Алексей Смирнов - Земля каскадеров Страница 3

"Перекур!"- скомандовал он, притомившись. Евгений послушно перенес Ольку на стул, присел рядышком и взялся за бутыль. Сестрин щелкнул зажигалкой, прикурил. Дым он выдохнул, щуря от удовольствия глаза.

Москворечнов встретился взглядом с Олькой и подмигнул ей, кивая на Владимира. Он намекал, что пьяный товарищ смешон и нескладен, и Олька с готовностью расплывалась в улыбке.

"Я думаю, довольно, - заявил Евгений, растягивая слова. Предлагаю по последней - и спать. Сон наш будет глубок и безмятежен, а утро - уныло и безысходно".

Сестрин взболтал бутылку, оценивая уровень жидкости.

"Да, с утречка придется выскочить", - молвил он озабоченно. И, окончательно лишившись тормозов, приложился прямо к горлышку. Евгений мстительно усмехнулся, видя, как напиток глоток за глотком перетекает в беспечного гостя. Сестрин, допив, зашатался, с трудом доковылял до дивана и рухнул без чувств, не снимая обуви.

"Пусть его спит, - молвил Москворечнов с обманчивой заботой. Правильно я рассуждаю, Олька?"

"Правильно", - пробормотала Олька, прижимаясь к Москворечнову.

...Сестрин проснулся от сильнейшей жажды. Он, мучаясь, приподнял веки и увидел два темных силуэта. Первый силуэт сидел на стуле, а второй - верхом на первом, лицом к лицу. Ритмично покачиваясь, сидевшие вполголоса вели проникновенную беседу.

"Что ты знаешь, - горячо шептал силуэт, восседавший на стуле. Порой так не хватает истинного, живого... Я лишний, лишний в этом мире, а ты одна меня сегодня поняла. Я не мечтал о лучшем подарке..."

Второй силуэт отзывался серебристым смехом и все сильнее впечатывался в первый.

"Это что ж такое?" - прошептал опустошенный Владимир.

Два черных, в темноте неразличимых лица одновременно развернулись в его сторону. Качание не прекратилось, но разговор затих, и в прокуренном, пропитом воздухе гостиной повисло высокомерное ожидание.

Сестрин сполз на пол и бессильно привалился к дивану спиной.

"Вот оно как выходит", - прошептал он, созерцая друзей.

Силуэт на стуле откашлялся.

"Володя, спи спокойно, - предложил силуэт со стальными нотками в голосе. - Это лучшее, что ты можешь придумать".

Hо убитый, обманутый Владимир не стал его слушать и выпрямился во весь рост.

"Страдалец, значит? - проскрежетал он горько и заметался по темной комнате. - Лишний, получается тебя, человек? Думаешь, тебе все позволено?"

Москворечнов со вздохом снял Ольку с колен.

"Что, к барьеру?"- осведомился он бесстрастно.

Сестрин в ярости схватил со стола какую-то посудину и шваркнул об пол. Грохот разбитого стекла расколол тишину и мгновенно стих.

"Я вам докажу, - Сестрин истерично, с дрожью засмеялся. Избранный, непонятый..."

Он взялся за ручку балконной двери.

"И что ты собираешься делать?" - с жалостью спросил Евгений.

"Трюк тебе, гаду, состряпаю, - ответил Владимир, клацая зубами. - Смертельный номер. Из жизни каскадеров".

Москворечнов встал со стула, но Сестрин был уже на балконе. Олька взвизгнула.

"Убьешься, кретин!"- выкрикнул Евгений. Сестрин осклабился и перекинул ногу через перила. Он оседлал обледенелую перекладину и с ненавистью глядел в квартиру, где зрел переполох. Полуголый Москворечнов, укоризненно качая головой, ступил на порог.

"Руку давай", - приказал он внушительно и протянул ладонь. Сестрин отшатнулся - слишком резко. Он сразу перевернулся, успев зацепиться в падении за прутья, но пальцы соскользнули, и Владимир, сорвавшись, без единого звука полетел вниз, в черную зимнюю бездну.

...В чем был, Евгений выбежал на улицу и, не чувствуя стужи, остановился перед распростертой на асфальте фигурой. Сверху неслись дикие вопли: голосила Олька. В соседних квартирах зажглись огни, из окон стали выглядывать обеспокоенные, недовольные лица.

Потом кто-то взял Евгения за руку и отвел домой, затем приехала милиция.

История попала в газеты, не наделав, однако, большого шума по причине обыденности. В городской газете, в сводке криминальных новостей - малой энциклопедии русской жизни - напечатали короткое сообщение о трагедии, разыгравшейся после совместного распития спиртных напитков. За неимением более интересных новостей заметку перепечатали бульварные еженедельники, в одном из которых поместили даже фотографию: страшные, специально нанятые позировать хари участвуют в чудовищной оргии. Татуированные торсы, бритые черепа, золотые цепи, батарея пустых поллитровок. Hи к селу, ни к городу - нож, занесенный над смертельно перепуганной девицей. Hа какое-то время этот странный репортаж развлек Евгения. Он вырезал фотографию и приколол ее в прихожей с тем, чтобы всяк вошедший мог сопоставить заведенные Евгением порядки с журнально-газетной версией.

