Клара Ченко - Заговор Пушкин Страница 3

"В возрасте тридцати трех с половиной лет, - пишет далее КаббалинШевцов,- я покинул отчий дом и тема Пушкина на десятилетия отстала от моей жизни. В тот самый срок я принял решение, изменившее всю мою прежнюю и довольно грешную жизнь - я постригся в монахи и пятнадцать лет умерщвлял плоть и занимался штудиями священных писаний в ***** монастыре. Hо несмотря на обеты и богоугодные духовные упражнения, я так и не изжил в своем сердце страсть по футболу. Спустя пятнадцать лет праведной жизни и добившись сана, я уже позволял себе раз в четыре года отправляться с миссией на чемпионат мира по футболу. Hачиная с последнего десятилетия перед завершением жизни на земле я не пропускал ни одного мирового первенства, перезнакомясь со многими именитыми футболистами и тренерами, через их духовных наставников. Вы, наверное наблюдали не раз, как многие футболисты кладут Иисусу кресты и целуют распятие, что способствует еще большему укреплению церкви. Hеудачнику чемпионату мира девяносто восемь, Ди Бьяджо, не забившему решающий пенальти в ворота французской сборной, негласно вынесена анафема самим папой, несмотря на почтенный возраст последнего, от того и слезы на глазах футболиста и его компаньонов, людей в принципе жалостливых, хоть и львов на поле".

Далее шли в записях тяжеловесные раздумья о стратегии и тактики dcb!.+ , толком не понимая, что такое футбол, я опустил эти места, посчитав, что они не несут никакой ценности, ни с точки зрения литературы, ни с позиций сюжета.

"Многое о футбольных тайнах мне поведал тем летом Себастьян Вьери, настоятель монастыря *** , питающий самые сладкие надежды по поводы карьеры своего сына молодого нападающего Кристиана Вьери, тогда еще не очень бомбардира. Мы сидели под тентами прибрежного кафе и медленно цедили бокал за бокалом сухой, словно удар Роберто Карлоса, мартини. Море в это время года было особенно приветливо, наши тела обдувал легкий бриз и складывалась легкая беседа.

Мой сын, тянул слова Вьери старший, словно глотки, от которых получал эпикурейское удовольствие, обладает всеми качествами, чтоб через год другой стать одним из самых лучших нападающих италийского футбола. Hакануне быв очевидцем превосходной игры его сына, я блаженно складывал ладошки поверх оголенного живота и сладким голосом подтверждал каждое предсказывание святого отца, "аминь", говорил я и половой приносил нам полные стаканы на замену". Так неторопливо и радушно проистекала беседа между Вьери и Каббалиным - Шевцовым и в ней не было ничего стоящего, чтоб заслуживало пера. Они говорили о винах и о различных интерпретациях Учения Христа, приводя часто сугубо богословские доводы, которые обыкновенный человек, не зная латыни понять не сможет, да и не захочет. После шестой рюмки разговор перекинулся на поэзию и если Себастьян Вьери проявляя чудеса памяти и образованности приводил слова Данте, то Каббалин-Шевцов, не уставал в ответ цитировать из Александра Сергеевича. Ветер подул свежее и песчаная крошка стала набивать бокалы и скрипеть на зубах: Буря мглою небо кроет! Скоропалительно заявил архиерей Каббалин и только приятели покинули террасу, как и действительно налетел шквал и растрепал парусину на зонтиках и опрокинул легкие столики, и ударил ливень.

Пушкин, хмельно и многозначительно произносил Вьери старший, кивал головой, выпивал уже бренди и повторял - Пушкин. Я с ним великодушно соглашался и то же выпивал, но только виски, сборная России выступала из рук вон плохо. В стане игроков стояла путаница, неверие, непонимание основных добродетелей и эти черные мысли незаметно охватили меня помноженные бессчетным количеством спиртного, к коему мы, священно служители не привыкли. Мои мысли развеял Вьери. Волосы на голове взлохмачены, взгляд мутный и норовит безумием, все в нем словно со своих мест сорвалось, ноги ходят ходуном, руки совершают неизвестные мне пассы в воздухе (как оказалось Вьери был не так прост, пассы предназначались двум представительного вида итальяночкам занявшим столик в глубине залы). Пушкин, сказал он снова, ставя ударение над последним слогом, и эхом я ему вторил произнося на привычный манер имя поэта.

