Висенте Бласко-Ибаньес - Обнаженная Страница 37

И она продалжала говорить съ высоты своего состраданія, пока они не разстались у ея кареты.

– Такъ – мы друзья, Маріано… только друзья, но зато искренніе.

Когда Конча уѣхала, Реновалесъ вышелъ въ полумракѣ сумерекъ изъ Монклоа, возбужденно жестикулируя и сжимая кулаки. Въ немъ снова вспыхнулъ гнѣвъ, и онъ ругалъ мысленно графиню, освободившись теперь отъ любовной покорности и ослѣпленія, которыя овладѣвали имъ въ ея присутствіи. Какъ она насмѣхалась надъ нимъ! Какъ посмѣялись-бы его друзья, увидя его покорнымъ и безвольнымъ въ рукахъ женщины, которая принадлежала на своемъ вѣку многимъ мужчинамъ! Гордость не позволяла ему отказаться отъ желанія побѣдить ее, во чтобы то ни стало, хотя-бы цѣною униженій или грубости. Онъ видѣлъ долгъ чести въ томъ, чтобы сдѣлать ее своею, хотя-бы одинъ разъ, а затѣмъ отомстить, оттолкнувъ ее, бросивъ къ своимъ ногамъ и сказавъ съ видомъ властелина: «Вотъ какъ я поступаю съ тѣми, которыя сопротивляются мнѣ».

Но онъ скоро отдалъ себѣ отчетъ въ своей слабости. Онъ понялъ, что всегда будетъ побѣжденъ этою женщиною, которая относилась къ нему холодно, была неспособна потерять голову и видѣла въ немъ низшее существо. Разочарованіе заставило его вспомнить о домашнемъ очагѣ, о больной женѣ, о чувствѣ долга передъ нею, и душа его наполнилась сладостно-горькимъ сознаніемъ приносимой жертвы и тяжелаго жизненнаго креста.

Рѣшеніе было принято. Онъ бѣжитъ отъ этой женщины и никогда больше не увидитъ ея.

III

И онъ дѣйствительно не увидѣлъ ея, не увидѣлъ цѣлыхъ два дня. На третій-же день ему пришло голубое письмецо въ длинномъ конвертѣ, продушенное знакомыми духами, которые всегда волновали его.

Графиня жаловалась на его отсутствіе въ ласковыхъ, дружескихъ выраженіяхъ. Ей надо было непремѣнно повидать его и многое сказать ему. Это было настоящее любовное письмо, которое художникъ поспѣшно спряталъ, боясь, какъ-бы оно не возбудило въ домашнихъ подозрѣнія относительно того, чего еще не было.

Реновалесъ былъ возмущенъ.

– Я пойду къ ней, – говорилъ онъ, ходя взадъ и виередъ по мастерской: – но только для того, чтобы высказать ей въ двухъ словахъ всю правду и положить дѣлу конецъ. Если она воображаетъ, что можетъ играть мною, то очень ошибается. Она не знаетъ того, что я умѣю быть каменнымъ, когда хочу.

Бѣдный маэстро! Въ то время, какъ онъ рѣшался твердо выполнить свое намѣреніе и выдержать характеръ, тихій голосъ нашептывалъ ему пріятные совѣты:

– Ступай скорѣе. Пользуйся временемъ. Она, можеть быть, раскаялась и ждетъ тебя. Она будетъ твоею.

И художникъ помчался возбужденно въ домъ графини. Но онъ ничего не добился. Она высказала ласково-печальнымъ тономъ сожалѣніе, что не видѣла его такъ долго. Она вѣдь, такъ любитъ его! Потребность видѣть его не давала ей покоя, тѣмъ болѣе, что она боялась, не дуется-ли онъ на нее послѣ поѣздки. Они провели около двухъ часовъ въ ея личномъ кабинетѣ, пока не начали собираться старые друзья графини – ея безмолвные почитатели. Позже всѣхъ явился Монтеверде со спокойномъ видомъ человѣка, которому нечего бояться.

