Михаил Поляков - Нам бы день продержаться. Дилогия Страница 30

Одно дело на своей местности бить морды наглым сопредельщикам и выпинывать их подошвами и прикладами за пределы госграницы, а совсем другой коленкор, если вооруженная группа ПВ (КГБ, ФСБ, ФСК) ворвалась в соседнее мирное, независимое и представленное в ООН государство и устроила погром, нанеся своим видом моральный, психологический и физический вред как иностранным животным, которые свалились с тропы, груженные выше крыши ворованными предметами, так и их хозяевам, оскорбленным этим наездом в тот момент, когда они уже расслабились, оказавшись с краденым у нас имуществом на своей суверенной территории.

Мы уже насладились видом перевернутых ишаков и испуганными рожами дровосеков. Далее надо было быстренько развернуться и дружно, и скоренько покинуть соседнее государство – во избежание международного скандала, пограничных комиссаров с обеих сторон и обалденной головомойки для всех, кто будет крайними и иже рядом с ними. Разбираться потом будем. Этим бы все и закончилось. Но Бадья внес свою лепту в отношения с соседями на тропе прикрытия.

На земле вывалившийся из вязанки, притороченной на упавшего недалеко ишака, лежал КОЛУН. Бадья и сам не заметил, как он слетел с лошади на иранскую землю и обнял колун, поднятый с чужой земли. В соответствии с неписаными законами приграничья трофей был заработан честно. Они стырили у нас – мы забрали у них. Баш на баш. Вот только сбоку на тропе приподнялся вверх ишак, вознесенный вверх могучей спиной иранского селянина вместе с поклажей. Иранец тряхнул плечами, ишак с горой поленьев ухнул за тропу коротко, жалобно и пронзительно икнув. Так великаны с себя всякую мелочь сбрасывают. «Хлопчик» был под два метра ростом и возвышался над Бадьей на три его головы. Остальные досы смотрелись рядом с ним, как недоразвитые лилипуты в хламидах.

– Бляа-а-а-а! – вырвалось у тех, кто увидел вознесение ишака и явление огромного перса из-под поселкового транспорта. – Ни хуяа себе – досяра! – Без приказа трое пограничников спешились, один из них прихватил лошадей под уздцы, а два затвора лязгнули в унисон. И две маленькие черные дырочки на концах пламегасителей АК-семьдесятчетвертых уткнулись своими вероятными траекториями выброса пуль в ростовую фигуру дровосека, нависшую над нашим Бадейкиным. Великан на мелкие, еле видные отверстия стволов 5,45 мм внимания не обратил, как и остальные погонщики. Дед перестал опровергать заблуждения нашего заслона и остановился, вылупившись на немую сцену. Вокруг топали копытами возбужденные скачкой кони, храпели, выдыхая воздух через нос, звенели трензеля оголовий и антабки взятых за рукоять автоматов, шумели и орали иранцы, лейтенант материл всех вместе, требуя возвращения на Родину. А эти двое, Валерка и Перс, никого не слышали и не видели.

– А, бумырдукшряму длкольшдранса, агы? – требовал, обличая, то ли угрожал карой гигант маленькому Бадье сверху вниз, во всяком случае, такая непереводимая абракадабра нам всем и послышалась. «Пиза и адмирал Дениц», – подумали мы все, ща задавит, как тапок таракана. А грохнуть здоровяка на его территории не сахар, потом придется с собой тащить эту тушу к нам – иначе тюрьма или война.

– Брось, брось ты на хуй этот колун, Бадья! Бля, валим! В другой раз заберем! Это Иран! – заорали все наши наперебой, пытаясь вывести повара из клептоманского ступора. Будько никого не слышал. Он гипнотически вылупился снизу прямо в зрачки здоровенного перса и вывалил на него скороговоркой длинное предложение на чувашском языке, который, как и фарси, никто из нас не знал. Абракадабра услышанного диалога посыпалась на нас, как овес с фуражного склада в дырку перегородки.

– Булькрымбулдрымпыолбуль актинарызы душ-кан шурказ маркензас шартызе, – заколбасил Бадья (булькание повара почти не отличалось от тарабарщины перса); от неизвестного нам диалекта Будько впечатление было такое, что вроде он пристыдил здоровенного увальня, тот обмяк, поза иранца приняла не нависающий и угрожающий, а спокойный характер. В этот момент Шустрый, поняв бесполезность щелкания затворами автоматов на иранской территории, вспомнил, что иранцы уважают не современность оружия с его малюсенькой дырочкой в конце ствола, а его калибр. Он закинул автомат за спину и рванулся к повару, на ходу расстегивая кобуру с СПШ 30, вырвал пистолет из брезентового гнезда, на бегу «разломал» пополам, не глядя вытащил первый попавшийся патрон из укладки в кобуре и сунул в ствол. Шваркнул, объединяя в единое целое две половинки сигнального пистолета, и вскинул двадцатишестимиллиметровый ствол к лицу иранца. Размер дульного среза и вставляемого в ракетницу сигнального патрона поимел сокрушительное воздействие на окружающих заслон персов.

