Степан Тё - Д.В.Ж.Д. 2035 Страница 32

     Погода слишком хороша для этого траурного мероприятия. Но память - всё, что у нас остаётся от ушёдших от нас людей. Ушедших в иной, лучший мир. И мы будем помнить своих павших товарищей до последних дней. Пока живы мы - живы и они.

     Три символических холмика земли почти у самой железной дороги. Поверх могильные холмы обложены камнями и лежат на них гильзы из-под патронов, пустые рожки и личная вещь каждого. У младшего сержанта Фёдора Гордеева - старый потёртый нож со сломанной ручкой, который не взял с собой в поход, у старшего сержанта Егора Ряжина - ремень с погнутой солдатской пряжкой, которую так и не подчинил, у майора Андрея Сергеева - пачка сигарет. Но не сигареты в ней, а аккуратно свёрнутая фотография жены, погибшей на Войне.

     И всё…

     Все прочие вещи разошлись по рукам. Живым они нужнее. Каждый, кто будет носить вещи погибших ребят, использовать их ножи, патроны или оружие - будет помнить, ЧЬИ они и лишний раз помянет добрым словом бойцов, которые умерли, чтобы мы жили.

     Я только сегодня узнал их имена. Алфёров даже припомнил имя майора - Андрей. Так когда-то назвал вскользь майор сам себя, обращаясь к себе вслух с каким-то вопросом в час отчаянья. И не по годам чуткий слух старичка уловил этот возглас.

      Вроде надо что-то сказать, но слова застряли в горле. Просто физически не могу говорить. Для всех прочих они просто герои. Мы все герои, как сказал глава анклава, отправляя нас с перрона в первый день. Заочно.

      Не могу вымолвить и слова о смерти майора Сергеева, лишь заочно назвать его братом.

     Мы скорбим.

     Все сорок человек стоят вдоль состава и смотрят на три нелепых холмика, возведённых перед городишком Спасском-Дальним. Лица мужчин суровы, девушки стоят бледные, с платочками. Часть плачут навзрыд, часть смахивают слёзы. Все сочувствуем потере… не опуская автоматов.

      - Земля вам пухом, - бормочет Кузьмич.

     Подлый разум рисует передо мной, что совсем не под землёй они лежат, а растащены кости по половине Уссурийска.

     Не лопаты и люди стали их могильщиками, а зубы и когти белёсых тварей-мутантов. И мы ничего не можем с этим поделать. Страх за срыв операции, ответственность за сотни жизней - всё давит тяжким бременем на плечи и не позволяет всегда поступать по-людски. Потому нелепые холмики, а не настоящие могилы. Никто ТУДА возвращаться не собирается.

      - По вагонам. В путь. - Бормочу я и не узнаю своего голоса. Жалкое, сиплое, морально уничтоженное существо, а не боевой адмирал. Надо взять себя в руки и добавить что-то гордое, вроде: «Они всегда будут жить в наших сердцах!» или «их смерти не напрасны, дело анклава - живо!».

     Но нихрена не получается. Не умею я красиво излагать… то есть врать.

     Ветер разнёс высказанные слова и народ потихоньку тесниться к розовому вагону, не забыв кинуть по горсти земли на каждый из холмиков.

     Просто память, знак уважения, честь, в конце концов. Нам нужны любые ритуалы, чтобы каждый знал, что его так же не забудут, и люди повторят его имя, когда падёт в этом суровом мире.

     Богдан, Ленка и Брусов задержались дольше прочих, остановившись рядом со мной. Все скрылись в вагоне, когда мы остались под чистым небом вчетвером.

     - Помянуть бы надо, - вздохнул Богдан и с надеждой посмотрел на представителя медицины. - Да нечем.

     - Если только на четверых, - совсем тихо обронил доктор, намекая на небывалого дефицита медицинский спирт. - А то придётся делить по напёрсткам.

     - Я пас, - обронил я ещё прежде, чем понял, о чём они вообще.

     Состояние какое-то было, словно летал в прострации. Пограничное. Ничего не хочется. Если ещё и напиться всему начальству, то прочий народ почувствует себя обделённым.

     - Я тоже, - добавила Ленка. - Идите, закройтесь в «лазарете». Только не шумите. Пока старший недоступен, - она посмотрела на меня, махая перед глазами, - я главный экзекутор. Накажу.

     - Начальство не наказывает, начальство наносит превентивные удары, - вздохнул Богдан, обнимая Брусова за плечи и увлекая к вагону.

     Хорошо, что старший лейтенант не стал смотреть в глаза, намекая на то, что должны сесть друг напротив друга, налить и пить, не закусывая. Должны прокручивать в голове всё, что произошло от выхода из схрона до последних метров у вагона.