Москворечнов, к собственным удивлению и неудовольствию, почти не сожалел о Сестрине. Бродил по гостиной, пожимая плечами в тщетных поисках хотя бы капли раскаяния. Православная церковь отнеслась к происшествию снисходительно, посчитав его несчастным случаем, а потому Владимир был по всем правилам отпет и похоронен в соответствии с традицией. Олька - и этого следовало ожидать - горевала недолго, у нее уж сидел на крючке плечистый, молодцеватый курсант. Ее дальнейшей судьбой Евгений не интересовался. Пресыщенный всеми и всем, со скуки он как-то однажды навел справки о Тате, узнал, что она связалась вроде как с теософскими кругами и полностью отошла от того, что принято именовать нормальной жизнью. У Евгения испортилось настроение, ему почудилось, что он, возьмись за дело всерьез, был способен куда более грамотно преподнести ей основы мистического мироощущения. После долгих колебаний он отважился просить о встрече. Тата отвечала ему равнодушно, точно парила мысленно где-то очень далеко, но свидание все же назначила. Евгений вышел из дома, чувствуя себя отвратительно. Чем бы Тата ни увлеклась, увлечение выглядело серьезным, а он, лишенный живого интереса к чему бы то ни было, втайне завидовал серьезным увлечениям, хотя и презирал их на публике, вслух.

Они встретились у нее на квартире, и Москворечнов моментально подметил перемены, произошедшие как в доме, так и в хозяйке. Повсюду царила чужая, холодная упорядоченность. Hа стенах висели странные, непонятные картины; у иконы, закопченной дочерна, горела маленькая свечка. Евгений предполагал обнаружить какое-либо собрание, но никаких гостей, кроме него, не было. Строгое, прибранное жилье недавней провинциалки было, тем не менее, подготовлено к проведению какого-то ритуала, и Евгению стало ясно, что его здесь не очень ждут и, чем скорее он уйдет, тем будет лучше. Они обменялись сдержанными приветствиями, Тата отводила взгляд и держалась скованно.

"Я смалодушничал, - повинился Евгений прямо с порога, не будучи, однако, до конца уверенным в искренности своих слов. - Я много рассуждал, а дело было лишь в недостаточной воле. Мне проще было изобразить заботу о твоем благополучии, чем расписаться в слабости..."

Тата улыбнулась краешками губ - нервно и нетерпеливо. Она провела его в кухню.

Минут пятнадцать они говорили о всякой чепухе.

"Что такое воля? - наконец спросила Тата, обратив черносливызрачки к потолку и внимательно там что-то высматривая. - Сила воли не в том, чтобы сделать что-то, чего делать не хочется. Если так, то получится шиворот-навыворот. Воля - самоутверждающееся желание. Сила воли в том, чтобы сделать именно то, без чего не жить, а не наоборот. А у нас получается, что чем крепче наступишь себе на горло, тем более волевой ты человек. Это неправильно. Все равно, что говорить, будто силы воли нет у наркоманов - у них-то воля как раз самая сильная. Впрочем, это неважно".

"Что же важно?"- спросил Евгений безо всякой надежды.

"Для меня? - Тата задумалась. - Я не знаю, зачем бы вдруг стала тебе рассказывать. Поверь - с недавних пор я занята совсем другим. Я и вправду была невозможно глупой, спасибо за урок. Бог знает, чем бы все кончилось, не щелкни ты меня по носу".

И внезапно Москворечнов осознал, что ему совершенно не хочется слушать о вещах, занимающих татину голову. Он не удивился, так как физически почувствовал, что попал на самый край невидимой воронки, в которую, рискни он задержаться еще на пять минут, его непременно засосет, а там - ледяной интерес, нездоровая тьма и никакого успокоения.

"Ты правильно думаешь, - молвила Тата, наклоняя голову. - Ступай и больше не приходи".

Евгений не удивился и тому, что она прочитала его мысли. Он догадывался, что это - далеко не главное, чему она обучилась за время их разлуки.

Вдруг в дальней комнате, которую не было видно, что-то механическое начало глухо, вкрадчиво постукивать, отбивая секунды. Одновременно послышался тихий, мертвящий вой, и какой-то предмет с мягким шлепком плюхнулся на пол.

Тата обернулась и крепко сжала губы.

Евгению сделалось так страшно, что он, заведи его кто туда, откуда стучало и выло, умер бы от разрыва сердца. Меньше всего на свете ему хотелось выяснить, что это было такое.