Йорген Лессеэ - Древние ассирийцы. Покорители народов Страница 36

Летом 1956 г. я разработал план для датской археологической экспедиции, готовившейся к проведению исследований к северу от Докана. Он был основан на предположении о том, что на равнине Рания, находившейся на пути из Ирака в Иран, можно обнаружить свидетельства существования связей между этими двумя регионами в доисторическую эпоху. Более того, на основании письменных источников, относящихся к различным периодам истории Ассирии, можно сделать вывод о том, что эта область являлась целью ассирийской экспансии на восток. Кроме того, до сих пор на равнине Рания не работал ни один археолог, и из-за грядущего ее превращения в водохранилище раскопки одного из основных теллей становились чрезвычайно важной задачей, так как в противном случае мы никогда не узнали бы о том, какой вклад ее изучение может внести в исследование древней истории Курдистана.

Благодаря грантам фонда Карлсберга, Датскому государственному фонду развития науки и фонду Раск-Эрстеда этим планам удалось сбыться. Экспедицией руководил археолог Харальд Игнольт. В ней также принимали участие два архитектора — Могенс и Анна Тина Фриис, а также ассистент Флеминг Сидениус Йохансен. Я был экспедиционным фотографом, работал с найденными надписями, платил рабочим и выполнял обязанности, которые обычно выпадают на долю заместителя полевого директора экспедиции.

В связи с тем что из-за зимних дождей попасть в район вокруг Рании было невозможно до мая, а строительство Доканской плотины должно было завершиться осенью 1957 г., участники экспедиции решили работать летом. В марте и апреле мы принимали участие в раскопках в Нимруде, а затем переместили лагерь в Курдистан. Палатки и другое оборудование нам одолжило руководство британской нимрудской экспедиции.

Прежде чем начать работу на равнине Рания, мы должны были сделать все необходимые приготовления. Мы привезли из Дании фотоаппарат и осветительные приборы, купили в Багдаде все, что можно было там раздобыть, — от примуса до бумаги и блокнотов. В конце марта я познакомился с жившим в иракской столице армянином, продававшим старый «лендровер». После внимательного осмотра машина была куплена для экспедиции, и в 4 утра 29 марта я покинул Багдад, чтобы перегнать автомобиль к Ним-руду. Тогда путь из столицы в Мосул и Нимруд проходил через Киркук. Позднее дорогу, идущую вдоль западного берега Тигра через Тикрит, Самарру и Ширкат, отремонтировали, вследствие чего стало возможно использовать этот более короткий путь из Багдада в Мосул. На участке пути от столицы до Киркука меня сопровождал иракский механик Керим, знавший, как проехать от города Дилтавы в город Туз-Хурматли. Этот путь представлял собой постоянно перемещавшуюся пустынную дорогу. Каждую зиму из-за ливней появлялись новые вади, в результате чего водители грузовиков, составляющих львиную долю автотранспорта, перемещающегося между Багдадом и Киркуком, были вынуждены искать новые способы переправы через них.

Через два часа мы достигли финиковых рощ, окружавших Дилтаву, после чего остались лицом к лицу с пустыней. Свет солнца, озарявший ее ранним утром, походил на серебряную пыль, рассыпанную над бесконечной желто-коричневой равниной. Однажды мы проехали мимо лагеря бедуинов — трех черных палаток, окруженных стадом верблюдов. После этого везде, куда ни падал наш взгляд, мы видели одну лишь пустыню; гнетущее одиночество и однообразие нарушали лишь несколько растений верблюжьей колючки. Мы ехали на север, оставляя за собой облако пыли длиной в полмили. Двигатель походил на передвижную дымовую шашку, а сами мы были покрыты слоем тонкой пыли, изменившей наш облик до неузнаваемости и проникавшей в каждый укромный уголок, в каждую щель «лендровера». Я знал, что пустыня окажется именно такой, потому что уже попадал в песчаные бури в Багдаде, когда ветер поднимал над городом клубы пыли, заслонявшие солнце. В такие дни автомобили ездили с включенными фарами, а противоположная улица с трудом просматривалась через висевшую в атмосфере пыль. Воздух Багдада будто состоял из пылевых столбов, возвышавшихся над городом на множество миль; днем было темно и страшно. Нет ничего удивительного в том, что вавилоняне считали это явление предвестником несчастий и представляли себе загробный мир как место, где умершие, ставшие тенями, питаются пылью и глиной и не видят света, где грязью покрыты и дверь, и засов.

