Борис Батыршин - Коптский крест. Дилогия Страница 32

А Николка тем временем наслаждался жизнью. Майский день был великолепен, тщательно составленные планы выполнены, причем – в полнейшем объеме; воробьи весело скакали по мостовой, мимо тарахтели по брусчатке пролетки, а на углу бульвара маячила бочка с ледяным квасом – ну что, скажите на милость, еще желать от жизни? Вот мальчик и подпрыгивал на ходу, вспоминая о визите к Никонову и пытаясь приободрить своего так некстати захандрившего товарища.

А Ваня, тем временем, и сам отвлекая от мрачных мыслей:

Слушай , Нико?л, помнишь, ты рассказывал о каком-то оружейном магазине? Ну, когда мы только сюда добирались? –

Гимназист кивнул:

– Это тут, совсем рядом, на Никольской! Хочешь, пойдем, покажу? –

Ваня задумался. Не то, чтобы вырученные 16 рублей с полтиной ему карман, требуя потратить неожиданную прибыль. Но, с другой стороны, положить в карман собственный, НАСТОЯЩИЙ револьвер, заряженный БОЕВЫМИ патронами а не пластиковыми шариками…

То, что в любой оружейной лавке или в охотничьем магазине можно было невозбранно, приобрести любое выставленное там оружие, казалось Ване совершеннейшей дичью. Мало того – оружие мог купить кто угодно, не предъявив при этом ни единой бумажки! Когда отец в первый раз упомянул об этом, Ваня рассмеялся, решив, что его разыгрывают. Однако тот и не думал шутить – законы Российской империи никак не ограничивали права любого человека приобрести в собственность любое оружие, хоть холодное, хоть огнестрельное, хоть боевое, хоть охотничье. Газеты, выходившие в крупных городах, пестрели рекламой оружейных магазинов; вежливые, лощеные приказчики всегда были готовы подобрать по требованию клиента и тульскую двустволку и револьвер заокеанский "коровьих мальчиков" – платили бы деньги.

Так что Ваня, не раздумывая долго, согласился. А что? Деньги в кармане имелись, отца с его разумными, но такими порой занудными нравоучениями рядом не было, а до лучших оружейных магазинов Москвы – рукой подать. Право же, о чем тут еще думать?

Глава двадцатая

Яркое майское солнце согревало брусчатку Никольской улицы. Играло бликами на бронзовых  частях  богатых  экипажей, весело искрилось в лужах (по случаю неожиданной жары, высушившей улицы, дворникам было велено дважды в день окатывать  мостовые водой) и дерзко заглядывало в чисто вымытые, по случаю воскресного дня огромные окна дорогих магазинов. От грязноватой, заполошной суеты Старой площади здесь не было и следа; свернув на Никольскую мальчики, будто попали в другой мир – мир европейского города с чистой публикой, высоченными зеркальными стеклами витрин, и выставленным в них их дорогим товаром, рассчитанным на солидного покупателя.

Солнечные лучи, не разбирая, ласкали и дамские шляпки в витринах модной лавки, и лаковое дерево и вороненую сталь ружей за толстыми стеклами оружейной лавки по соседству. А под ружейными пирамидами, в радующем глаз порядке, выложены пистолеты, револьверы, охотничьи ножи, кинжалы и коробки с патронами. Все эти хитроумные механизмы, любовно разложенные в витрине, были новенькими и призывно блестели гладкими полированными частями. На заднем плане, на фоне зеленого бархата, затянувшего витрину сверху до низу, красовались чучела зверей и птиц. Головы кабанов и медведей скалили зубы на проходящих людей, которые останавливались, любуясь блестящими стеклянными глазами и восхищаясь искусством неведомых мастеров, что вернули зверям жизнь, отнятую с помощью таких же изящных стальных игрушек.

Стайки гимназистов, проходя мимо после уроков, мечтали об оружии и об охоте на диких зверей, никогда вблизи не виданных, но казавшихся особенно заманчивыми – ведь оружие было изысканно-изящно и блестело, а звери и птицы манили к себе гладкими шкурками, лаковыми клыками и пестрыми перьями…

И мальчишки, прильнув со стороны улицы к толстенному, особому стеклу витрин, подолгу рассматривали оружие…

О, эти винтовки, заманчиво расположившиеся на специальных стойках! Изящные, точно литые приклады, аккуратно сработанные из тяжелого, как железо, дерева, нарезанного острой сеткой в тех местах, где приходится браться рукой – чтобы не ладонь скользила. Толстый, длинный граненый ствол синей вороненой стали с крошечной, подобно горошине, дырочкой дула. Отливающая синевой стали мушка. А как, наверное, легко слушается умелой руки рукоять затвора!

