Танжеринова Янтарина - Драконий маг Страница 31

Прошло несколько месяцев, и в конце весны герцог сообщил своему непутёвому кузену, что ему разрешено вернуться ко двору, ибо король наконец смягчился. При условии, что ?виконтесса-простолюдинка? никогда не появится во дворце. Это как нельзя более устраивало Нэрбиса, и он умчался в Юнгир, оставив беременную супругу в родовом имении. Он весело отпраздновал Начало Лета и провёл следующие три месяца в гостях сначала в Файханас-Маноре, потом у нескольких друзей. Отметив, по традиции, Праздник Начала Осени в сельской местности, к началу нового светского сезона виконт вернулся в столицу, как и большинство дворян. Там его и застало известие о том, что в седьмой день осени виконтесса Ниарас родила сына.

Робко надеясь на примирение с мужем, Сэнфия написала ему ласковое письмо. Гордая тем, что родила мужу наследника, она предлагала назвать сына Фирниором, выкопав это имя в одной из древних хроник прервавшегося рода графов Мэй-Ниарас, от которого и пошли нынешние виконты.

Разочарование, обрушившееся на виконта, было слишком велико. Он-то уже успел убедить себя в том, что для него всё обойдётся благополучно, а теперь развод был возможен разве что в том случае, если виконтесса запятнает себя супружеской изменой. Ага, как же, дождёшься от неё такого подарка... Махнув рукой на свою загубленную судьбинушку, виконт с головой окунулся в развлечения, тем более что на его-то измены общество охотно закрывало глаза.

Ответил он на письмо супруги весьма нелюбезно, впрочем, послав ей какую-то дорогую побрякушку в подарок, ибо того требовали традиции. Имя сына его не слишком волновало, пусть будет, как предлагает Сэнфия, а появился виконт в Мэй-Ниарасе лишь следующим летом. К тому времени юная виконтесса уже поняла, что любовь мужа ей не вернуть. Да и как вернуть то, что и вовсе никогда не существовало? Внешне она смирилась со своим положением, опасаясь сделать хуже сыну, которого отец и так недолюбливал. Однажды просветил супругу, за что именно: ведь это Фирниору, с его нечистой кровью, предстояло стать наследником титула. Виконт к тому времени уже успел стать изрядным снобом, переняв взгляды его величества.

Фирио никогда не помнил свою мать весёлой или просто искренне улыбающейся. Бледные, бескровные губы с печально опущенными уголками, потухшие серые глаза, строгое тёмное платье – почти вдовий наряд, своеобразная месть охладевшему к ней супругу. Увы, того наряды опостылевшей жены не заботили вовсе: вдвоём они никуда не выезжали, званых балов не устраивали, так что пусть носит хоть мешковину, ему-то какое дело. Деньги у неё имелись: исправно выплачиваемое содержание и собственное приданое, до которого виконт и пальцем не дотронулся.

С Фирио мать была ласкова, проводила с ним много времени, рассказывала сказки об океанских чудовищах, злобных воинственных серпентесах и отважных морских капитанах. Когда мальчик немного подрос, вместо сказок появились истории из жизни. Мать, будто чувствуя, что ей недолго осталось, подробно и не единожды рассказывала о знакомстве с виконтом и своём скоропалительном замужестве, хоть эти рассказы были не слишком-то понятны мальчику. Это потом он, вспоминая, понял гораздо больше того, что Сэнфия Ниарас хотела сказать. Мать была откровенно несчастна; она, кажется, устала от жизни и тихо угасала, хотя тогда он, разумеется, был слишком мал, чтобы это понять. Она умерла, когда Фирио было девять. Простудилась во время очередной своей долгой прогулки в слякоть и дождь и запустила простуду; с пренебрежением отнеслась к непрекращающемуся кашлю, отказавшись вызвать целителя. Когда спохватились, было уже поздно, воспаление лёгких быстро свело её в могилу. Она не хотела жить.

Отец никогда его не любил, это мальчик понимал с самого раннего детства, но упрямо тянулся к нему, надеясь хоть чем-то привлечь его внимание, вызвать одобрение – да просто улыбку, в конце-то концов! Увы, Фирио доставалось лишь безразличие, чаще всего смешанное с брезгливостью. Сын напоминал виконту о совершённой в юности ошибке, и ни робкие улыбки мальчика, ни его успехи в учёбе или фехтовании, не могли смягчить Нэрбиса. Его ужасало, что следующим виконтом Ниарас станет этот... правнук простолюдина, сын нежеланной женщины, заманившей его в ловушку неравного брака. Да-да, со временем виконт охотно снял с себя большую часть вины, переложив её, как нетрудно догадаться, на супругу, завлёкшую его в свои сети ласковыми телячьими взорами и дурацкой добродетелью. Что ей стоило уступить и отдаться ему, они бы мило провели время вместе и разошлись бы, как только всё наскучило. Подумаешь, за девственность она свою держалась, как будто эта самая девственность хоть что-нибудь стоит. Да, поначалу его эта старомодная, провинциальная скромность нравов умиляла, но надо же меру знать!..