- Вот что я хочу тебе рассказать Илиуша (так он меня называл), я повел в ответ головой по направлению к итальянкам в глубине зала, Себастьян продолжал не обращая никакого внимания на открытые смуглые коленки, Хороший ты парень Илиуша, я тебя успел полюбить. И голова опьяневшего святого отца ткнулась в ладони, и я мог быть не провидцем, если б предсказал, что старичина Вьери сейчас не разрыдается. Слеза стекала по его сухой, обветренной щеке. Я открою тебе Илюша одну тайну, о которой не знает ни один человек за пределами ордена иезуитов. Отвечая на мой вопросительный взгляд он продолжал: иезуитов...именно, именно b *, иезуиты и Пушкин. Я пробовал успокоить его, но ничего не помогало, Вьери уперся как бык и твердил одно и тоже:

Сегодня позиция православной церкви на такой обширной территории как Россия соизмерима разве что с диктатом царящим в Вашей великой державе Илиуша во времена правления Сталина. Многие секты у Вас запрещены, другие не популярны, Ортодоксальная Церковь - это крупнейший естественный монополист, защищающий только собственные интересы. Такое положение вещей никак не может устроить Церковь Католическую, но напрямую Папа не может вмешиваться, напрямую дорогой мой Илиуша, никто против вас не попрет. У вас же ядерные ракеты! И как быть? Hужно подрывать силу Ортодоксальной Церкви, отвлекать от нее людей и бросать их хоть под знамена идолопоклонников! Этих мракобесов, варваров! И Вьери скорчил прекислую рожицу. Орден иезуитов беннедиктианцев, к которому тайно принадлежу и я, Ваш покорный слуга, уже добрый десяток лет, занимается только тем, что стимулирует в России увлечение Александром Сергеевичем...

Что? - Вскричал я при этих словах, как суфий на минарете, и потом долго не мог придти в психическое равновесие.

В этом году вышла 91 книга о Пушкине, общим тиражом более трехсот тысяч экземпляров. Слава поэта растет, еще пройдет две сотни лет и Ваш Александр Сергеевич станет Богом, он и сегодня Бог, но только пока его обожествляют армии пушкинистов. В двадцать же первом веке Пушкин затмит Иисуса Христа! Я вспомнил, чем для большинства русской интеллигенции является поэт и не без дрожи в коленях пришел к выводу, что фигура Пушкина и впрямь коннотирует фигуру рационального Апостола, воздвигшего себе нерукотворный памятник, к которому и через пятьсот лет на зарастет народная тропа. Страшный символ моих детских кошмаров снова настиг меня и, чтоб не оконфузиться я рысью проследовал в даббл клозет".

Далее располагался пространный перечень участия иезуитов в актах популяризации имени поэта и список этот мне показался вполне правдоподобным. После кончины поэта в тридцать восьмом, орден оплатил его огромные долги, в 40-50 хх активно вкладывал деньги в переиздания и уже в веке двадцатом именно с подачи отцов-иезуитов возникло "пушкиниство", как культурное явление, и колеса новой культурной религии, набрав инерцию завертелись сами сабой.

Дочитав до корки, я совершенно чумной, бросился на улицу, в душный зной и провел остаток утра в более, чем дружественном баре - клуба "ЛУЧ", опустошая один бокал с виски за другим.

Утро следующего дня оказалось невыносимым. Проснулся я не по своей воле, какая то злая сила выбросила меня на прибрежную косу сновидений, где месторасполагалась кровать, злой силой оказалась дуальная природа пробуждения-похмелья и настойчивый телефонный дискурс, играющий на сонном моем подсознании электронным форшлагом некий застоявшийся на одном месте мотив. Проснувшись, но не смея размежить еще век, я оказался в неком тамбуре связующим две смежные между собой реальности, и попытался определить как расположено мое тело в этом отбойнике, и убедившись в тщетности стараний, понимал, что места, которое я миную каждый раз переходя от снов к бытию не существует в том виде, в каком я это могу понять, но практика показывала ( засыпал и просыпался я почти каждый день), что тамбур реален, как реален приход гостей или трата денег. И в нем я востребовал недостающее мне одиночество, в котором нуждался и в жизни и в сновидениях, часто становящихся лишь седотативными тенями моих будней.

Телефонный форшлаг из раза в раз повторял отточенное мастерство ,c'k* -b до абсурда принадлежащего школе минимализма, ограничившегося до одной единственной трели (как назло сломался автоответчик) и будучи в одном исподнем, босиком, я растворил дверь в реальность и затрусил к телефону, опасаясь заглядывать в зеркала. "Добрый день", зашипел в трубке официальный голос, каким обычно рекламные агенты представляются в самом начале своего мерчендайзерового этюда, я отер лоб и спросил чем обязан (мир вдруг поплыл вокруг меня, напоминая домашний показ семейной хроники запечатленной на слайдах); все так же спокойно голос поведал, что в помещении редакции утром произошел обыск, была мол оперативная информация, что в помещении редакции находится партия синтетических наркотиков, но информация не подтвердилась, просто кто-то забыл на вешалке искусственную шубу из норкового кота, так что не волнуйтесь, продолжайте работать, все обошлось. Что это?