей земле и никак не мог взять в толк, что же произошло, какой гром прогремел в неблизком Переяславле или еще в более далеком Киеве, что его эхо донеслось до самой Осиновки?..

Глава шестая

  Достойное слово

1

Мономах скрестил на груди руки и задумался...

            А произошло вот что.

            Тремя днями раньше, посоветовавшись со своим ближайшим окружением, переяславльский князь Владимир Мономах решил, наконец, поговорить с Великим князем Святополком о том, что не давало ему покоя последние годы. Да что последние годы – всю жизнь!

            Он послал в Киев гонца, и тот, вернувшись, сказал, что Святополк, в самом хорошем расположении духа, готов, не медля, встретиться с Мономахом на берегу Долобского озера.

            Зная переменчивый характер своего двоюродного брата, Мономах, не долго думая, объявил сборы и в тот же день в крытом возке на санных полозьях отправился в путь.

            Сразу за городом он разоблачился – снял парадные княжеские одежды и остался в простом овчином полушубке и старенькой, отороченной парчой, шапке.

            В санный возок сели трое. Сам Мономах. Его воевода Ратибор. И игумен с ящичком, в котором хранились принадлежности для письма и заготовки для печатей - скреплять грамоты.

            Его друг детства, боярин Ставр Гордятич поехал верхом на могучем коне.

            И правильно сделал. Им втроем тесновато было в небольшом возке, а сядь в него высокий, дородный Ставр, то ему одному места мало будет, остальным тогда – хоть наружу вылазь!

            «Пусть скачет, - улыбнулся, глядя на него, Мономах. - Все равно силу некуда девать: не зря уже в народе богатырем зовут!»

            Одно плохо, больно охочь до беседы этот боярин. Не то, что Ратибор, который может молчать всю дорогу. Или игумен, что и сам молится, и другим молиться или думать не мешает. А Ставру все кажется, что они забыли что-то, готовясь к важному разговору. Вот и приходится перекрикиваться через маленькое оконце, да утайкой, чтоб ни человек, ни ветер, ни сорока раньше времени не разнесли по миру то, из-за чего они с такой спешностью ехали к Великому князю.

            Мономах сам только недавно стал предпочитать езде верхом такой вот возок. А так, считай, – год за годом, десятки лет прожил в седле, дойдя до возраста, когда мужчина зовется уже не молодым человеком – а средовеком. Хорошее время - и ум есть, и силы еще не остыли. Можно, конечно, и на коне. Но… в возке как-то уже приятнее...

            Знал князь – шепчутся за его спиной враги-недруги да всякие завистники: замок, мол, в Любече построил на манер немецких… зимний возок, дескать, сделал себе, совсем как они…

            «А почему бы и не построить? Отчего не завести? – удобно откинулся на спинку сидения Мономах. - Что зазорного в том, чтобы лучшему у чужеземцев учиться? Не худое же у них нам перенимать?»

            Ему вдруг вспомнилось, как отец однажды показывал ему письмо своей сестры, его тетки, к Ярославу Мудрому, которую тот выдал замуж за французского короля и без подписи которой не был действителен ни один их закон. Как она плакалась батюшке, за то, что заслал ее в такую дыру, как Париж.

«Улицы здесь узкие, грязные, вонючие, помоями залитые, - жаловалась она. - Народ груб, неучен, не чета нашему. Даже читать-писать не умеют…»

            - Княже! – подскакав, окликнул Ставр Гордятич.

            - Ну что еще?.. - недовольно поморщился Мономах.

            - Не надо было тебе все-таки уступать киевский стол Святополку! Ну что хорошего сделал он для Руси? Бросил в темницу послов половецких, чем всю Степь на нас, не готовых к войне с ними, поднял… Тебя на помощь позвал, да только и свою, и твою дружину на Стугне-реке бесславно положил… Как мы-то с тобой еще живы остались? Вся Русь тогда кровью умылась! А потом, как правил? А-а!.. Что толку теперь говорить… Был бы ты сейчас Великим князем, только бы и оставалось, что отдать всем князьям приказ. А так… Поезжай теперь, упрашивай, доказывай, кланяйся. Было бы хоть кому!..

            - Не забывайся! О Великом князе говоришь! – строго напомнил Мономах. – К тому же о моем брате!

            - Хорошо! – виновато согласился боярин. – Но мнится мне, что Великий князь не простит тебе последней обиды…

- Какой еще обиды?

- А той, что ты оставил своего сына княжить в Новагороде, когда он собрался послать туда своего… - боярин стал высказывать и другие, не менее серьезные доводы, что Святополк найдет причины для отказа, но Мономах без труда разбил их и отпустил его:

            - Так-то, Ставка, или как тебя тебя величать - Ставр Гордятич. Погоди… о чем я там думал?

            Он наморщил свой высокий лоб, ища потерянный с появлением Ставра конец мысли, и, наконец, нашел:

«Нет, и им есть чему у нас поучиться! И нам что у них перенять! Главное, чтобы худое, которое у них самих льется через край, на Русь не перекинулось! Тут ведь дело какое… Хорошее веками накапливается, а растерять можно за год. А плохое, наоборот, за год приобретешь, а потом потомки столетья выплевывать будут!

Мономах прикрыл глаза и вздохнул:

            «Хорошо бы всему этому худому на вечные времена плотный заслон по границе Руси провести, чтобы чистый и добрый, как родниковая слеза, характер русского человека не испортить. Так, в древних книгах сказано, скифы когда-то делали. И если те свои злые обычаи столь старательно берегли, что всякому иноземцу, даже не слушая, голову сразу рубили, нам тем паче добро свое надо беречь… Конечно, не так, чтобы сразу мечом, но все же…»