Художникъ ушелъ отъ графини, удостоившись лишь два раза поцѣловать ей руку. Дальше этого законнаго поцѣлуя графиня упорно не пускала его. Каждый разъ, какъ онъ пытался пробраться выше по рукѣ, красавица удерживала его повелительнымъ жестомъ.

– Перестаньте, маэстро, или я разсержусь и не буду больше принимать васъ наединѣ. He нарушайте же уговора!

Реновалесъ протестовалъ. Никакого уговора не было. Но Конча мигомъ успокаивала его, спрашивая про Милиту, расхваливая ея красоту, справляясь о здоровьѣ бѣдной Хосефины, такой доброй и милой, и обѣщая скоро навѣстить ее. Маэстро смущался, чувствуя угрызенія совѣсти и не рѣшаясь приставать вновь, пока тяжелое впечатлѣніе не сглаживалось.

Онъ сталъ бывать у графини по прежнему, испытывая потребность часто видѣться съ нею. Онъ привыкъ выслушивать изъ ея устъ непомѣрныя похвалы своей художественной дѣятельности.

Иной разъ въ немъ пробуждался пылкій, независимый характеръ прежнихъ временъ, и у него являлось желаніе разорвать эти постыдныя цѣпи. Эта женщина точно околдовала его. Она вызывала его къ себѣ изъ-за малѣйшаго пустяка, наслаждаясь, повидимому, его страданіями и играя имъ какъ куклой. Она говорила съ невозмутимымъ цинизмомъ о своей любви къ Монтеверде, какъ будто тотъ былъ ея законнымъ супругомъ. Она испытывала потребность разсказывать кому-нибудь подробности своей интимной жизни, какъ властное чувство откровенности побуждаетъ преступниковъ сознаваться въ преступленіяхъ. Она посвящала маэстро постепенно въ тайны своей любви и разсказывала, не краснѣя, мельчайшія подробности свиданій, которыя происходили часто у нея-же въ домѣ. Она и докторъ пользовались слѣпотою графа, который былъ совсѣмъ подавленъ неудачею съ Золотымъ Руномъ, и испытывали нездоровое наслажденіе отъ страха быть застигнутыми.

– Вамъ я все говорю, Маріано. He понимаю, что это дѣлается со мною въ вашемъ присутствіи. Я люблю васъ, какъ брата. Нѣтъ, не брата… какъ друга, вѣрнаго друга.

Оставаясь одинъ, Реновалесъ приходилъ въ ужасъ отъ откровенности Кончи. Она вполнѣ отвѣчала своей репутаціи – симпатична, красива, но безъ всякихъ нравственныхъ принциповъ. Что касается себя самого, то онъ ругалъ себя на оригинальномъ жаргонѣ изъ періода богемы въ Римѣ, сравнивая себя со всѣми рогатыми животными, какія приходили ему въ голову.

– Я не пойду туда больше. Это позоръ. Хорошую роль я играю тамъ, нечего сказать!

Но стоило ему не ходить къ графинѣ два дня, какъ являлась Мари, горничная француженка Кончи, съ надушеннымъ письмецомъ, или оно приходило по почтѣ, скандально выдѣляясь среди остальной корреспонденціи маэстро.

– Ахъ, какая женщина! – думалъ Реновалесъ, торопливо пряча пригласительную записку. – Какъ она неосторожна! Въ одинъ прекрасный день ея письма попадутся на глаза Хосефинѣ.

Котонеръ, который слѣпо обожалъ своего кумира и считалъ его неотразимымъ, воображалъ, что графиня де-Альберка безъ ума отъ маэстро, и печально покачивалъ головою.

– Это плохо кончится, Маріано. Ты долженъ порвать съ этой женщиной. Ты нарушаешь спокойствіе домашняго очага. Тебя ждетъ много непріятностей.

