Васильев В.В - Подвалы кантовской метафизики Страница 3

Как уже упоминалось, подобные рассуждения можно встретить уже в самой первой работе Канта (см. 1: 308-309). Связь же между ними и представлениями Канта о природе пространства ярче всего обнаруживается при анализе ответа Канта на возражения, которые естественно возникают при рассмотрении его аргументации. Кант пытается объяснить возможность взаимодействия субстанций на основе допущения общей им необходимой причины. Но не является ли пространство тем условием, которое создает возможность взаимодействия субстанций? Этот вариант кажется более простым и убедительным, нежели тот, который предлагает Кант. Причины несогласия с ним Канта очень показательны. Кант утверждает, что само пространство есть не что иное, как созерцательно данное отношение между субстанциями (2: 304), и оно поэтому не может корректно рассматриваться в качестве самостоятельного принципа. Вопрос о возможности взаимодействия субстанций может быть поэтому сформулирован и так: как возможно пространство (там же)? Это кантовское замечание хорошо вписывается в контекст работ, созданных на ранних этапах его философского развития, ибо оно имеет смысл лишь при допущении, что принимается лейбницевская концепция пространства, сводящая его к отношениям между субстанциями, а Кант как раз и поддерживал Лейбница в этом вопросе вплоть до конца шестидесятых годов.

Но ведь представления Канта о пространстве в 1770 году радикально изменились! Теперь он считает, что пространство не может быть редуцировано к отношениям существующих в нем субстанций и обладает самостоятельным статусом в качестве субъективной формы чувственности. Раз так, то прежнее возражение Канта относительно того, что пространство не может быть принципом, объясняющим возможность взаимодействия субстанций, должно утратить силу и, соответственно, пространство могло бы рассматриваться им в качестве такого принципа, значимого, по крайней мере, для доступных внешнему созерцанию субстанций. В черновых набросках позднего периода Кант эксплицирует такую возможность: "В чувственном мире благодаря пространству уже имеется условие взаимодействия" (XVIII: 416), но он вполне мог бы вынести подобное суждение и в 1770 году, ведь в третьем разделе диссертации Кант опирается именно на эту интуицию. Между тем, в разделе "О принципе формы интеллигибельного мира" диссертации 1770 года Кант воспроизводит старые аргументы, предполагающие истинность потерявшей силу концепции (см. 2: 305).

Разрешать этот парадокс, однако, нет необходимости (хотя вместо него придется иметь дело с другой трудностью). Кант сам подводит читателя к тому, что в разделе о форме интеллигибельного мира он будет придавать пространству "возможно большую реальность", т.е. будет пользоваться своей старой концепцией пространства. В первом параграфе этого раздела, после изложения позиции тех, кто считает понятие пространства достаточным для объяснения возможности взаимодействия между субстанциями (2: 304-305), он замечает, что "не говоря уже о том, что это понятие т.е. пространство, как уже было доказано, скорее касается законов чувственного познания субъекта, чем условий самих объектов, если и придать ему возможно большую реальность, то все же оно указывает лишь на созерцательно данную возможность координации, а поэтому остается открытым вопрос, решить который может только рассудок: на каком принципе покоится само это отношение всех субстанций, которое, если его рассматривать созерцательно, называется пространством " (2: 304). Далее Кант пишет, что речь в данном разделе будет идти о субстанциях вообще, без различия, материальные они или нет (2: 304-305). Однако если бы он учитывал здесь свое новое понимание пространства, то не смог бы подвести все субстанции под одну рубрику, так как материальные и нематериальные субстанции имели в этом случае разные принципы взаимодействия: первые пространство, вторые – высшее существо. И если все же настаивать, что Кант не отказывается тут от новой теории пространства, то придется трактовать все рассуждения из четвертого раздела как имеющие отношение исключительно к нематериальным субстанциям.

Однако в схолии к тому же разделу Кант дает понять, что изложенные в нем аргументы были связаны с "законами чувственного созерцания" (2: 308), т.е. с пространством. Более того, если бы Кант вел речь о нематериальных субстанциях, он не смог бы интерпретировать свое заключение от их взаимодействия к необходимой интеллигибельной причине последнего как достоверный вывод - ведь мы не знаем, взаимодействуют они, или нет. Но Кант определенно указывает на аподиктический характер аргументации в разделе о форме интеллигибельного мира (там же). Значит, он отталкивается от несомненного факта взаимодействия пространственных субстанций.

