Andrey Maidansky - Spinoza Izbrannyie sochineniya Страница 35

менее важных восприятий его. Отсюда видно совершенство того, кто

обладает истиной, в противоположность тому, кто не обладает ею.

Так как один изменяется легко, а другой нелегко, то отсюда следует,

что один имеет больше постоянства и сущности, чем другой.

Подобно этому, так как модусы мышления, совпадающие с вещью,

имеют больше причин, то они имеют в себе и больше постоянства и

сущности. А так как они вполне согласуются с вещью, то

невозможно, чтобы они получали когда-либо иное воздействие от

вещи или могли испытать какие-либо изменения, так как мы уже

выше видели, что сущность вещи неизменна. Все это не имеет места

во лжи. Сказанное здесь представляет собой достаточный ответ на

предыдущий вопрос.

ГЛАВА XVI

О ВОЛЕ

Зная, в чем состоит добро и зло, истина и ложь и в чем

заключается счастье совершенного человека, можно уже перейти к

исследованию себя самих и рассмотреть, достигаем ли мы такого

счастья добровольно или принудительно.

Для этого надо исследовать, в чем состоит воля у тех, кто

допускает ее, и чем она отличается от желания. Желание, сказали мы,

есть наклонность души к чему-либо, что она считает благом, так что

отсюда следует, что прежде, чем наши желания направятся на нечто

внешнее, в нас

136

является решение, что это нечто хорошее; утверждение это, или,

говоря общее, мощь утверждать и отрицать, называется волей *.

Таким образом, дело сводится к тому, является ли у нас это

утверждение добровольно или принудительно, т.е. утверждаем ли мы

что-либо о вещи или отрицаем без принуждения со стороны какой-

либо внешней причины. Но мы уже доказали, что вещь, которая не

объясняется сама собой и чье существование не принадлежит к ее

сущности, необходимо должна иметь внешнюю причину и что

причина, которая должна нечто произвести, должна произвести это

необходимо. Отсюда затем должно следовать, что желать ** в

особенности то или другое,

__________________

* Таким образом, воля в смысле утверждения или решения отличается от

истинной веры тем, что она распространяется также на то, что в действительности

нехорошо, именно потому, что убеждение не таково, чтобы ясно обнаружить, что

иначе не может быть, как это имеет место и должно быть в истинной вере, ибо из нее

возникает только хорошее желание.

Но она отличается также от мнения тем, что она иногда может быть

безошибочной и надежной, что не имеет места во мнении, которое состоит в том, что

она предполагает и считает вероятным.

Поэтому ее можно было бы назвать верой, ввиду того что она может также идти

надежно, и мнением, ввиду того что она подвержена заблуждению.

** Достоверно, что особенная воля должна иметь внешнюю причину, которая

вызывает ее; ибо, так как существование не принадлежит к ее сущности, она

необходимо должна возникать благодаря существованию чего-либо другого.

Если скажут, что идея причины, производящей особенную волю, не есть идея, а

сама воля в человеке, а рассудок есть причина, без которой воля ничего не может, так

что воля и рассудок считаются неограниченными не как мысленные сущности, а как

реальные существа, то, по моему мнению, при внимательном рассмотрении они все

же представляют собой общие понятия, и я не могу приписать им ничего реального.

Но даже в этом случае надо признать, что воление есть модификация воли, а идея —

модификация рассудка; следовательно, рассудок и воля суть различные и реально

разнородные субстанции. Ибо видоизменяется субстанция, а не самый модус. Если

же скажут, что душа управляет этими двумя субстанциями, тогда окажется третья

субстанция. Но это делает все эти вещи столь запутанными, что невозможно иметь о

них ясное и отчетливое понятие. Ибо если идея находится не в воле, а в рассудке, то

по правилу, что модус одной субстанции не может переходить в другую, в воле не

может возникнуть любви, так как противоречиво желать чего-либо, о чем

способность желания не имеет идеи.

Если скажут, что благодаря связи воли с рассудком она усматривает то же, что

познает рассудок, и поэтому так же любит, то

137

утверждать или отрицать то или другое особенное о вещи — это,

говорю я, также должно зависеть от внешней причины согласно

данному нами определению причины, которое заключается в том, что

она не может быть свободна.

