Владимир Выговский - Огонь юного сердца Страница 29

В селе я вытащил из кармана котомку, надел на плечо и пошел от одного двора к другому просить хлеба. Зайдя в первую хату, жалобно скривился и тоненьким-тоненьким голоском затянул:

—Те-е-те-ень-ка-а, дай-те-е ку-у-со-о-чек хле-е-ба-а...

И, пока тетка резала хлеб, я осторожно, одним глазом шнырял по хате — рассматривал врагов. А они, постелив на пол солому, лежали себе, храпели. Некоторые играли в карты, о чем-то говорили между собой. В углу стояло их оружие. Я сосчитал эсэсовцев, взял у хозяйки кусок хлеба, низко поклонился и поплелся к другой хате. Никому и в голову не пришло, что я партизанский разведчик!

В хате под железной красной крышей были эсэсовские офицеры. Увидев их, я еще больше скривился, еще жалобнее и тоньше протянул:

—Те-е-те-ень-ка-а, дай-те-е ку-у-сок хле-е-ба-а...

Но тетка, вместо того чтобы подать кусочек хлеба или картофелинку, налила огромную глиняную миску борща и посадила меня к столу. Невольно пришлось есть — ведь я такой несчастный, голодный, оборванный, и голос у меня слабенький!..

И есть нужно не как-нибудь, а хорошо, с аппетитом, потому что в комнате каратели. Они же смотрят, следят за каждым моим движением. Я должен поступать так, чтобы не вызвать у ник подозрения, не натолкнуть на размышления...

Хозяйка, заметив, что я так быстро справился с борщом, подсунула мне еще и кашу. Пришлось съесть и ее.

А через две-три хаты опять какая-то бабушка поставила на стол миску с борщом и кринку молока. И опять мне пришлось есть. Эсэсовские солдаты, смеясь, начали сливать в мою миску недоеденный суп из котелков. Вскоре у меня даже сорочка трещала на животе, свет помутился перед глазами, застревала в горле картошка,, тяжело было дышать, но я должен ходить от хаты к хате и есть, есть...

Но как ни трудно было, а все же село я обошел. Всех гитлеровцев подсчитал, увидел их оружие. А когда стемнело, я осторожно огородами пополз в лес.

* * *

Партизаны выступили на рассвете. Тихо окружили село и внезапно напали на врагов. Завязался бой. Я был возле командира. И мне казалось, что уже не он, а я командую боем — ведь куда я указывал, туда пулеметчики направляли свой огонь!

Всходило солнце, когда мы на лошадях въезжали в освобожденную Радогощу.

Все село приветствовало нас. Все, от старого до малого, повысыпали из хат на улицу. Внезапно одна бабушка, заметив меня с автоматом, удивленно всплеснула руками:

— Смотри, какое чудо! Вчера ходил такой несчастный, я его борщом кормила, а сегодня ишь какой герой!..

Вышел пастух Буратино и как посмотрел на меня, так и замер на какое-то мгновение с раскрытым ртом...

Пленные эсэсовцы, которые еще вчера насмехались, тоже смотрели на меня с большим удивлением и тревогой.

А я был счастлив!..

ВЫСОКАЯ ЧЕСТЬ

С места на место бросала меня моя неспокойная партизанская участь! Много сел Житомирщины я обошел своими ногами, много горя встречал на своем пути, но не слабел, а, наоборот, становился все крепче, тверже.,. С каждой удачной разведкой, с каждым разбитым благодаря моим сведениям гарнизоном фашистов во мне прибавлялись новые, свежие силы. У меня словно крылья вырастали.

Мои боевые успехи радовали не только меня, но и всю нашу интернациональную роту, особенно Ивана Федоровича Филиппова. После Радогощи он очень чутко относился ко мне и ревниво оберегал от второстепенных заданий.

Вскоре обо мне узнали в штабе отряда и специальным приказом, который привез всадник-связист, вызвали в лагерь, расположенный в густом лесу, невдалеке от села Замысловичи, куда я когда-то приносил из Киева цигарку-радиограмму... Командиром нашего отряда оказался мой старый знакомый Александр Емельянович Ничипоренко, секретарь Олевского подпольного райкома партии. Он был все такой же стройный, подтянутый, в командирской форме, с большим маузером в деревянной кобуре, которая всегда болталась на ремешке у правого колена.

Александр Емельянович узнал меня и был очень рад нашей встрече. Мы долго говорили о венгре Медеры, о необыкновенном дедушке-«шпиёне». Они живы и здоровы, воюют в соседнем отряде. Затем командир спросил меня:

Ты, Петя, комсомолец?

Нет,— ответил я, чувствуя себя неловко.

Что же это ты, Петр Никитич, такого разведчика до сих пор в комсомол не принял? — обратился Ничипоренко к своему комиссару, невысокому, тоже еще молодому русому мужчине, одетому в потертую кожанку.

