Admin - i abe4dc52fd6b0e67 Страница 30

   Она отвлеклась, поздоровалась с нами, и вдруг показала на Стаса, что был капитаном на "Первенце":

  -- Сам разберёшься, Васильич? Чай, сколько мне времени? Ты уж прости, но ты мой, навигатор.

   Она повернулась и быстро потопала прочь. Богатырь потянул рычажок, размагнитив планшетку, механик в ответ прокричал ей какие-то цифры, а Стас вдруг как кролик к удаву пошёл вслед за ней. Я схватил его за руку... Кисть оказалась горячей.

   Она обернулась, уже надевая врачебную маску из марли. Она не сказала ни слова, но взгляд будто скальпель прошёл между мною и Стасом, и словно лопатка Петровского мягко развёл нас. Я был потрясён: и она и моя ненаглядная были сильнее меня, но насколько они были разными: там сила воли, здесь же могущество разума; там несгибаемость стали, тут - мягкая неудержимость реки. Эта доктор найдёт путь к задуманной цели, и бьюсь об заклад: этот путь будет общим с путями друзей. И, по-моему, в этом их сила.

  -- Васильич, идёшь мимо дома? Ко мне не проводишь товарища?

   Я обернулся. Механики (спелись, клешнёй мне по кумполу!) сгрудились у ЭВМ. Их механик печатал команды, все трое отчаянно спорили. Им было не до меня.

   Я опять посмотрел вслед их доктору. Стас шёл с ней рядом, отстав на полшага. Как рыцарь? А может, боролся с желанием дёрнуть за косу? Да просто едва не бегом он едва поспевал за стремительным шагом красавицы! Даме при этом хватало дыхания что-то ему говорить, что-то спрашивать. Он отвечал, и она продолжала.

   Когда они скрылись, я вспомнил о двух кораблях. Я вошёл рассмотреть боевые пробоины, вмятины, и обалдел: синий луч отсекал небольшие куски, робот ловко вытаскивал их через штатные люки. Он действовал будто едок, что желает оставить скорлупку от краба на память: едва ли не нежно выскабливал и извлекал наиболее сладкие части. Я тихо заплакал.

   Васильич мне что-то сказал, выводя под деревья. Я слов не запомнил, но стало спокойно: здесь приняли нас, и со мной были искренни. Через минуту дорожка раскрылась таким невозможным пейзажем, какой не найдёшь и на Марсе: дом посреди параболического поля, и снизу, в прозрачном фойе, пирамида из сотен зеркал. Пирамида сияла в лучах отражённого солнца (она была в фокусе тысяч зеркал, устилавших поляну), и всё помещение залито было горячим восторгом с небес.

   Я сам не заметил, как вдруг оказался внутри. Я, по-моему, начал уже привыкать, как изящны и тонки здесь грани: порой невозможно понять, лес вокруг или это ухоженный сад, где поляна и клумба, вошёл под навес, в помещение или ещё на природе?

   Мой взгляд приковала к себе пирамида. Изящный серебряный всплеск, подлетевший и замерший после падения капли, накрыт невесомым стеклом; пирамида не набрана, а монолитна. Она... рассекатель луча? Так вот что они тут задумали: дом-то корабль, корабль с фотонной ракетой... Фантастика!

   Из корабля на паркет космодрома опущен был трап. Первый шаг на ступень разбудил подо мной эскалатор, он мягко забросил меня на этаж, и застыл на мгновение раньше чем я испугался. Васильич взошёл на борт следом, провёл меня через сияющий солнцем этаж и впустил в небольшую квартирку.

   Едва я вошёл, как окно затемнилось. Немного, однако достаточно чтобы вечернее солнце померкло, создав в ней какой-то уют. Очень долго, в своё удовольствие я умывался горячей водой из-под крана: у нас это роскошь. Потом я проследовал к арке, проёму меж холлом и этой квартирой: должна же она запираться. Я дёрнул за ручку, которую принял за ручку от двери, и мощный стеклянный барьер разделил общий холл и жилище. В стекле отразились квартира и я: Аронакс на борту "Комсомольца". Теперь и меня отпустил запал боя. Зевая, я рухнул в кровать. На экранчике перед глазами мелькали какие-то цифры, и то ли их ритм завораживал, то ли устал я действительно сильно, но мир вокруг замер и схлопнулся.

   Снилось мне, будто нас нагнала ещё большая эскадра. Меня окружили и дружно ударили со всех сторон. Мой корабль подпрыгнул, но выдержал. А неприятель стрелял и стрелял, сотрясая корабль. От близкого взрыва я рухнул на палубу и завибрировал с ней в унисон.

   Я проснулся. Какая-то лёгкость была во всём теле. Я встал и на ощупь пробрался к окну, повернул там штурвал, и окно просветлилось. Среди немигающих звёзд за окном удалялась Земля. Вот откуда вибрация: старт, я проспал старт!

   Тут я снова проснулся: всё громче звонил телефон. Едва я к нему потянулся, он чуть замерцал, а когда я поднялся, то вспыхнул свет в комнате. "Миш, просыпайся", - услышал я в трубке, - "Ребята нашли где "Айвенго" и где они держат механика!" "Не понял... где Дима-то?": я озирался в надежде понять где я сам. "Он в Транслабе." Значит, на нашем же звездо... чёрт, понял! "Спускаюсь!" Прозрачная створка, причмокнув, уехала в стену - мой путь к эскалатору в холле уснувшего здания высвечен будто тоннель - эскалатор поехал, помчался, замедлился - холл с рассекателем... Улица?