Итак, в четвертом разделе диссертации Кант говорит даже не о субстанциях вообще, а прежде всего об интеллигибельной причине взаимодействия материальных субстанций. При этом он сознательно воспроизводит свою старую концепцию пространства, создавая громадные трещины в тексте. Но почему Кант идет на противоречие с самим собой? Ответ на этот вопрос надо, по-видимому, искать за пределами философии. Весной 1770 года, после назначения Канта ординарным профессором логики и метафизики Кенигсбергского университета, ему потребовалось быстро написать очередную диссертацию (четвертую и последнюю; защита состоялась 21 августа), относительно которой предполагается, что она должна иметь систематический характер. Предпосылки для создания всеобъемлющей системы метафизики в это время у Канта уже есть их дало сделанное им за год до диссертации открытие идеальности времени и пространства, которое позволило четко разделить мир феноменов и ноуменов и тем самым набросать как бы схематичный план будущего здания метафизики. Однако если "феноменология" была уже практически готова к 1770 году, то к исследованию общих принципов формы интеллигибельного мира, учитывающему открытие 1769 года, Канту еще только надо было приступать. Но Кант, вероятно, не хотел оставлять пустот в диссертации и принял решение заполнить их своими старыми аргументами, не забыв предупредить читателя об этом.

Композиционные особенности диссертации Канта заставляют вспомнить знаменитую "компиляционную" теорию "Критики чистого разума", созданную в свое время Э.Адикесом, Х.Файхингером и Н.К.Смитом (2

). Согласно этой теории, "Критика чистого разума" была в спешке составлена Кантом из созданных в разное время фрагментов, порой плохо стыкующихся друг с другом. И хотя по отношению к "Критике" эта гипотеза давно уже растеряла авторитет, мы видим, что она с успехом применима к анализу диссертации 1770 года.

Результат же этого применения - серьезное смещение акцентов в определении значимости тех или иных частей диссертации 1770 года, в частности, к девальвации идей раздела "О принципах формы интеллигибельного мира", а также связанного с ним первого раздела диссертации, где предварительно обсуждается понятие мира вообще (в дальнейшем мы еще задействуем этот вывод). То, что подобная оценка соответствует кантовскому отношению к этим частям диссертации, подтверждается его высказываниями из письма к И.Ламберту от 2 сентября 1770 года. Сообщая здесь о (неосуществленном) намерении внести исправления в диссертацию перед ее публикацией, Кант отмечает важность идей второго, третьего и пятого разделов диссертации и необходимость "более тщательного и подробного" их изложения, указывая в то же время на малую значимость первого и четвертого разделов (8: 482).

Нам осталось обсудить пятый раздел диссертации, трактующий о методе метафизики (и связанный с ним второй раздел). Проблема метода метафизики являлась своего рода двигателем философского развития Канта. О методе метафизики речь заходит уже в его студенческой работе "Об истинной оценке живых сил", не раз затрагивалась Кантом эта проблема и в пятидесятые и шестидесятые годы (3

). Из наиболее значительных результатов, полученных им в шестидесятые годы и имеющих прямое отношение к методологической тематике, отметим различение Кантом логических и реальных оснований (в четкой форме в работе "Опыт введения в философию понятия отрицательных величин"), а также связанный с этим различением фундаментальный вывод о том, что мы не имеем права произвольно измышлять силы и причины, а знание о них должны черпать исключительно из опыта. Иллюстрации этого вывода посвящена знаменитая работа Канта "Грезы духовидца", вышедшая в 1766 году. В диссертации 1770 года обе эти темы присутствуют (2: 309, 317), хотя и не являются здесь ведущими.

Что же выходит на первое место в методологическом разделе диссертации? - Обсуждение вопроса о пользе, которую может принести философии различение чувственности и рассудка. Само проведение границы между ними играет пропедевтическую роль по отношению к системе будущей метафизики (2: 289), а "опыт такой пропедевтики - пишет Кант - представляет собой наша диссертация" (там же).