П.А.Сарапульцев - Homo Страница 37

Подобные упражнения по вылавливанию благоглупостей из проповеди Гуру-Дэва помогли мне относительно спокойно досидеть до ее окончания, когда индуизированный проповедник произнёс последние умиротворяющие слова и легким жестом отпустил слушателей для индивидуальной медитации. Я только успел встать, намереваясь отыскать кого-нибудь из своих знакомых или пациентов, чтобы поподробнее расспросить их об этом обществе, как вдруг почувствовал легкое прикосновение к своему рукаву - тот же слуга, что встретил меня при входе, а может и другой, но очень на него похожий, тихо попросил меня задержаться для личной беседы о уважаемым Махатмой. Я согласился и был проведен к возвышению, на котором почти в той же позе, что и во время проповеди, застыл “божественный учитель”.

—Присаживайтесь, - пригласил он меня. - Я почувствовал во время общего сатанга, что от вас идут волны беспокойства и неудовлетворенности, и поэтому захотел помочь вам достичь того блаженного чувства радости, которое испытали все остальные присутствующие.

—Спасибо, дорогой Гуру-Дэв, но религиозное удовольствие не для меня, - поблагодарил я его с улыбкой.

—Почему вы называете наше совместное стремление к человечности религией? Разве я хоть раз упомянул о боге или демоне?

—А разве это для религии принципиально важно? Религия, как я ее понимаю, это вера в сверхъестественные силы вообще, а разве не сверхъестественными существами выглядят упомянутые вами Махатмы, пребывающие в недоступных для смертных местах и охраняющие всеобщую жизнь от гибели энергией своей мысли? Чем они отличаются от любого доброго бога любой религий? Вы действительно не говорили о конкретном человекоподобном боге, но вы убеждали всех, что несотворенная основа бытия, являясь основой всего существующего, способна чувствовать, изучать и исследовать человека, проникая в глубины его сознания ж неся ему мудрость и знание. Что это, как не гимн, пусть и не названному собственным именем, но сверхъестественному разумному существу? Так что вся ваша проповедь - это проповедь самой обыкновенной нетеистической религии, именно такой, которую легче всего могут воспринять люди нашего XX века, хорошо понимающие сказочность библейского бородатого самодержца.

—Вы правильно заметили, что религия - это сказка, а мы научно доказываем истинность наших представлений всем желающим, и вы могли сегодня сами в этом убедиться. Или я был недостаточно красноречив?

—Видите ли, эмоциональность и прекраснословие могут иметь значение только для того, кто недостаточно силен в разбираемом вопросе, поскольку любая религия, в том числе и ваш осовремененный буддоиндуизм, базируется на довольно уязвимых китах: алогизме, ерундизме и буратинизме.

—Простите, но я не совсем понял значение последнего слова, хотя мне казалось, что я знаю почти все возможное по разбираемому нами вопросу.

—Нет, нет, вы здесь абсолютно ни при чем: все эти термины - мое собственное творчество, позволяющее достаточно просто и в то же время вполне разумно объяснить систему доказательств любой ненаучной выдумки.

—Я был бы рад услышать от вас разъяснения по поводу этой системы.

—Пожалуйста. Буратинизм - это термин, заимствованный мною из одной русской сказки, в которой три мудрых лекаря, изучая ожившего деревянного человечка, приходят к троякому выводу: Буратино скорее жив, чем мертв, Буратино скорее мертв, чем жив, и, наконец, Буратино или жив, или мертв. Таким образом, они производят на свет кажущееся решение вопроса, основанное на одновременном сочетании всех возможных, в том числе и противоречивых, объяснений. Прелесть подобных заключений давно оценили и используют, наверное, все предсказатели и гадалки мира. А чем, например, отличается от буратинизма многократно обыгрываемая в вашей проповеди фраза: “Форма и бесформенность. Ни формы, ни бесформенности. Вот что такое Абсолют”? И это все не частный случай или оговорка, ибо ваше учение принципиально базируется на сочетании несочетаемого. Кстати, не могли бы вы напомнить мне вашу фразу об обязательности действия - она мне показалась почему-то очень знакомой.