     Не могу. Не сегодня. Иди с доктором. Он наш психотерапевт. Пусть работает.

     Бессмертных с Брусовым удалились. Мы с Ленкой запрыгнули в камеру обеззараживания. Она стояла нерабочей. Розовый вагон вообще наполовину опустел. Прошлый день порядком разгрузил вагон, убрав новенькие рельсы, шпалы. Теперь в вагоне было что-то вроде беседки. Часть народа и осталась здесь, засев поверх плотно уложенных рельс и негромко переговариваясь. Капитанша лишь прикрыла внутреннюю дверь, отсекая их от нас в «тамбуре».

     Мы присели на край вагона, свесив ноги и отложив АКМ и СВД в сторону. Я приблизил рацию к уху и коротко обронил:

     - Трогай, Кузьмич.

     - Хорошо, Василь Саныч.

     Поезд качнулся, и шпалы замелькали перед ногами. Ленка положила ладонь на мою руку, чуть сжала, словно пытаясь через прикосновение придать уверенности, забрать тоску. Я взял её пальцы. Тёплые, не по-солдатски нежные. Хорошо ощущать в руках что-то кроме автомата.

     Вдруг стало чуть теплее. Словно тепло природы только-только проникло под кожу. Я вздохнул и обнял Лену, прижимаясь плотнее. Она склонила голову, положив на плечо.

     Оба прекрасно понимаем, что вторая дверь, отделяющая нас от народа в вагоне, может открыться в любой момент. Но сейчас такое ко всему безразличие. Пусть! Пусть видят. Пусть ходят слухи. Пусть вновь краснеет Алиса и злиться Вика, что не позвали и её…

     Время как-то замедляется. Солнце продолжает ярко светить с небосвода. Как жаль, что у анклава не нашлось солнечных батарей. Люди в ближайшее время вообще вряд ли построят что-то подобное. Упустили свой шанс с альтернативными источниками энергии под нажимом лоббистов от углеводородов, теперь же, как бы вообще до пещерного века не скатиться.

     Вокруг мелькают леса, поля, проплывает очередной мёртвый городишко. Как его? «Спасск-Дальний»? Точно. Ещё одно место, где раньше жили люди. А теперь пустой перрон и ни души намного миль окрест.

     Куда ушли все выжившие люди?

     В первый год выжившие от радиации, видимо разбежались по лесам, опасаясь невидимой смерти крупных населённых пунктов. Ракеты должны были уничтожать те в первую очередь. Но что потом? Бескрайние леса под постоянным снегом перестали кормить выживших, и потянулся народ обратно в города и любые населённые пункты, чтобы хоть из-под земли достать то, что можно употребить в пищу. Проще, чем из-под падающего и падающего снега.

     Голод вернул всех в города. Но там уже окопались те, кто никогда оттуда не уходил. И мелкие источники жизни, окопавшиеся вокруг продуктовых складов, баз, хранилищ госрезервов и заброшенных ещё до войны бомбоубежищ, переставших функционировать ещё в постперестроечные годы, отчаянно огрызались, не пуская к себе лишние рты.

     В этой битве за ресурсы участвовал и наш анклав. Не атакуя, мы лишь защищали своё. Единственный наш поход был ещё в первый год - марш-бросок до заводов под «Артёмом». За оружием. В тот рейд была сожжена львиная доля нашего топлива. С тех пор лишь глухая защита… до той поры, пока не нашли общих интересов с Хабаровском. Варяг - наш второй марш-бросок за жизни…

     Спасск-Дальний промелькнул довольно быстро. Кузьмич гнал поезд километров под тридцать пять в час. Рельсы хорошие. Хоть останавливай и снимай встречу, набивая вновь розовый вагон под потолок.

     Нет, сегодня всем выходной. Мышцы у рабочих должны ломить ещё от прошлой нагрузки. Пока я валялся в лазарете - народ гнул спины, уложив двести с лишним метров путей. Вроде крохи, но это шестая часть рельсового запаса, что везли собой. Так что едем пока и едем себе, а об угле и новых рельсах - завтра. Сегодня день скорби. Сегодня ничего не хочется.

      Проехали груду металла. Среди тающих обломков я узнал вертолёт Ка-52, замороженный временем долгой зимы и не подверженный ржавчине. Как осколок прошлого, он напоминал о том времени, когда люди покоряли небо… и космос.

     Рука капитанши сильнее сжала пальцы. Она напомнила о себе, выбрасывая из царства мрачных мыслей в реальность. Реальность со своими проблемами и… бонусами.

     Повернувшись, посмотрел в её серые глаза. Не зелёные, не голубые, но что-то между. Глаза-гибриды, глаза-хамелеоны.