Возможно, что это не удовлетворит многих, которые больше

привыкли занимать свой рассудок entia rationis (мысленными

сущностями), чем отдельными вещами, существующими в

действительности в природе, и потому рассматривают ensrationis

(мысленную сущность) не как таковую, но как ens reale (реальное

существо). Ибо так как человек имеет то одну, то другую волю, то он

делает из нее в своей душе всеобщий модус, который он называет

волей, точно так, как он образует идею человека из [представлений]

того и другого человека. А так как он недостаточно различает

действительные существа от мысленных сущностей, то получается,

что он рассматривает мысленные сущности как вещи, действительно

су-

__________________

можно возразить: так как усматривайте — то же понятие, а именно неясная идея, то

оно также модус познания. Но из предыдущего следует, что этого не может быть в

воле, если бы даже существовала такая связь души и тела. Допустим, что душа

связана с толом, по обычному учению философов, однако тело никогда не чувствует,

а душа не имеет протяжения. Ибо тогда химера, в которой мы объединим две

субстанции, сможет быть единой, что ложно.

Если скажут, что душа управляет как рассудком, так и волей, то это непонятно,

так как при этом, по-видимому, отрицают, что воля свободна, что противоречит их

утверждению. Так как я не намерен приводить все, что я имею против учения о

созданной конечной субстанции, то в заключение я покажу еще вкратце, что свобода

воли вовсе не согласуется с непрерывным творением; а именно: в боге требуется

одно и то же действие как для того, чтобы поддержать существование чего-либо, так

и для того, чтобы творить его, в противном случае вещь не могла бы существовать

ни мгновения. Если это так, то вещи ничего нельзя приписать, но надо сказать, что

бог сотворил ее так, как она есть; ибо, так как она не имеет силы сохранить себя,

пока существует, то она еще менее способна произвести нечто сама по себе. Если бы

кто-либо сказал, что душа производит воление сама по себе, то я его спрошу, какою

силой? Не той, которая существовала, так как ее уже нет; и не той, которую она

имеет теперь, так как душа не имеет силы, которой она могла бы существовать или

продолжаться хоть одно мгновение, ибо она. непрерывно творится. Таким образом,

нет вещи, которая имела бы какую-либо силу сохранить себя или произвести нечто,

и не остается ничего иного, как заключить, что один бог — действующая причина

всех вещей, есть и должен быть ею, и все воления зависят от него.

138

ществующие в природе, и, таким образом, считает себя причиной

некоторых вещей, как это нередко случается при обсуждении

предмета нашего исследования. Ибо если спросить кого-либо,

почему человек хочет то или другое, то отвечают: потому что он

имеет волю. Но так как воля, как сказано, только идея желания того

или иного и потому лишь модус мышления (мысленная сущность), а

не реальное существо, то ею ничего не может быть создано, nam ex

nihilo nihil fit (ибо ничто не происходит из ничего). Поэтому, так как

мы доказали, что воля не есть вещь в природе, но лишь фикция, то я

думаю, что нечего и спрашивать, свободна ли она или нет.

Я говорю здесь не о всеобщей воле, которая, как мы доказали, есть

модус мышления, но об особенной воле желать то или другое,

каковое воление некоторые превратили в утверждение или

отрицание. Каждому, кто обратит внимание на сказанное нами, это

будет ясно. Ибо мы сказали, что понимание есть простое страдание,

т.е. восприятие сущности и существования вещей в душе, так что мы

сами никогда не утверждаем и не отрицаем ничего о вещи, но сама

вещь утверждает или отрицает в нас нечто о себе.

Может быть, некоторые не согласятся с этим, так как им кажется,

что они могли бы утверждать или отрицать о вещи нечто иное, чем

им известно. Но это происходит от того, что они не имеют

представления о понятии, которое душа имеет о вещи без слов или

вне их. Мы, конечно, можем, если существуют причины,

побуждающие нас к этому, сообщать другими словами или иными

средствами о вещи нечто иное, чем мы знаем о ней. Но мы никогда не