Питер Уайброу - Мозг Тонкая настройка. Наша жизнь с точки зрения нейронауки Страница 38

Сара Хрди, профессор антропологии Калифорнийского университета в Дэвисе, в своей книге «Матери и прочие: эволюционное происхождение взаимопонимания» (Mothers and Others: The Evolutionary Origins of Mutual Understanding) пишет о том, что именно эта способность младенцев заинтересовывать других людей, а не только своих матерей отличает нас от крупных человекообразных обезьян и является основой нашего уникального дара общения. Ссылаясь на исследования центральноафриканских племен, до сих пор живущих собирательством, она указывает, что до появления городов дети проводили больше половины времени с людьми, которые не были их биологическими родителями. Профессор Хрди уверена, что именно из-за того, что человеческий детеныш так долго остается уязвимым, у нас и выработалась уникальная способность к сотрудничеству. Наш социальный успех берет начало в стратегии «кооперативного воспитания», при которой ответственность за заботу о детях несут все члены племени, просто потому, что это необходимо.

В древности наши предки жили преимущественно изолированными группами, члены которых были связаны между собой той или иной степенью родства. В трудные времена выживание больше зависело от сотрудничества и здоровых отношений в группе, чем от чьих-то индивидуальных достижений в битвах или на охоте. Мирные взаимодействия с другими людьми служили общему благу, повышая шансы каждого члена группы на выживание и способствуя успешному воспитанию детей. Альтернативой такой взаимовыручке была голодная смерть. Таким образом, работающая мать — это вовсе не современное изобретение: известно, что при необходимости отцы могли становиться няньками на всех этапах развития человечества.

На ранних этапах этого развития основными проблемами были поиск места для жилья и недостаток пищи. Хрди предполагает, что в охотничье-собирательских обществах, как у нашего собственного вида, Homo sapiens, так и у существовавших ранее Homo erectus, агрессия во взаимоотношениях между группами была достаточно редким явлением. Отчасти это объяснялось тем, что до недавнего времени нас на Земле было довольно мало. Homo erectus пришли из Африки много сотен тысяч лет назад — известно, что этот вид просуществовал примерно 1,6 млн лет, прежде чем исчезнуть с лица Земли, — и тем не менее археологических свидетельств их существования крайне мало. Поэтому, считает профессор Хрди, малочисленным племенам не нужно было враждовать друг с другом, если вместо этого можно было просто откочевать на несколько километров и спокойно охотиться там.

Это предположение поддерживается обширными исследованиями Полли Висснер, известного культурного антрополога, которая работала в различных племенах бушменов пустыни Калахари на протяжении более 30 лет. Бушмены, которых также иногда называют сан, — это аборигенное население Южной Африки; они жили в одном и том же полупустынном регионе в течение примерно 80 000 лет. Профессор Висснер сообщает, что культурной нормой, способствующей поддержанию широкой сети родственных отношений между бушменами, является практика дарения, рассказывания историй и посещений. Эта социальная технология по своим функциям сходна с экономикой даров, которую сформировали богатые династии бронзового века, о чем я рассказывал ранее. Борьба между родственниками ради обеспечения выживания встречается гораздо реже, чем борьба за сексуальных партнеров, однако во многих группах система социальных договоренностей о браках практически свела на нет даже это поведение, так как члены группы понимают, что соперничество отнимает у людей энергию, а ее разумнее потратить на охоту и собирательство, обеспечивающие существование группы в целом.

Таким образом, необходимость поддерживать стабильный общественный порядок, по всей видимости, связана с большой уязвимостью человеческих детей. Дарение создает долго сохраняющиеся связи и сеть социального партнерства, которая помогает более эффективно растить детей. Из этих связей возникает склонность к взаимному доверию, и первый человек, которому начинают доверять, — это мать. Такая коллективная забота на протяжении поколений закрепилась в культурном сознании, то есть в понятиях здравого смысла, подсказывающих нам, что любые трудные времена легче переживать вместе. Как пишет профессор Висснер, безопасность группы увеличивается, когда «ответственность за благополучие каждого ложится на плечи остальных».