—С удовольствием, я рад, что вам всё же что-то у нас понравилось: “Тот, кто говорит, что он знает и понимает, а не умеет действовать, в действительности ничего не знает. Не имеет смысла жажда знания без наличия силы духа применить эти знания к действиям дня…”

—Спасибо, мысль действительно интересная и, главное, общезначимая: люди должны знать и донимать, что судить и быть судимыми они могут только по делам, а не по замыслам, поскольку в сознании каждого человека живет множество “я” множества реальных и идеальных предшественников, но только то “я” становится его собственным, чьи идеи человек будет осуществлять всю свою жизнь.

—Вот видите, и вы нашли у нас нечто доброе и вечное.

—Именно, вечное. Я вспомнил, где я впервые встретил эту фразу - у средневекового философа Спинозы. Он говорил: “Знать что-то - значит уметь это делать”. Я попросил вас процитировать эту фразу еще и потому, что хотел на этом примере доказать вам, как верна ваша религия принципу буратинизма: даже сумев провозгласить верную идею, она тут же погребает ее под ворохом альтернатив. Едва упомянув о необходимости деятельности, вы немедленно противопоставили ей идеи пассивности и подчинённости, столь характерные для любой религии.

Мне кажется, что вы приписываете нам несуществующие заблуждения. Неужели вы посмеете утверждать, что я хотя бы раз упомянул сегодня слова “пассивность” и “подчиненность”?

—Дело не словесной оболочке, а в содержании ваших речей. Говоря красиво и правильно о необходимости активной деятельной жизни, вы сами выхолащиваете из этих мыслей весь их смысл, тут же превращая понятие деятельности либо в слепое, рабское подчинение тому или иному руководителю, либо в сюсюкающее благопожелание приносить пользу людям не в виде конкретной помощи, а путем посылки другому сердцу привета от своего сердца.

—Я не понимаю, почему вы употребляете олово “рабское”? Разве на естественно, что, решившись следовать чьим-то указаниям, избрав свой путь в другом человеке, надо находиться в гармонии с тем, кого ты назвал своим Учителем?

—Совершенно естественно… Для собаки. Не могу утверждать, но, по-моему, именно это животное, пусть и неосознанно, используется вашей религией в качестве идеала ученика-буддиста, от которого требуется, подчиняясь, отбрасывать все сомнения и даже мысли, поскольку де взор ученика не может охватить широту планов Учителя. Может быть, это и хорошо в качестве руководства для собаки, но человеку разумному явно не подходит, ибо отнимает у него то, что как раз и делает его человеком - разум!

—Самый худший вид гордыни, мистер Брэдли - это гордыня интеллекта. Я понимаю, как трудно интеллигенту, с его ограниченностью и честолюбием, отказаться от интеллектуальных накоплений, но только отказ от них и несет истинную свободу, позволяющую без предубеждения подходить к любому явлению и любой мысли.

—Прекрасный гимн во славу животности и безграмотности! Вы знаете, я все больше начинаю понимать, что ваше учение далеко небезвредное заблуждение. И самое опасное в нем - это желание, хотя и завуалированное красивыми словесами, низвести человека до уровня животного.

—Вы меня извините, уважаемый доктор, но есть некоторые слова, превращающиеся в голословное оскорбление, если правдивость их не доказана.

—Почему же “голословное”? По крайней мере, половина вашей сегодняшней проповеди была посвящена медитации, являющейся, с точки зрения буддизма, вершиной человеческого совершенства. Недаром она называется у вас “царственной ражд-йогой”.

—И что же вас не удовлетворяет в медитации?

—Прежде всего, то, что она призывает человека освободиться от мыслей, как раз и отличающих человека от животного. Разве это не так?

—Конечно, так. Еще великий Ауробинцо Гхош говорил, что способность думать - это замечательный дар, но способность не думать - дар еще больший. Вам, как врачу, должно быть, хорошо известен психологический закон, по которому все открытия совершаются тогда, когда останавливается мыслительный аппарат, когда в действие вступает интуиция.

—Вы знаете, не известен, причем не только мне, но и никому из серьезных ученых. Вы просто путаете сознание, представляющее способность осознавать себя, и логику собственной мысли с мыслительной деятельностью вообще, которая способна осуществляться и в подсознании. Внезапное осознание конечной части этой подсознательной деятельности как раз и воспринимается, как озарение, непонятно откуда взявшееся, как интуитивная находка. Хотя, если уж быть точным, то далеко не все открытия совершаются интуитивно.

—Я чувствую, что вы не решаетесь признать интуицию важнейшим способом проникновения в законы вечной материи.