На востоке, на горизонте, стали появляться низкие холмы, тянувшиеся за Ханакином. Позади нас текла река Дияла и простиралось древнее царство Эшнунна. Путь от Туз-Хурматли до Таука пролегал между невысокими скалами предгорий. Керим слышал, что выше в холмах, окружавших Таук, есть более надежная дорога. Мы перевели машину в полноприводный режим и стали подниматься по кем-то уже обозначенной колее на гребень холма. Остановку мы сделали только на другой стороне вершины. Там, где дорога только что шла вверх, теперь был лишь крутой спуск. Неистовый поток, который некогда тек вдоль вади, разрезал весь склон. За этим обрывом, как вполне справедливо заметил Керим, было бездорожье. Из-за того что с обеих сторон нас окружали скалы, мы не могли развернуться, поэтому нам пришлось возвращаться задним ходом. Именно тогда я понял, что стояночный тормоз нужно натягивать как можно быстрее. Эта поездка была весьма полезна для экспедиционного «лендровера». Дорога от Багдада до Киркука представлялась автомагистралью по сравнению с горным районом к северу от Докана, по которому нам позднее пришлось разъезжать на нем.

Примерно в три часа дня мы добрались до Киркука, где я распрощался с Керимом и в одиночестве отправился по несколько лучшей дороге через Алтин-Кепрю, где стоял мост через Малый Заб, в Эрбиль и Мосул. Я оказался в хорошо знакомой мне местности.

От Эрбиля до Мосула я подвозил сержанта иракских военно-воздушных сил, человека, с которым за год до этого познакомился в Мосуле, а теперь случайно встретил на выезде из Эрбиля. Когда мы остановились в деревне Эски-Келек, расположенной на берегу Большого Заба, чтобы выпить чаю, мы встретили в чайхане полицейского, прежде работавшего в Нимруде, который приветствовал меня как давно потерянного брата. На прощанье он подарил мне кусок козьего сыра.

В десять часов вечера я увидел огни Неби-Юнуса, гигантского телля, где находится часть остатков Ниневии и на котором стоят некоторые кварталы Мосула. Через час я съехал с главной дороги, попав на колею, пересекавшую поля Нимруда. Чтобы убедиться в том, что я выбрал правильный маршрут, я выключил фары и вышел из «лендровера», надеясь увидеть знакомый ландшафт. И только тогда двигатель необъяснимым образом заглох. Я не сбился с пути и находился всего в пяти милях (около 8 км. — Пер.) от Нимруда. Я услышал, как со стороны деревни Телль-Акуб, находящейся всего в миле от меня, раздается какофония из лая и воя собак, звучащая в каждом арабском поселении по ночам. Днем они обычно ведут себя спокойно и лишь лениво переползают за двигающейся тенью, чтобы, скрывшись от палящего солнца, снова уснуть. Но ночью они становятся дикими и опасными. К тому времени я был неоднократно укушен ужасными псами, которых привозили с собой арабы, приезжавшие в Нимруд, и не горел желанием ближе познакомиться с собаками Телль-Акуба.

На протяжении часа я пытался снова завести машину, но в конце концов был вынужден сдаться, осознав, что нужно заменить генератор. Отказавшись от идеи провести ночь в автомобиле, набитом оборудованием, купленным в Багдаде для доканской экспедиции, я решил оставить его и вернуться на рассвете следующего дня (уйдя после восхода, я рисковал потерять машину — любой случайный прохожий быстро поймет, что создатели «лендровера» в свое время не догадались поставить на него замки). Навьючив на себя наиболее ценное оборудование, я отправился в путь. Наибольшую пользу мне принес изготовленный на датской фабрике прожектор.

Как только я приблизился к Телль-Акубу, собаки учуяли мой запах, и начался настоящий ад. Казалось, будто в деревне нет ни одного человека, что она населена одними животными, близкое родство которых с волками было слишком очевидным. В свете прожектора сверкали зеленые глаза и оскаленные зубы — псы готовились броситься на меня. Но тяжелый фонарь и камни, подобранные с земли Ассирии, оказались неплохим оружием, и уже на расстоянии полумили от Телль-Акуба собаки потеряли ко мне всякий интерес, вернувшись в свои владения.

Около полуночи я с радостью, которой еще никогда прежде не испытывал, увидел темные очертания зиккурата Нимруда, возвышавшегося над ночным ландшафтом. Сторож Али, услышавший, как я приближаюсь, встретил меня многочисленными возгласами «Салям!», снял винтовку и освободил меня от моей ноши. Я нашел свою палатку и выпил целую кварту (около 1 л. — Пер.) воды. Следующим утром мы от-буксовали несчастный «лендровер» в Мосул, где его отремонтировали. Он хорошо послужил нам за все время работы доканской экспедиции и в августе 1957 г. снова был продан курдскому торговцу в Рании, где, вероятно, находится до сих пор.