В память Фирио врезался один случай. Был день похорон матери – бесконечный, холодный, серый и словно тоже заплаканный: с неба сыпался подмокший снег и таял на щеках, помогая прятать слёзы. Мальчик уже тогда ненавидел плакать на людях, и только порой, забившись куда-нибудь в уголок, позволял себе проявлять слабость. Вечером Фирио бродил как потерянный по опустевшему дому, и его как магнитом тянуло в столовую, где расположился отец. Мальчик понимал, что ему вряд ли обрадуются, но где-то в глубине души смутно надеялся найти у отца участие и поддержку.

Фирио хотел проскользнуть в столовую незамеченным, но у него не вышло. Отец в одиночестве сидел за столом, перед ним стоял кубок и кувшин с вином. В столовой был полумрак, и тени дрожали на стенах: комната освещалась единственным подсвечником с несколькими свечами, магические светильники не горели. Виконт поднял голову и сказал невыразительно:

– А, это ты. Возьми себе кубок и иди сюда, раз явился.

Ослушаться Фирниор не посмел. Подойдя к столику в углу, взял серебряный кубок, как у отца, потому что его маленького кубка, в который ему наливали несколько глотков лёгкого вина за ужином, не было. Виконт наполнил кубок до краёв и велел:

– Сядь и выпей. За твою мать!

Фирниор молча глотнул терпкого тёмно-красного вина и во все глаза уставился на отца. Тот не был пьян, умея во хмелю сохранять ясную голову, но вино развязало ему язык.

– Покойная виконтесса Сэнфия Ниарас... как звучит, а! – медленно протянул виконт, будто смакуя каждое слово. – Своей смертью твоя матушка оказала мне большую услугу.

Его глаза блестели в полумраке; нос с благородной горбинкой как никогда напоминал клюв хищной птицы.

– Верная супруга, преданная мать... мир её праху! – Прозвучало это как издёвка.

Фирио смущённо молчал, только изредка смачивал губы вином.

– Да-а, сегодня у меня праздник. Удивляешься? – искоса глянул на мальчика Нэрбис. – Так говорить не принято? Ничего, кто меня здесь услышит? Ты не в счёт, кому ты нужен... А я десять лет ждал свободы. Что твоей матери стоило завести себе любовника, а? Я бы с чистой совестью развёлся и вернул её родителям, вместе с приданым. Так нет же, эта ходячая добродетель предпочла возвышенно страдать...

Фирио молча уткнулся взглядом в кубок с вином; в эту минуту он ненавидел отца за злые, несправедливые слова.

– Ну-ка, посмотри на меня! – приказал виконт, и мальчик нехотя подчинился. – Что волчонком смотришь? Не нравится правду слышать? Ты слушай, тебе полезно. Я хочу, чтобы ты не питал никаких иллюзий. Твоя мать имела слишком низкое происхождение, чтобы быть достойной супругой одного из рода Файханасов, а ты – её сын. И мой, к моему величайшему несчастью. И почему только ты не родился девчонкой?..

Пальцы Фирио до дрожи стискивали кубок; губы тоже тряслись и, чтобы скрыть это, он сделал несколько поспешных глотков и раскашлялся, размазывая по лицу выступившие на ресницах слёзы. Виконт хмыкнул и, осушив свой кубок, заново наполнил его.

– Твоё происхождение позорит наш славный род. Моя юношеская глупость грозит обернуться бедой. Разве сможет такой, как ты, с честью носить столь славное имя? Ты ведь на Файханасов и не похож почти, весь в свою матушку уродился. Я с ужасом жду, что ты вот-вот откроешь в себе склонность к торговле, – едко заметил отец. – А дворяне не должны торговать, они должны служить королю и проливать свою кровь за королевство, если это потребуется. Но ты вряд ли на это способен... И вряд ли ты сделаешь мне такой же подарок, как твоя мать, и благопристойно скончаешься от какой-нибудь хвори.

Фирниор чувствовал, что ещё минута, и он позорно разревётся. В носу невыносимо щипало, злые слёзы жгли глаза, но пока он удерживал их, не давая пролиться. В отчаянии он опять припал к кубку и осушил до дна. В голове уже шумело, лицо отца то отдалялось, то приближалось, а тени на стенах устроили какую-то дикую пляску. Пришлось зажмуриться, а потом он, кажется, даже ненадолго провалился в сон – мутный и тяжёлый. Мальчик не мог открыть глаза – они тут же закрывались обратно, но услышал, как виконт позвал своего камердинера и приказал невозмутимо: