Диана Килина - ИГ/РА Страница 39

В ресторане я пробыла почти до восьми вечера, до тех пор, пока на мой мобильник не пришла эсэмэска от Игоря с адресом. Оплатив заказ, я быстрым шагом направилась к своей машине, игнорируя проливной дождь и промокающую одежду.

Когда я добралась по указанному адресу, было почти десять вечера. Я специально колесила по городу, не задумываясь куда еду и зачем. Иногда я так делала: включала музыку на полную громкость, облокачивалась локтем о дверь машины и ехала, куда глаза глядят, просто развеяться. Припарковав машину на тротуаре, я поморщилась и набрала Лазарева.

– Я на месте, – без приветствий сказала я в трубку, поглядывая в стороны.

– Зайдёшь? – радостно проверещал он, перекрикивая людской гомон.

– А ты долго?

– Не знаю, – невнятно промычал он, – Заходи, с ребятами познакомлю.

Закатив глаза, я сбросила вызов и глубоко вздохнула.

Не нравится мне сама идея познакомиться с ребятами.

Выйдя из машины, я щёлкнула брелоком сигнализации и направилась ко входу в бар.

Их компанию я распознала сразу. Во–первых, по знакомой кудрявой чёрной макушке. Во–вторых, за сдвинутыми столиками прямо напротив входа сидел Тимур, а уж его рожу я точно никогда не забуду в жизни.

Подобравшись поближе к шумной толпе, я кивнула Агееву и встала за спиной Игоря. Тот обернулся, и его лицо осветила задорная улыбка.

– Сладкая, – прогоготал он, поднимаясь, – Привет.

За приветствием последовал смачный поцелуй в губы. Я даже зажмуриться не успела, да что там – не моргнула, как этот странный человек пропел всем собравшимся, которые теперь не отрывали глаз от моей скромной персоны:

– Знакомьтесь, это моя Оля.

Тимур фыркнул, и спрятал широкую улыбку, опустив голову. У меня от удивления открылся рот, и челюсть отвисла почти до груди.

– Здрасьте, – первым меня поприветствовал Стас, высокий и худой, как палка, парниша, которого я видела вчера в офисе.

Я кивнула и воззрилась на Лазарева с молчаливым вопросом.

Только сейчас я заметила, что он слегка пошатывается. Если раскачивания в стороны примерно в полметра можно охарактеризовать, как «слегка».

«Надрался, значит» – подумала я, мысленно покачав головой.

– Поехали, – сухо сказала я, мягко потянув его за руку.

– Знакомься, это моя команда, – продолжал радостно ворковать он, – Это Стас – наш компьютерный гений, ты с ним уже встречалась, а это…

Он говорил и говорил, а я только хмурилась и кивала чужим лицам. Даже улыбнуться не удосужилась, как и запомнить имена. К чёрту, мне это не нужно.

– Игорь, я устала. Поехали, – прошипела я.

– Да ладно тебе, Оль, – это сказал Тимур, вынуждая меня уставиться на него в упор, – Посиди с нами, кофейку выпей, – его тон был обманчиво–ласковым, и мои брови удивлённо поползли вверх.

Проигнорировав подозрительно приветливого Агеева, я снова повернула голову к Лазареву:

– Жду в машине, – пробормотала я.

Развернувшись, я быстрым шагом пошла прочь из этого заведения, вполне приличного, между прочим, – кожаные диванчики, кирпичная кладка на стенах, квадратные деревянные столики и приятная тихая музыка, которую практически не было слышно из–за шума людей, скопившихся здесь поздним вечером.

Сев в машину, я завела двигатель и включила музыку, перебрав из списка около десятка песен. Когда из динамиков полилась ритмичная мелодия от Агаты Кристи, пассажирская дверь распахнулась и на сиденье прыгнул Лазарев.

Молча я увеличила громкость, дождалась, когда он пристегнётся, и сорвалась с места.

Напудрив ноздри кокаином,

Я выхожу на променад.

И звёзды светят мне красиво,

И симпатичен ад.

Дорогу освещали тусклые фонари, пока я выезжала на КАД. Сумерки медленно спускались на культурную столицу, а вместе с ними город накрывала вечерняя прохлада – влажная после дождя, зябкая и пахнущая мокрым асфальтом и бетонной пылью.

Игорь подпевал голосу Самойлова, не попадая в такт и смешно покачивая головой. Его пальцы барабанили по двери, губы кривились в ухмылке, когда он тихо повторял слова песни:

Убей меня, убей себя –

Ты не изменишь ничего.

У этой сказки нет конца –

Ты не изменишь ничего.

Накрась ресницы губной помадой,

А губы лаком для волос.