– А ну, блять, стоять, уебки! – завопил каптер всем вокруг без разбора, прерывая мирную беседу повара и дровосека на двух языках и встревая в нее на третьем командном.

«Пиндюлей за предупредительный выстрел по-любому получать придется, так хоть Бадью спасу. А то жрать варить некому будет на заставе. И так людей не хватает! Все не зазря пропадать перед Шефом и Комендантом! Та и колун пригодится. И досов приструню, чтоб неповадно, падло, было тырить у нас хозбытовуху!» – подумал Серега Шустрый, и мысли пронеслись в долю секунды. Хотя если бы Серега все это высказал вслух, то и полминуты бы не хватило.

Перс глянул в черноту двадцати шести миллиметров, припомнил размер патрона, сунутого в ствол Шустрым на бегу, боковым зрением увидел, как присели остальные иранцы в ожидании выстрела этого страшного оружия каптера. Углядел, как машет ему дед из пыли на тропе перед задними копытами лошади лейтенанта, мол, хусним, с колуном! Да мы за эти дрова, что натырили у этих русских уродов, двадцать таких колунов купим и еще больше нарубим у них арчи в следующий раз! И решил крепкий персидский парень не искушать судьбу и грохнулся на колени перед Шустрым. Полез за пазуху, отчего у всех пограничников сердце ушло через пятки в иранскую землю. Что-то все подумали, что он за пистолетом полез. Балбесы – откуда у селянина современное оружие возьмется. Все-таки напряг был приличный. Мы за границей без визы еще ни разу не бывали. Иранец вытащил цветную фотку с изображением своей большой семьи. На картинке было не менее десятка детей, мужчины, женщины, старики и вдруг заговорил по-русски. Если бы он оказался нашим комендантом, переодетым в иранца, то это вызвало бы меньший эффект, чем знание им русского языка и воинских отличий на погонах.

– Эфрейтиор, – правильно обозвал он звание Шустрого, – не стриеляй, – ткнул грязным пальцем в глянец прямоугольной плотной бумаги, – дети, папа, мама, дедуюшка, бабуюшка, – и закивал огромной башкой и протянул руку, показывая мозолистую ладонь, – бери, только не стреляй, – сказать, что мы ох уобалдели, ничего не сказать. Вот это номер! Ай да недоделанные досы! Русский знают! Но восхищаться было некогда. Вскинулись в седла, подали Бадье колун, Серега с СПШ в руке запрыгнул на Дессу и, оглядываясь и понукая лошадей, заслон, ускоряясь, рванул домой под вопли и проклятия сопредельных граждан мужского пола. На заставу примчали нервные, злые и мол-чаливые. На все вопросы отвечали изощренным матом. Бадья первым делом спрятал колун на дровяном складе. Лейтенант пошел «сдаваться» в кан-целярию. Главное в этой игре – это кто первый доложит. Наши успели предъявить иранцам претензии первыми. Иранцы не лыком шиты и ответили тем же макаром. В конце концов, инцидент замяли. Лейтенанту намылили шею и влепили выговор, а Бадья обзавелся колуном и стойким уважением к тем, кто поднимается в заслон и тревожку по нескольку раз в день.

Поэтому к своему «стоянию» в составе заслона в боевом расчете Бадья относился всегда трепетно и переживал очень не только за себя, но и за других, если что-то шло не так. Однако вернемся к выходному дню повара.

– Та не, Валер, все нормально, отдыхай, мы прикроем, если что. Хочешь, я часового озадачу сектором на баню? – предложил связист.

– Не надо, – вальяжно ответил Валерка. – Кури, паучара! – закончил свой опрос Бадья и уже собирался отщелкнуть тангенту, но с узла связи выдали дополнительный бит информации.

– Да он заколебал своим пловом! Это ж вытерпеть никак невозможно, таджик долбаный! – явственно услышал Валерка ухваченный чувствительным микрофоном эмоциональный взрыв дежурного по заставе в коридоре. Таджик был на заставе один. Фамилия его была Пирмухаммедов, звали Ибрагим, и именно этот представитель Средней Азии должен был сейчас делать плов на кухне и обеспечивать обед. Подбор слов, высказанный из коридора заставы, мог иметь двоякое толкование, но полярность и направление шкалы эмоций мешали точно определить дальность до источника звука. Будько заволновался. Чуть-чуть, самую малость. Нет, не сильно.

– Слышь, Бойко? – непривычно спокойным тоном вдруг заговорил Бадья. – А что там дежурный так переживает за Муху? Может, помощь нужна какая? Что, не справляется? – закончил он свой вопросник тоном дворянина, разговаривающего с простым смертным.