Доминик Ливен - РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ И ЕЁ ВРАГИ Страница 30

Таким образом, события 1985-1991 годов снова поставили некоторые из главных вопросов современной европейской истории. Как использовать силу Германии на благо и процветание европейского мира? Как обеспечить стабильность в Восточной и Центральной Европе - в регионе, протянувшемся от Сараево до Данцига, в регионе, где начались две мировые войны? В течение 45 лет Германия была разделена, Восточная и Центральная Европа вела себя смирно под советским правлением, а американцы взяли на себя заботу отвечать на брошенные Западу военные и геополитические вызовы. Коллапс Советского Союза радикально изменил эту ситуацию, сняв основания для американского военного присутствия в Европе.

Потенциально Евросоюз предлагает решения для некоторых из этих новых и старых проблем. Если Европа на самом деле собирается стать оплотом порядка и стабильности в мире, она может сделать это, только мобилизовав силы Германии под европейским флагом. Традиционная тактика баланса сил в Европе на уровне национальных государств не имеет смысла и является пустой тратой континентальных ресурсов и потенциала. Современная Федеративная Республика Германия на самом деле очень сильно отличается от имперского рейха Вильгельма и так далека от нацистской империи, как это только возможно. В Европе, до сих пор находящейся в тени американской гегемонии, такая тактика баланса сил является вдвойне глупой. Но внутри Евросоюза может найтись потенциал для эффективного использования силы Германии, с одной стороны, и для ее обуздания - с другой. Это относится к ситуации, когда французы хотят в Евросоюз отчасти потому, что исторически боятся немцев, а немцы - по крайней мере поколение Гельмута Коля - хотят в Евросоюз, потому что исторически боятся сами себя и своей силы.

Коль Гельмут (р- 1930) - современный германский политический деятель, канцлер Федеративной Республики Германии (с 1983 года) и объединенной Германии (1995-1998),

Глава, начавшаяся с истории империи в Восточной и Западной Евразии, может быть изящно и коротко завершена обзором сегодняшних особенностей империи в этих регионах. На первый взгляд, последствия имперской власти имеют меньшую важность в Европе и Китае, чем на бывшем советском пространстве, на бывшем османском Ближнем Востоке или бывшей британской Южной Азии. Однако в широкой исторической перспективе это не так. В каком-то смысле европейцы и китайцы столкнулись с одной и той же проблемой, но подступают к ее решению с диаметрально противоположных направлений., учитывая господство имперской традиции в Китае и ее отсутствие в Западной Европе, В китайском варианте проблема заключается в том, как создать государство континентальных размеров, не забывая попутно о региональных инициативах и частном предпринимательстве, которые имперские нужды и идеология традиционно зажимали. В европейском варианте это попытка создать континентальное государство ради достижения задач, непосильных национальным государствам, и в то же время не нарушить традиции национального суверенитета и демократического самоуправления этих государств.

В Китае наиболее очевидное наследие империи представляют Тибет и Ксиньянк Неханьские меньшинства могут составлять только шесть процентов населения Китая, но они господствуют на половине китайской территории, где сосредоточены основные запасы сырья и источники энергии. Но наследие империи живо и в ханьских регионах. Империя всегда испытывала сложности с быстро развивающимися периферийными районами, и, как правило, централизованный бюрократический имперский режим всегда стремился располагать их подальше от своего центра. Но потеря контроля над региональными элитами и налогами может привести к серьезным конфликтам, когда центр попытается восстановить свои позиции. Та же проблема, к примеру, возникла в обеих Америках (британской и испанской) в восемнадцатом веке. Попытки Горбачева вновь утвердиться в Средней Азии в конце советской эпохи путем массированной антикоррупционной атаки и контроля над местными элитами и доходами, которые Брежнев упустил из рук, вызвали острые трения. Это отчасти напоминает отношения Пекина с южными прибрежными регионами (Бейджинг), которые отделены от столицы не только экономически, но и до известных пределов культурой, языком и историей. Тем не менее похоже, что сегодня Китай сумел достичь того, что большинство империй девятнадцатого века рассматривали как свою главнейшую задачу. Он смог консолидировать национальную идентичность и приверженность национальному единству и объединить вокруг этой идеи подавляющее большинство населения, 94 процента которого считают себя китайцами Хань. Можно представить себе серьезные конфликты вокруг децентрализации и федерализма в центре Китая, можно представить себе даже его временную дезинтеграцию, как это было в военно-феодальную этику. Но смысл национальной идентичности среди китайцев Хань в настоящее время кажется настолько глубоко укоренившимся, что вряд ли допустит долгосрочное разделение Китая на ряд отдельных государств (Тайвань стоит отдельно в этом вопросе). Переход от старой имперской концепции «один центр под небом» к современному национализму представляется завершенным. В результате этого крайне успешного перехода от империи к национальному государству Китай стал естественным будущим гегемоном в Восточной и Юго-Восточной Азии.

