Слава Бродский - Страницы Миллбурнского клуба, 2 Страница 30

Не долго пришлось им ждать. Когда поселяне пошли, как обычно, в полнолуние к двум скалам на праздник, Тростничок и его родители остались дома, надеясь, что медведица все позабыла. Но как только показались первые звезды, они услышали тяжелую поступь и призыв медведицы из-за ограды. Делать нечего. Пришлось им последовать за медведицей к поляне, где все уже расселись вокруг костра. Рано утром медведица снова увела мальчика в горы. Так вот еще целую весну, лето и осень он провел с ней в лесной глуши. И опять он возвратился домой, как только установилась зима.

Медведица-мать обычно держит при себе медвежонка два года. А потом молодой медведь должен покинуть ее и жить самостоятельно, а у нее появляется новый детеныш. Тростничок, его родители и друзья надеялись, что к третьей весне медведица обзаведется новым медвежонком и не придет за Тростничком. Но их надежды оказались напрасными. Медведица опять была одинока и, более того, считала, что Тростничок еще не закончил свое медвежье детство. Так что когда пришла третья весна, медведица вернулась к ограде и опять позвала Тростничка, и снова он должен был уйти в лес учиться, как жить по-медвежьи.

К этому времени Тростничок начал превращаться из мальчика в юношу, высокого и широкоплечего, как его отец. Все юноши и девушки его возраста проводили летние вечера вместе – пели и танцевали вокруг костра или качались на качелях, подвешенных на ветвях могучих дубов. Тростничку было еще трудней, чем раньше, покинуть деревню той, третьей, весной. Но ничего не поделаешь, и он ушел в лес без жалоб.

Несколько недель спустя повозка цыган вкатилась на рыночную площадь Каменного Моста. Жители Медвежьего Логова, еще приближаясь к ярмарке, узнали эту повозку по ярким звездам и радуге на ней. Всей толпой они бросились к цыганам. «А медведь все еще у вас? Медвежонок где?» – закричал Сандар. Цыгане смотрели на него удивленно и настороженно. «Медвежонок с порванным ухом, которого вы купили три года назад! Мы разыскиваем его!» – продолжал кричать отец Тростничка, в то время как остальные сельчане, окружавшие его, тоже расшумелись. «А, Треух! Медвежонок, которого мы купили у мальчика как раз здесь, на рыночной площади!» – наконец-то понял старый цыган. Сандар, волнуясь и сбиваясь, стал рассказывать о медведице, потерявшей своего детеныша, и о флейте, и о своем сыне, которому теперь приходится жить в лесу. Но в ответ старый цыган только грустно покачал головой. «Мне очень жаль, дружище, но я ничем не могу помочь тебе. Треух (так мы прозвали медвежонка) давно уже не с нами. Мы продали его девочке в Морских Воротах более двух лет назад. Уж очень он ей полюбился. А нынче она со всей своей семьей исчезла, они сбежали из своего дома. Как я слыхал, они скрываются от своего короля. И Треух исчез с ними, так что я даже не знаю, где его теперь искать».

4. Треух

Старый цыган говорил правду. Хотя он и его семья собирались насовсем оставить у себя медвежонка с порванным ухом, он прожил с ними только несколько месяцев до того, как попал в новую семью.

Треух был на редкость смышленый, относился дружески к людям и животным и очень легко поддавался дрессировке. Он быстро освоил несколько простых трюков, например, мог балансировать на большом деревянном шаре. А как он любил танцевать! Он вставал на задние лапы и кружился, и притопывал, и припрыгивал не только во время представления, когда он мог ожидать кусочки сушеных яблок или другие лакомства как награду, но и когда цыгане, по-семейному сидя у костра, напевали и наигрывали что-нибудь ради собственного удовольствия.

Семья цыган кочевала от одного городского рынка к другому, иногда присоединяясь к табору, а иногда отдельно от других. Лето они проводили в основном вблизи гор на северо-западе. По мере того как дни становились короче и холоднее, они продвигались к югу. К тому времени, когда склоны Серых Гор покрылись снегом, они добрались до города Морские Ворота, где не были уже много лет.