* * *

Но что же поддерживает социальные связи в нашем обществе изобилия? Можно ли сказать, что сегодня, когда каждый из нас поглощен самим собой, мы больше не живем в небольших экономических группах и повседневные проблемы и способы их решения преломляются через линзу коммерции, социальные чувства начинают разрушаться? Как я уже говорил, изобилие определенно оказывает влияние на наши инстинктивные стремления и способствует близорукому потаканию себе. Однако в моменты катастроф — например, когда случается землетрясение или ураган либо после трагедий массовых убийств — совершенно незнакомые люди приходят на помощь пострадавшим. Когда в 2004 г. на Индию обрушилось мощное цунами, в наилучшем положении оказались не те, кто был богаче других, а те, кто имел больше всего социальных связей в своих общинах. Получается, что взаимная забота остается коллективным свойством человечества.

Одним из проявлений этого врожденного свойства служит чувство справедливости, которое, как вы, возможно, помните, Адам Смит считал одной из важнейших добродетелей. Эту склонность к справедливости можно продемонстрировать, обратившись к результатам изобретательных научных экспериментов, например игры «Ультиматум», придуманной немецким экономистом Вернером Гютом. Двух участников просят разделить между собой определенную сумму денег или что-нибудь другое, например кусочек торта. Один из игроков, предлагающий, делает предложение отвечающему, который сидит в другой комнате и может либо согласиться на предложенное разделение, либо отвергнуть его. Однако, согласно правилам игры, роль отвечающего не совсем пассивна: если он отвергает вариант предлагающего, то оба игрока не получают ничего. Этот эксперимент неоднократно проводился с участием людей, принадлежавших к разным культурам, и результаты были одинаковыми: практически никто не соглашается получить долю меньше чем 20%. Но что интересно, такие предложения также встречаются нечасто: обычно предлагающий согласен отдать отвечающему 40 или 50%.

Многие исследователи считают, что, помимо родственных связей, поддерживать гармонию и доверие в больших группах позволяет это уникальное человеческое чувство справедливости — совместно со способностью мозга следить за разнообразными сложными взаимодействиями между людьми. По сути, именно чувство, что к другим надо относиться так же, как мы хотим, чтобы они относились к нам, скрепляет общество и отличает нас от других живых существ. Взаимное отторжение и ощущение, что к кому-то относятся плохо, воспринимается как болезненное. В этом контексте переживания Врен, связанные с тем, что Рассет «крадет» чужих ягнят, отражают появление у ребенка этого чувства заботы о других.

С точки зрения поведенческой нейрофизиологии такие «отзеркаленные» чувства, с помощью которых регистрируются честные и нечестные поступки окружающих, — это поведенческие реакции, подобные тем, что я описывал ранее, интуитивные привычки, построенные на опыте, который, в свою очередь, управляется филетическими шаблонами. Как показали мои коллеги из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе Наоми Эйзенбергер и Мэтт Либерман, такие привычки помогают нам интерпретировать сложное социальное устройство мира и формировать реакции на него. Более того, из работ этих и других ученых становится ясно, что, отслеживая эмоциональные взлеты и падения при социальных взаимодействиях, мозг пользуется теми же самыми нейрохимическими реакциями, которые кодируют физическую боль и удовольствие.

Это объясняет, как отмечал Адам Смит в «Теории нравственных чувств», почему мы чувствуем боль человека, вздернутого на дыбу. У каждого найдутся примеры из личного опыта. Вот, скажем, случай из современной жизни: недавно моя подруга рассказала мне, как ее мужа, который страдает хроническим заболеванием и имеет протез бедренного сустава, без всякой необходимости и очень бесцеремонно обыскали в аэропорту после того, как металлоискатель отреагировал на его протез. «Меня взбесила несправедливость происходящего, — вспоминала она. — Его боль была моей болью».

Физический и эмоциональный опыт человека тесно сплетены между собой. Нейронные сети вознаграждения, в которых записывается физическое наслаждение от еды и секса, — медиальная орбитальная фронтальная кора, миндалина и богатое дофамином прилежащее ядро — также записывают эмоциональное наслаждение от социальных взаимоотношений и симпатии со стороны окружающих. И наоборот, физическая боль регистрируется в задней части поясной извилины, в островке и структурах в глубине древнего среднего мозга, а эмоциональные переживания, вызванные социальным неприятием (их измеряют в лабораториях с помощью компьютерных методов), не только регистрируются в тех же самых структурах мозга, но и приводят к возникновению воспалительного иммунного ответа. Получается, что мозговые схемы, связанные с социальными и физическими переживаниями боли и удовольствия, действительно тесно связаны.