Эмери Лорд - Дорога в лето Страница 37

— Думаю, завтра я слетаю домой на один день, — говорит Ди, когда мы успокаиваемся. — Забронирую билет на самолёт, когда мы приедем в Балтимор, даже если это будет значить, что я пробуду в Нэшвилле всего двенадцать часов.

— Тебе так и следует сделать. Уверена, Терри тебя отпустит.

Она вздыхает, сдувая с лица прядь волос.

— Мэт и правда другой, знаешь.

— Ага.

Так и есть. Сегодняшнее импровизированное появление на шоу, мороженое и то, как он без лишних слов понял, что нам с Ди следует побыть вдвоём. Мэт так легко вошёл в режим кризиса, потому что и сам прошёл через это.

Я поворачиваюсь лицом к Ди.

— А ты знала… ты знала о маме Мэта?

Она медленно кивает.

— Но я узнала об этом только после того, как всё произошло, Мэт ничего не говорил мне, пока она болела. Он был в Нэшвилле после того, как родился его племянник, и мы пошли пить кофе. Я рассказала Мэту о туре и о том, что ты тоже едешь, потому что я бы не смогла без тебя. Посмеялась над этим и сказала, что жалкая. Он же ответил, что я не жалкая, и что его мама умерла пару месяцев назад, но его лучшая подруга до сих пор летала домой на одни выходные в месяц, чтобы побыть с ним.

— Корин?

— Да. И я почувствовала себя такой засранкой, потому что у меня не было причин расстраиваться. — Ди качает головой. — Но от этого разговора мне стало лучше, потому что и Мэт опирается на своего лучшего друга — они ведь тоже ели еду из фастфуда, смотрели кино и смеялись. Как и мы с тобой делали.

— Как и мы с тобой делаем, — поправляю я.

— Как и мы с тобой делаем, — улыбается Ди.

Глава 16. Балтимор

Я до сих пор не понимаю, как мы смогли уйти так далеко, что Балтимор уже почти скрылся из виду. Перед нами просто умопомрачительный вид — золотые поля и деревянные амбары, а на дороге торгуют свежими овощами. Может быть, мы просто оказались на возвышенности, или же это влияние свежего воздуха после духоты тур-автобуса, но, клянусь, я уже давно не дышала с таким удовольствием, вдыхая сладкий воздух полной грудью. Всё здесь кажется таким нереальным — мы слишком далеко от комфортабельных отелей и гитарных усилителей. Таким вещам здесь не место.

— Напоминает Теннеси, да? — спрашивает Мэт, взглянув на меня.

Он лежит на животе, на пледе, проводя руками по траве.

Я киваю, закидывая ногу на ногу.

— Здесь хорошо, да? — Он явно всё ещё пытается вызвать меня на откровение.

— Да.

— Значит, ты забираешь свои слова обратно?

— Нет. Просто здесь тоже хорошо, — с улыбкой отвечаю я.

— Пофиг. — Он качает головой, тоже улыбаясь. — Тебе нравится.

Я сказала, что это «тупо», когда Мэт с корзинкой для пикника появился в нашем номере. А потом, кажется, пробурчала что-то такое, что порадовало Мэта ещё больше. Я знала, что мы будем гулять вместе, пока Ди на день уехала в Нэшвилл, но не подозревала, что всё будет так… спланировано. И понятия не имела, что Мэт придумал что-то такое, что займёт весь день. Он объявил, что приглашает меня на официальное свидание, и с этого момента мы начинаем встречаться. Я улыбалась, но качала головой.

Наклоняюсь, чтобы достать камеру, которой этим летом пользовалась не часто. Подняв фотоаппарат повыше, вижу, что небо заняло весь кадр. Верхнюю часть дерева видно в самом низу снимка. Я нажимаю пальцем на кнопку, чтобы запечатлеть эту красоту.

Потом поворачиваюсь к Мэту. Он до сих пор лежит на животе, с закрытыми глазами. Мы уже съели всю приготовленную для пикника еду, но просто лежать и молчать очень приятно. Я знала, что мне следовало надеть белое хлопковое платье, оно бы так шло к корзинке и бело-красному пледу в клеточку. И ещё у меня должны быть длинные блестящие волосы — невинная девочка на романтическом свидании.

Я совсем не подхожу к идеальной обстановке свидания пятидесятых годов, но думаю, что подхожу Мэту. Его футболка задралась так, что видны две последние строчки его тату. Я наклоняюсь и провожу пальцем по буквам, наслаждаясь ощущением прикосновения к тёплой коже. Мэт широко улыбается. Я поворачиваюсь на бок так, чтобы видеть его.

— Какое у тебя второе имя?

— Картер, как девичья фамилия моей мамы. — Он вопросительно смотрит на меня. — А что?

— Просто интересно. А какая у тебя машина?

— О нет. — Он зарывается лицом в плед. — Только не это!

Я улыбаюсь этой реакции и нетерпеливо требую ответа:

— Ну давай, скажи мне.

Он смотрит на меня одним глазом.

— Почему тебе нужно это знать?