Когда-то Морские Ворота был большим и богатым портовым городом. В те времена цыганская семья подолгу гостила здесь каждую зиму. Их забавные представления (а они были искусны и талантливы) привлекали веселую и щедрую толпу на площадях, окруженных лавками и тавернами. Но в один ужасный год по городу прокатилась чума. Болезнь пронеслась, как пожар, перекидываясь от дома к дому. Кафедральный колокол звонил день и ночь; люди исступленно молились и в церквях, и в больничных бараках, наполненных безнадежным отчаянием. Жители Морских Ворот каялись в своих грехах и жертвовали золото в надежде умилостивить страшный рок. Доктора, одетые в черные робы, с клювообразными масками, наполненными целебными травами, ходили из дома в дом со своими микстурами и пиявками. Увы, несмотря на все старания, болезнь унесла много жизней. Казалось, что и город умрет. Торговля прекратилась. Купцы боялись пришвартовываться в порту города, охваченного эпидемией. Семья цыган, прослышав о страшной судьбе, постигшей Морские Ворота, тоже долго избегала несчастного города.

Наконец, через пару лет после того, как эпидемия угасла сама по себе, торговля в городе начала возрождаться. Население, уменьшившееся наполовину, стало расти. И цыгане решили  снова завернуть в Морские Ворота. Повозка цыган катилась по булыжной мостовой. Они были поражены тем, как любой слабый звук эхом отдавался в тишине, какое множество окон было закрыто ставнями, за которыми чувствовались пустые комнаты. Город был сам похож на человека, только начинающего оправляться после тяжелой болезни, когда его изможденное тело еще не может заполнить старую одежду.

Цыгане дали несколько представлений на площадях. Толпы были намного меньше, чем они привыкли собирать в Морских Воротах до чумного года. Но те люди, которые приходили, были рады яркому и веселому зрелищу. Они хлопали, громко выражали свое одобрение и щедро бросали монеты в деревянную чашу, которую обезьянка обносила в конце представления.

Однажды, после представления, когда толпа расходилась в наступающих сумерках, седая женщина задержалась около повозки. Она подошла к старому цыгану. «Меня зовут Малида. Я помню Вашу семью, – сказала она после обмена приветствиями. – Когда вы приезжали сюда раньше, – ее голос задрожал, но она преодолела волнение и продолжала, – мои внуки любили слушать Ваши песни и смотреть на Вашу обезьянку. Не могли бы Вы прийти к нам домой? Моя внучка Тилла хворает. Я думаю, что больше всего Тилле нужна радость. Возможно, Вы сможете помочь ей начать снова смеяться и забыть печаль хотя бы на время. Мы хорошо заплатим Вам. Спросите дом купца Марена.

На следующее утро повозка, разрисованная звездами и радугой, подкатила к большому дому в купеческом квартале города. Скрипучие колеса с трудом продрались через взрыхленные грядки в огороде позади дома  и с  шумом вкатились в мощеный внутренний двор. Отворилось решетчатое окно дома. В окне показался сам Марен. Он принес на руках Тиллу, бледную худую девочку лет тринадцати. Марен посадил ее в кресло перед окном, поправил подушки и подоткнул пуховое одеяло.

Цыгане начали свое представление. Вначале Тилла смотрела на все безучастно, утонув в подушках. Но как только обезьянка в красной шапочке и жакетке и Треух с ошейником, обвешанным звенящими колокольчиками, вылезли из повозки, Тилла выпрямилась и ее глаза оживились. Возбуждение и свежий воздух, веявший в открытое окно, слегка окрасили ее щеки. Цыганская семья, видя, как преобразилась девочка, разыграла свое самое лучшее представление. Старый цыган играл на скрипке зажигательные танцы. Его жена рассказала замечательную сказку со страшными чарами, невероятными приключениями и счастливым концом. Молодые цыгане жонглировали и исполняли фантастические акробатические трюки. Обезьянка показала свои самые забавные проделки. Тилла хлопала и смеялась после каждого номера. Но больше всего ей понравились танцы Треуха.

Когда представление окончилось, Тилла попросилась сама отнести деньги цыганам. Марен и Малида были очень обрадованы. В первый раз с тех пор, как Тилла заболела, она захотела выйти из дома. Они закутали ее в подбитый мехом плащ. Опираясь на руку отца, Тилла вышла из дома. Она несла кошелек с монетами и корзинку с медовыми лепешками.

Во дворике Тилла встала на цыпочки и шепнула что-то отцу. Марен явно заколебался, но все же наклонился к Малиде и посовещался о чем-то с ней. Наконец он подошел к старому цыгану и спросил: «Не возражаете ли Вы с семьей пообедать с нами в нашем доме? Моя дочь хочет пригласить Вас». Теперь изумился цыган. В те времена цыгане и горожане никогда и думать не думали о том, чтобы ходить в гости друг к другу. Старик уставился на Марена, но, видя, что приглашение сделано всерьез, попросил его подождать и пошел к повозке посоветоваться с семьей. Наконец он вернулся к Марену и, поклонившись, сказал: «Друг, мы благодарим Вас и придем».