Ты будешь мёртвая принцесса,

А я твой верный пёс

От того, с каким сарказмом он произнёс: «Убей меня, убей себя – ты не изменишь ничего», я нервно дёрнулась и выжала педаль газа в пол. Машина начала резко набирать скорость, мои руки впились в руль каменной хваткой. Размытые силуэты замелькали за окнами, город остался где–то позади. Впереди только трасса. Я могла бы резко выкрутить, и врезаться в столб, на такой скорости почти не оставалось шансов выжить – машина просто обняла бы бетонную конструкцию, сложившись, как гармошка. Мы умерли бы мгновенно, почти безболезненно.

Давай вечером умрём весело

Поиграем в декаданс

Я ощутила каждую миллисекунду, когда мои руки начали поворачивать рулевое колесо. Как в замедленной съёмке, я почувствовала, что машина начала съезжать с дороги. Но, потом, мои руки резко остановились и автомобиль выровнялся. Из груди вырвался судорожный вздох, и я быстро моргнула, в ту же секунду почувствовав на себе пристальный взгляд с соседнего кресла.

Нет, так не должно быть. Я теряю контроль. Я должна действовать плану, который разрабатывала так тщательно, продумывая каждую деталь, каждое слово.

Большой палец лёг на кнопку громкости, и я увеличила её настолько, что стало больно. Через тело проходил каждый удар барабанов, и голос – ленивый, томный.

Давай вечером с тобой встретимся…

Давай вечером с тобой встретимся…

Не прячь музыку – она опиум

Для никого, только для нас

Давай вечером умрём весело…

Игра продолжается. И я диктую правила.

ГЛАВА 22

Следи за собой, будь осторожен!

Виктор Цой и Кино «Следи за собой»

Лазарь, 2013

Запахом роз, казалось, пропиталась моя постель.

Да, моя постель. Гостья любезно позволила мне спать вместе с ней, правда до обжиманий дело так и не дошло. Вздрагивала, каждый раз, если я ненароком её касался. Поэтому, едва мои глаза открылись, я просто наблюдал.

Её майка задралась, обнажая живот. Удивительно видеть у женщины шесть кубиков пресса, и чёткие очертания мышц на бёдрах. Как она поддерживает себя в такой форме? В прошлый раз она была чуть более округлой, наверное, из–за постельного режима. А вот после возвращения фигурка изменилась – стала рельефней и спортивнее. Железо, что ли, тягает? Так с её плечом это сейчас невозможно.

Сладкая пошевелилась, прерывисто вздохнула, и перекатилась на живот – почти вплотную ко мне. От долгого лежания на боку и согнутой руки, подпирающей голову, тело затекло, но я был не в силах сдвинуться с места. Мой взгляд упёрся в её спину, точнее на тонкие линии, которые переплетались в какой–то узор.

«Крылья» – сказала она на днях. Это должны были быть крылья. Сейчас, когда я наконец–то узнал эту небольшую тайну, я смог разглядеть контуры чего–то, похожего. Скорее всего тогда, шесть лет назад, она только начала её делать и рисунок был незавершённым. Но поражало другое – с какой точностью узоры были выведены, высечены, срезаны с её кожи. Это было похоже на шрамирование, как будто, так и задумано.

Вздохнув, я лёг на спину и размял затёкшую ладонь, уставившись глазами в потолок. Сегодня я дал ребятам выходной, да и сам хотел отдохнуть и провести этот день с Ольгой.

Я чувствовал, что она не доверяет мне, хотя, скорее всего, она вообще никому не может доверять. Да, она как–то открывалась, выдавала по крупицам информацию, но толком не говорила ничего. Я знал, что у неё была непростая судьба, я знал, что она винит меня в том, что с ней произошло, знал, что у неё много тайн и секретов. Я знаю, что она хочет меня убить, определённо. И вот, что странно: раньше я просто устранил бы угрозу и бровью не повёл, а теперь? Теперь мне хочется исправить ошибки прошлого. Показать ей, что мне можно верить. Что я не обижу.

Старею, кажется.

Что особенного в этой девчонке? Почему так запала в душу? Ведь пять лет вспоминал серо–зелёные глаза и эту родинку. Просыпался в холодном поту от её последнего крика. Гадал, можно ли было что–то изменить?

Она снова пошевелилась, вырывая меня из раздумий, и уткнулась носом в мою руку. Я хотел отодвинуться, но Оля положила свою ладонь на мой живот и осторожно провела пальцами вверх, к груди. От её прикосновения по телу прошлась волна жара, и утренняя мужская физиологическая особенность дала о себе знать, оттопырив одеяло.