Николенька мог часами любоваться выставленными в витрине огнестрельными сокровищами. Поблизости от его гимназии оружейных и охотничих лавок, правда, не было – но мальчики нередко, после уроков, бегали в центр города, на Никольскую – и надолго прилипали к витринам самого крупного в Москве оружейного магазина. А порой, когда хватало смелости, гимназисты по одному, бочком, просачивались в двери этого храма оружейной стали и дымного пороха, чтобы насладиться не только видом вороненой стали, но и неповторимым запахом ружейной смазки и любовно ухоженного металла.

Любой из юных посетителей лавки мечтал, чтобы приказчик, заскучавший в отсутствие посетителей, снизошел до них и позволил бы подержать одно из ружей, поцелиться в звериные головы на стене. И тот иногда доставлял гимназистам это удовольствие. Когда в магазине были посетители, об этом нечего было и думать, но когда те уходили – можно было подольститься к приказчику, и тогда…

А порой случалось и вовсе невероятное – кто-то из посетителей, например, холеный, элегантный офицер, выбирающий себе предписанную уставом смертоносную игрушку, мог сжалиться над подростком и позволить взять в руки один их револьверов, так загадочно поблескивающих под стеклом прилавка.

Но сегодня все должно было обернуться совсем иначе.

– Добро пожаловать господа! Чем могу помочь? – человек, стоящий за прилавком, радушно улыбнулся юным посетителям. Он давно привык к визитам гимназистов, и, не видя в них покупателей – и тем не менее, вел себя с ними подчеркнуто вежливо, как со взрослыми, что немало льстило юным посетителям. Приказчик и сам любил оружие, разбирался в нем – и был готов приобщить к своей вере любого неофита, лишь бы тот выказал достаточно почтения к местным святыням.

Продавец оружейной лавки мало походил на привычных приказчиков-пройдох из мелочных московских лавочек. Он не суетился, держал себя спокойно, уверенно и солидно.

Опрятно и дорого одетый, он больше походил скорее на чиновника средней руки, чем на тех ушлых молодцов, что возникают перед взором обывателя при слове 'приказчик'. Да и то сказать – здесь не пуговицами торговали. Хозяин специально отобрал такого работника – серьезного и по настоящему любящего то, что он предлагал немногочисленным, солидным клиентам.

– Господа желают приобрести оружие? Пистолет, револьвер? Или, может быть, охотничье ружье? – Этотоже было непременной частью игры. Конечно, приказчику и в голову не пришло бы, что кто-то из гимназистов, плющивших носы о стекло витрин и порой осмеливающихся проникнуть внутрь, приобретет хотя бы склянку с ружейным маслом. Не те у мальчишек были доходы. Впрочем, законы Российской Империи этого не запрещали. При наличии средств оружие мог приобрести любой студент – да что там, даже гимназист старших классов. Конечно, десятилетнему мальчишке приказчик револьвера не продал бы – кому нужны неприятности? – а вот юноша лет 15-ти, вроде того, что зашел сейчас в лавку в сопровождении приятеля помладше, вполне мог купить любой понравившийся ему товар. Однако, такого на памяти приказчика не случалось ни разу. Как правило, подростки из приличных семей являлись сюда в сопровождении своих отцов, солидных горожан или холодно-учтивых офицеров в чине не ниже майора – и терпеливо ждали, пока родитель выберет своему повзрослевшму чаду первый взрослый подарок. Обычно им оказывалось либо легкое охотничье ружье, либо наоборот, большой револьвер с длинным стволом, из которго так удобно стрелять по насаженным на шесты крынкам где-нибудь на заднем дворе маленького подмосковного имения.

А вот московские студенты, наоборот были частыми посетителями оружейной лавки. Как правило, покупали они карманные револьверы, а то и вовсе дешевые бельгийские "пепербо?ксы" – из числа тех, что удобно умещаются в карман форменного кителя, с недавних пор предписанного к ношению новым университетским уставом. Молодые люди видели в обладании оружием признак независимости и тяги к свободе, считая револьвер таким же непременным атрибутом бунтаря-карбонария, как широкополая шляпа, длинные волосы или – знак особого шика – небрежно перекинутый через плечо клетчатый плед. И, хотя нововведения Александра 3-го заставили студентов забыть о вольностях в выборе платья, привычка к карманным револьверам осталась.

Но этот молодой человек был слишком молод для студента. Присмотревшись к нему, приказчик заинтересовался – уж очень цепким взглядом посетитель обшаривал выставленнный на прилавках товар. Совсем не то, что его спутник, типичный гимназист – тот стоял с разинутым ртом посреди торгового зала и восхищенно озирал развешанные на стенах изделия мастеров Тулы и Льежа.