А ты думаешь, Александр, что это легко было сделать? Филипповцы в последнее время и дня не стоят на одном месте; попробуй-ка с ними связаться, когда они километров на сто отходят от лагеря!

Не оправдывайся, комиссар. Давай, пока человек здесь, принимай! Где твой комсорг?

Комсорга нет, все комсомольцы из бюро на задание пошли. И вообще, разве это так делается? Надо поговорить, а может, он и не хочет.

Я отрицательно покачал головой.

Кто не хочет?.. Этот парень? — Командир отряда положил мне на плечо руку.— Да ты разве по глазам не видишь?.. А что Филиппов говорил, ты ведь слышал?

Слышал. Но, понимаешь, рекомендации нужны и...

Коростень и Радогоща — это, по-твоему, не рекомендации? Омельяновку и Путиловичи можно добавить, и еще с десяток гарнизонов наберется. Кто туда в разведку ходил? Он. Мало? А киевское подполье?.. Я, как коммунист и командир отряда, рекомендую Вишняка в ряды ВЛКСМ, а ты, как комиссар, оформляй... А то действительно случится опять такое, что Филиппов со своей ротой отойдет, и парень останется вне комсомола.

Я понимаю это. Но без представителей комсомола и собрания я формально не имею права,— ответил комиссар.

Тогда вези в соединение, тебе ведь надо в штаб. Через какой-нибудь час я вслед за комиссаром Хильчуком

переступил порог землянки штаба соединения. Среди людей, которые были там, я увидел Ивана Дмитриевича Дубравина. Почти год прошел с того времени, как я приносил от подпольщиков радиограмму, а начальник штаба соединения остался таким, как и был. Разве только морщин прибавилось на небритом лице...

Комсомольское собрание проходило под большим раскидистым кленом, листья которого уже начали желтеть и осыпаться. Вооруженные парни и девушки сидели полукольцом на сухой траве, подогнув под себя ноги. Сперва выступил помощник комиссара соединения по комсомолу Викеытий Голюков, молодой стройный парень, посланец ЦК ВЛКСМ с Большой земли. Он говорил о двадцатипятилетии существования ленинского комсомола, юбилей которого вскоре будет отмечаться, о задаче молодежи в борьбе с оккупантами и об успешном наступлении Красной Армии, которая вот-вот освободит Украину. Потом начался прием.

Я очень волновался: ребятам, которых принимали до меня, задавали много вопросов. А мне почему-то нет. Все молчали.

Повернув голову, я увидел рядом с собой Ивана Дмитриевича Дубравина и нашего комиссара Хильчука, который привез меня сюда. Они оба приветливо улыбались.

Во всем ты, Петя, молодец,— шепнул Хильчук. — А вот нос вешаешь напрасно! — И, похлопав меня по плечу, он попросил председателя собрания дать ему слово,— Что же вы молчите, товарищи комсомольцы?— начал он.— Давайте поговорим, посоветуемся. Петя Вишняк парень хороший, пионер. Смелый разведчик! Петю я знаю, как комиссар отряда имени Дзержинского, горячо рекомендую его в ряды ленинского комсомола. Рядом со мной стоит товарищ Дубравин, он тоже такого мнения. Ну, а о рекомендации командира прославленной интернациональной роты Филиппова и командира отряда Ничипоренко вы уже знаете. Мы ручаемся за честность будущего комсомольца Петра Вишняка. А если нужно, то и товарищ Дубравин — начальник штаба соединения — поддержит, а он — коммунист с тысяча девятьсот восемнадцатого года. Собравшиеся сразу загудели.

—Слово имеет комсомолец Василь Герус,— огласил председатель, и все притихли.

С пенька поднялся молодой круглолицый партизан в немецкой форме. Посмотрев на него, я узнал того, кто когда-то выхватил у меня цигарку-радиограмму и очень напугал своей немецкой формой.

—Товарищи, я тоже за то, чтобы принять Петра Вишняка в комсомол. Давайте голосовать!

Все высоко подняли руки.

—Ну, вот вы и комсомолец, Вишняк! — сказал, подойдя ко мне, помощник комиссара соединения по комсомолу Голюков. — Поздравляю вас и желаю еще больших боевых успехов! Сегодня же занесем вас в список комсомольцев, а билет получите при соединении с Красной Армией,— обстановка у нас, у партизан, такая... Ясно?

—Ясно!

—Быть партизаном-комсомольцем — это высокая честь, товарищ Вишняк! Пусть никогда эта честь у вас не будет запятнана!

—Служу Советскому Союзу!

„ПОЛИТРУК ВОЛКОВ"

У каждого мстителя свой интересный путь, которым он пришел в партизаны. А у политрука Волкова он — особенный.

Однажды на шоссе, что идет из Коростеня на Новоград-Волынский, откуда-то выскочил изрешеченный пулями немецкий лимузин. За рулем сидел не обычный шофер-немец, а какой-