  -- Слушай, я сам бы поехал, но просто засну, Димка спит в мастерской у механика, Стас заболел. Больше некому, - Юра, мех с "Первенца", заговорил, только стоило мне появиться. Наверное, темп здешней жизни поймал.

   Я показал ему путь до квартиры, потом он отвёл меня к здешнему меху и тотчас отправился спать.

   Мастерская - не та где оставили мы корабли - оказалась набита станками (и все с ЧПУ!) и разными стендами; в каждом углу, на полу, между окнами, на потолке были роботы. Всё это двигалось ловко, ничуть не мешая друг дружке и выгадав тропочку мне. Появилась вторая тропинка, по ней как в невидимой капсуле двигался местный механик.

  -- Тебя надо вооружить, - произнёс он, - Пулялка готова, подгоним теперь эргономику.

   Как он просил, закатав рукава, я размял в руках что-то подобное гипсу, прицелился в ручку окна из воображаемого оружия и постоял так, пока он ходил со своими рулетками и транспортирами. Мне было чуть неуютно: малейший сбой в роботах... Выйдя, я даже вздохнул: пронесло.

   Над автодорогой один за другим загорались светильники. Свет зажигался волной, и за этой волной, как за мощными фарами, следовал велосипед. Не спеша подкатила и спешилась девочка.

  -- Освободился? - сказала, - Привет, идём кушать!

   Она без опаски оставила велосипед и взяла меня под руку - не бесцеремонно, а как-то обыденно, будто сестра. Я растеряно заговорил, что не голоден, только она не желала и слушать:

  -- Ты ел только в форте, до боя с эскадрой. До встречи с ребятами двадцать минут, а поесть не мешает.

   Она повела меня узкой дорожкой, пронизанной светом луны. О, насколько красивы тут девочки! Мысленно я целовал обнажённые руки, колени, почти не прикрытые вязью сандалий ступни... Стоп, они же одеваются так как во Внешнем! Так вот почему я влюбляюсь-то каждую осень! У нас, по канонам начала двадцатого века, закатан по локоть рукав - и нескромные взгляды мальчишек уже обеспечены! После Захода, во Внешнем, не помня о здесь-и-сейчас, я влюбляюсь во всех одноклассниц, изящных, естественных, милых... а летом я снова не знаю как буду смотреть ненаглядной в глаза.

   На площадке, которая будто втянула, слегка искривила дорожки, сияло кафе. Как мираж: цветомузыка била по окнам, оставив деревья вокруг невесомому лунному свету. Когда мы вошли в зону действия этих лучей, они как-то резко, внезапно нахлынули с разных сторон. Распахнулись стеклянные двери, и громкая музыка вырвалась, вдёрнула нас и втянулась за нами обратно.

  -- Вы там к разносолам привыкли, - она говорила, едва не кричала мне в ухо, - Но здесь тоже вкусно! Что будешь заказывать?

   Мы подошли к монитору, и я растерялся: обилие блюд, и названия многих я даже не слышал. Она заказала обоим, мы сели за стол.

  -- Для чего тут так громко? - спросил я.

   Она рассмеялась:

  -- Это таблетка от любопытства Наблюдателей!

   Тут рассмеялся и я: а действительно, как в этом шуме подслушать? Никак!

   Неизвестно откуда возникла блестящая стойка с подносами, пара секунд - и они перед нами. Я принялся есть... Это мы-то привыкли к изысканным яствам?! А девочка кушала эти шедевры, как будто они были тут повседневностью... впрочем, они таковыми и были: спокойно, с изяществом сверхэкономных движений она наслаждалась. Стремительно. Тонко. Красиво.

   А я смаковал послевкусие каждого блюда... и общество. Девочка вдруг положила приборы:

  -- Ты на меня так смотришь... Влюбляешься, что ли?

  -- Я это... - смутившись, я ляпнул: Влюблён... Не в тебя...

   Я запнулся, зарделся, упёрся глазами в свой галстук...

  -- Красивая?

  -- Очень.

   И я рассказал о своей ненаглядной, о тайной любви без ответа, о пропасти между "индейцами" и изначальным "участком-1": у семьи Капулетти с Монтекки вражда была давней и не помешала влюбиться, у нас же - а больше всего у неё - рана свежая. Я от неё без ума, только сам для неё как эсэсовец для партизанки...

   Мы вышли из грохота здания в тишь, но остались внутри ослепительно яркого света. Как будто сквозь стену из ночи входили ребята, включаясь в "планёрку". Ребята хотели меня нарядить в балахон как у ниндзя, но мой чёрный китель - походный, с чёрными пуговицами - был тут, пожалуй, не хуже. Я вырвал манжеты и подворотничок (всё равно уже грязные), принял, надел, подогнал на лбу обруч с тяжёлыми как-бы-очками и двинулся в порт. По пути, отвернувшись от света, я бросил очки на глаза и неярко, но чётко увидел деревья, кусты и дорожку как будто покрытыми фосфором.