Европейский вариант несколько сложнее. С одной стороны, проект Евросоюза и его проблемы - в высшей степени имперские. Континентальные размеры и ресурсы по-прежнему представляют огромную важность для государства, которое предполагает оставаться великой державой и иметь решающий голос в международных делах, а это (по крайней мере в аспекте экономики) является частью raison d'etre Евросоюза. В этом ощущается едва заметный душок автаркии, защищенного имперского экономического пространства, который может стать гораздо сильнее, если в мировой экономике повторится катастрофа 1930-х годов или если резко вырастет нежелание европейцев терпеть последствия безудержной экономической глобализации. Как и перед империями, существовавшими в 1900 году, перед объединенной Европой стоит основная дилемма примирения континентальных размеров, необходимых для внешнего могущества, с единством и легитимностью такого государства в глазах его многонациональных граждан.

В общемировом контексте образования Евросоюза всегда присутствовало стремление обеспечить Европе весомый голос в решении ключевых международных вопросов, которые могут влиять на судьбу этого континента. Евросоюз уже добился этого во всем, что касается международной торговли. Если евро окажется успешным, он ослабит монополию доллара как резервной международной валюты. Если экологические проблемы станут критичными, голос объединенной Европы будет гораздо весомее, чем голоса ряда маленьких независимых государств, и она вполне сможет проводить выгодную ей политику, отличающуюся от политики Вашингтона. Возможна также самостоятельная позиция в вопросе об оказании помощи неимущим странам.

Однако мечтать о мировой роли не приходится до тех пор, пока европейские страны не в состоянии взять на себя лидирующую роль в установлении мира и стабильности в своем собственном доме. Беженцы с Балкан будут прибывать не в Центральную Америку, а в Евросоюз. И с последствиями экономического коллапса бывшего коммунистического блока тоже придется разбираться самим. Абсурдно предположение, что богатый Евросоюз должен ожидать, что США возьмут на себя главную роль гаранта стабильности в регионе. В конце концов, даже не так важно, какое количество европейских войск будет участвовать наравне с американцами в мировых кризисах, скажем, в Корее или Кувейте, Первым шагом к получению прочных позиций в международной политике будет желание принять на себя реальную ответственность и платить реальную цену за политическую нестабильность от балтийских республик -через Украину - до Албании и стран Магриба. Эта задача потребует гораздо более координированной внешней политики и эффективных профессиональных вооруженных сил. Их применению, кроме того, должно соответствовать более точное понимание общей цели, чем это происходит сейчас.

Разумеется, эта дилемма в начале двадцать первого века не стоит так остро, как сто лет назад. Многообразие культур, интересы потребителей и возрождение некоторых исторических регионов континента сделали кое-что для уменьшения влияния национальных идей на представления и лояльность обывателя, В противоположность империям, существовавшим в 1900 году, объединенная Европа не требует той легитимности, которая могла бы заставить миллионы рекрутированных солдат проявлять лояльность своему государству в годы тотальной войны. В настоящий момент ключевым аспектом могущества является экономика, а военная мощь - только побочным. Кроме того, армии призывников уже не так актуальны в странах первого мира, У них не хватает времени овладеть современными военными технологиями, Ценности, которые они приносят с собой в армию из европейского потребительского общества, являются антитезисом традиционных военных добродетелей, часто требующихся непосредственно в боевых действиях. Призывники сегодня практически бесполезны, если речь не идет о защите территории государства и самого его существования. Кажется, современные технологии, политика и культура - по крайней мере в странах первого мира - объединились, чтобы восстановить превосходство профессиональной армии, которая была более надежным оплотом империй, чем просто вооруженное мужское население.