— Потому что это то, что люди хотят знать, когда встречаются по-настоящему.

— Встречаются по-настоящему?

— Ну да. Не в разных концах США… в тур-автобусе… и когда ты предположительно встречаешься с моей лучшей подругой.

— Понял. — Он вздыхает, перекатываясь на бок. — У меня уморительного вида «порше». Вот что случается, когда тебе исполняется пятнадцать и у тебя уже есть деньги.

— Почему ты тогда её не продашь?

— Руки не доходят. А ты что водишь?

— «Бьюик ривьеру» семьдесят первого года выпуска.

Мэт моргает.

— Я даже не знаю, что это.

— Это старая машина, она принадлежала ещё моему дедушке. Я люблю её, хотя она темпераментная.

— Мне нравится. Тебе подходит.

Я улыбаюсь Мэту, теряя грань между реальностью и всем этим. Этими разговорами, поцелуями, тем, как он смотрит на меня и как относится ко мне и Ди.

— Эй, — говорю я тихо. — Спасибо за всё, что ты сделал для Ди вчера.

Он проводит пальцами по моим волосам.

— Это пустяки.

Мэт знает, что это не пустяк, но я не решаюсь это высказать. Вместо этого наклоняюсь и целую его. Я не очень хорошо умею выражать свои чувства, но поцелуями умею сказать многое. Когда я отстраняюсь, у Мэта на лице появляется довольная улыбка.

— Итак, — он проводит ладонью по моей руке, — ты бы встречалась со мной по-настоящему?

— Нет.

— Что? Почему?

— Из-за твоей странной машины.

Мэт смеётся.

— Ладно, в этот раз ты победила.

— А как ты узнал об этом месте?

— У меня в Балтиморе есть друг, и я написал ему.

—Ты написал: «Чувак, ты знаешь какое-нибудь укромное местечко»? Наверное, он решил, что ты маньяк-убийца.

— Кажется, я написал «романтическое и уединённое».

Мэт произнёс это с кажущимся безразличием, но мне нравится, что он приложил так много усилий для организации этого свидания. Бренда сказала бы, что его «воспитали правильно». Почему-то я сразу подумала о маме Мэта. Я нахмурилась.

— Какой была твоя мама?

Это был неожиданный вопрос, но Мэт не удивлён. Он грустно улыбается, а его взгляд затуманивается.

— Она была радостной. Доброй ко всем. Заставляла нас мыслить трезво во времена «Финч Фор».

Как и всегда, Мэт показывает пальцами кавычки в воздухе, когда говорит о «Финч Фор», будто это чужое прошлое. Я могу понять почему. Я почти никогда не думаю о нём как о том Мэте Финче, чья фотография улыбающегося пятнадцатилетнего паренька была прикреплена к шкафчику каждой девушки в восьмом классе.

— Ты раньше говорил, что во время болезни пытался её развеселить. Что ты делал?

— Я не знаю. Много чего.

— Например?

— Ладно, хм… за день до её первой химиотерапии, она сказала мне, что отдала бы многое, дабы стать сильной и не плакать. И я решил распечатать лицо королевы Елизаветы, вырезал глаза и рот и привязал к ней ленточки. Для себя я сделал маску принца Чарльза, и когда врачи начали химию, я вытащил маски. Мы сильно смеялись и громко разговаривали с британским акцентом. — Мэт грустно улыбается. Если бы я не знала его, то подумала бы, что это просто мимолётная грусть. Но я знаю правду. Это отголосок памяти, по-настоящему грустное воспоминание. — Все в больнице любили её. Там был маленький мальчик со шрамом-молнией на лбу и с красно-золотым шарфом вокруг шеи. Мы принесли любимый мамин чайный сервиз и устроили для всех чаепитие. Все пациенты, у которых не было ничего общего, кроме диагноза, сидели вокруг нас на стульях, присоединённые к капельницам.

Между нами повисло молчание, и лишь спустя минуту я вновь вспоминаю, как дышать.

— Боже, Мэт. Прости. Я тебя только расстраиваю.

— Неправда. Это не так.

Он смотрит на свои руки.

— Самое худшее — это думать о том, что она пропустит. Она не увидела своего первого внука. Не увидит, кем я стану в жизни. Никогда не увидит девушку, которую я приведу знакомить с родителями.

Он толкает мою руку, намекая, что я и есть та девушка. В ответ я фыркаю:

— Никто не пригласит меня знакомиться с мамой, разве только для того, чтобы разозлить её.

— Ты бы понравилась моей маме.

Я понимаю, почему он хочет поверить в это, но мне-то лучше знать. Я не нравлюсь мамам. Да что там, я не нравлюсь даже своей матери. Они критикуют мой макияж, каблуки и, как говорит Бренда, мой болтливый рот. Их это очень бесит.

— Нет, правда, — продолжает Мэт, будто чувствуя мои сомнения. — Мама была очень милой, но она умела стоять на своём. Ну, по-другому никак, у неё ведь было трое сыновей. Ей нравились все, кто мог их усмирить.