Письма Кончи быди всегда одинаковы – полны жалобъ на его кратковременное отсутствіе. «Cher maitre, я не могла спать эту ночь, думая о васъ»… Она подписывалась всегда «ваша почитательница и вѣрный другъ Coquillerosse»; это прозвище было принято ею для переписки съ маэстро.

Она писала ему безпорядочно, въ самые разнообразные часы, слѣдуя импульсу фантазіи и вѣчно разстроенныхъ нервовъ. Иной разъ она помѣчала письма тремя часами утра; ей не спалось, она соскакивала съ постели и, чтобы убить время, исписывала четыре страницы своимъ мелкимъ почеркомъ, съ невѣроятною легкостью пера, разсказывая другу про графа, про болтовню знакомыхъ дамъ, сообщая послѣднія сплетни про членовъ «великаго дома», и жалуясь на холодность своего доктора. Иной-же разъ она ограничивалась четырьмя лаконическими строчками, призывая его въ отчаяніи: «Приходите немедленно, Маріано. У меня къ вамъ очень спѣшное и важное дѣло».

Маэстро бросалъ тогда свою работу и бѣжалъ съ ранняго утра къ графинѣ; она принимала его въ постели, въ продушенной спальнѣ, куда не входилъ уже много лѣтъ господинъ съ орденами.

Художникъ прибѣгалъ въ тревогѣ, опасаясь ужасныхъ событій, а Конча встрѣчала его, безпокойно ворочаясь подъ вышитою простынею и поправляя золотыя прядки волосъ, выбивавшіяся изъ подъ ея ночного чепчика съ кружевами. Она говорила безъ умолку, безсвязно, какъ поютъ птицы, какъ будто утренняя тишина вызывала полную путаницу въ ея мысляхъ. Ей пришли въ голову великія идеи; ей приснилась ночью оригинальнѣйшая научная теорія, которая должна была привести Монтеверде въ восторгъ. И графиня серьезнымъ тономъ излагала эту теорію маэстро, а тотъ качалъ головою, не понимая ни слова и искренно сожалѣя, что такія чудныя губы произносятъ такую ерунду.

Иной разъ она разсказывала ему о рѣчи, которую собиралась произнести на благотворительномъ вечерѣ Женскаго Общества въ качествѣ предсѣдательницы. И вытаскивая изъ подъ простыни руки, выточенныя, точно изъ слононовой кости, съ невозмутимымъ спокойствіемъ, которое выводило Реновалеса изъ себя, Конча доставала съ сосѣдняго столика нѣсколько исписанныхъ карандашомъ страницъ, прося добраго друга, чтобы онъ сказалъ, кто – величайшій художникъ въ мірѣ, такъ какъ она не знала этого и оставила пустое мѣсто, чтобы заполнить его со словъ маэстро.

Послѣ непрерывной часовой болтовни, во время которой Реновалесъ молча пожиралъ графиню глазами, она приступала наконецъ къ важному дѣлу, къ отчаянному письму, заставившему маэстро бросить работу. Дѣло шло всегда о жизни и смерти! Честь ея зависѣла отъ согласія мазстро. Иной разъ она просила его размалевать вѣеръ какой-нибудь важной иностранкѣ, желавшей увезти изъ Испаніи на память хоть небольшое произведеніе кисти знаменитаго маэстро. Эта дама обратилась къ ней съ просьбой наканунѣ вечеромъ, на дипломатическомъ балу, зная о ея дружбѣ съ Реновалесомъ. Въ другой разъ она призывала его, чтобы попросить этюдъ или картинку изъ тѣхъ, что заполняли всѣ углы его мастерской, для какой-нибудь благотворительной лоттереи Женскаго Общества въ пользу бѣдныхъ женщинъ, утратившихъ добродѣтель, которымъ графиня и ея подруги считали своимъ долгомъ помочь.