Висенте Бласко-Ибаньес - Винный склад Страница 39

Сверхъ того, власти сочлдъи, что насталъ моментъ дѣйствовать устрашеніемъ, жандармерія арестовывала тѣхъ, кто стоялъ во главѣ рабочихъ союзовъ. Ежедневно отводилось нѣкоторое ихъ число въ тюрьму.

– Уже болѣе сорока человѣкъ взяты, – говорили люди свѣдущіе на званыхъ вечерахъ. – Когда накопится лхъ сто или двѣсти, все успокоится какъ по мановенью волшебства.

Въ полночь сеньоры, выходя изъ казино, встрѣчали женпрнъ, закутанныхъ въ потертыхъ накидкахъ или съ юбками накинутыми на головы, и эти женщины просили милостыню.

– Сеньоръ, намъ нечеро ѣсть… Сеньоръ, мы умираемъ отъ голода… У меня трое малютокъ, и мужъ, который тоже изъ бастующихъ, не приноситъ имъ хлѣба въ домъ.

Сеньоры только смѣялись, ускоряя шагъ. Пусть имъ дастъ хлѣба Сальватьерра и другіе ихъ проповѣдники. И они смотрѣли съ почти влюбленнымъ чувствомъ на солдатъ, проходивдшхъ по улицамъ.

– Будьте вы прокляты, сеньоритосы! – ревѣли несчастныя женщины, доведенные до отчаянія. – Дай-то Богъ, чтобы когда-нибудь власть перешла бы къ намъ, бѣднымъ.

Ферминъ Монтенегро смотрѣлъ съ грустью на ходъ глухой этой борьбы, которая не могла кончиться иначе, какъ чѣмъ-нибудь ужаснымъ, но онъ смотрѣлъ издалъ, такъ какъ уже не было въ Хересѣ его учителя Сальватьерры. Молчалъ онъ также и въ конторѣ, когда здѣсь, въ его присутствіи, друзья дона Пабло выражали свои жестокія желанія репрессіи, имѣющей устранить работниковъ.

Съ тѣхъ поръ, тѣхъ онъ вернулся изъ Малаги, его отецъ всякій разъ, что видѣлся съ нимъ, совѣтовалъ ему быть осторожнымъ. Онъ долженъ молчать. Въ концѣ-коцовъ, они ѣдятъ хлѣбъ Дюпоновъ, и было бы неблагородно съ ихъ стороны присоединиться къ этимъ отчаявшимся, хотя жалобы ихъ и вполнѣ справедливы. Къ тому же, для сеньора Фермина, всѣ человѣческія стремленія вмѣщались въ донъ-Фернандо Сальватьерра., а онъ отсутствовалъ. Его держали въ Мадридѣ подъ бдительнымъ надзоромъ, чтобы не дать ему вернуться въ Андалузію.

Ферминъ подчинялся желаніямъ отца, храня осторожность. Онъ выслушивалъ молча насмѣшки конторскихъ служащихъ, которые, зная о его дружбѣ съ Сальватьеррой, чтобы польстить хозяину, смѣялись надъ забастовщиками.

Но вскорѣ Монте-Негро пересталъ думать о забастовкѣ, такъ какъ у него появились свои собственныя тяжелыя заботы.

Однажды, выйдя изъ конторы, чтобы идти обѣдать въ гостиницу, гдѣ онъ жилъ, онъ встрѣтилъ надсмотрщика Матансуэлы.

Рафаэль, казалось, поджидалъ его, стоя на углу площадки, противъ бодегъ Дюпона. Ферминъ не видѣлъ его уже давно. Онъ нашелъ его очень измѣнившимся: лицо похудѣло, глаза провалились и подъ ними появились черные круги. Одежда на немъ была грязная и запыленная, и вообще онъ былъ одѣтъ съ большой небрежностью, точно онъ забылъ о прежнемъ желаніи своемъ считаться однимъ изъ наиболѣе элегантныхъ и нарядныхъ деревенскихъ всадниковъ.

– Ты нездоровъ, Рафаэль? Что съ тобой? – воскликнулъ Монтенегро.

– Горе, – сказалъ односложно надсмотрщикъ.

– Прошлое воскресенье я не видѣлъ тебя въ Марчамалѣ, и въ предпрошлое тоже. Не поссорился ли ты уже съ моей сестрой?

– Мнѣ надо поговорить съ тобой, но очень-очень продолжительно, – сказалъ Рафаэль.

На площади этого нельзя сдѣлать, въ гостинице тоже, потому что то, что надсмотрщикъ имѣетъ сообщить, должно оставалъся въ тайнѣ.

– Хорошо, – согласился Ферминъ, угадывая, что дѣло идетъ о любовномъ горѣ. – Но такъ какъ я долженъ обѣдать, пойдемъ въ гостиницу Монтаньесъ, и тамъ ты можешь излить мнѣ эти эти маленькія горести, мучащія тебя, пока я буду ѣсть.

Въ гостиницѣ Монтадьесъ, проходя мимо самой большой изъ комнатъ, они услышали звонъ гитары, хлопанье въ ладощи и крики женщинъ.

– Это сеньорито Дюпонъ, – сказалъ имъ лакей, – пируетъ здѣсь съ друзьями и красавицей, привезенной имъ изъ Севильи. \'Теперь у нихъ начался кутежъ и продлится онъ до утра.

Двое друзей выбрали себѣ какъ можно больше комнату, чтобы шумъ пиршества не помѣшалъ ихъ разговору.

Монтенегро заказалъ себѣ обѣдъ, и человѣкъ накрылъ на столъ въ этой маленькой комнаткѣ. Вскорѣ затѣмъ онъ вернуіся, неся большой подносъ, уставленный бутылками. Это была любезность, оказанная имъ дономъ-Луиоомъ.

– Сеньорито, – сказалъ человѣкъ, – узнавъ, что вы здѣсь, посылаетъ вамъ всe это. Вы можете выбирать, что вамъ понравится, за все заплачено.

Ферминъ поручилъ ему передать дону-Луису, что онъ зайдетъ къ нему, лишь только кончитъ обѣдать, и заперевъ на ключъ дверь комнаты, они остались наединѣ съ Рафаэлемъ.

– Слушай, другъ, – сказалъ Фермщгь, указывая на блюда, – возьми себѣ что-нибудь.

– He хочу ѣсть, – отвѣтилъ Рафаэль.

– He хочешь ѣетъ? Ты, какъ всѣ влюбленные, живешь, что ли воздухомъ? Но ты выпьешь?

Рафаэль, не говоря ни слова, сталъ неистово пить вино стаканъ за стаканомъ.

– Ферминъ, – сказалъ онъ немного спустя, глядя на друга краснѣвшими глазами. – Я сошелъ съ ума… окончательно сошелъ съ ума.

– Я это вижу, – отвѣтилъ Монтенегро флегматично не переставая ѣсть.

– Ферминъ, – точно какой-то демонъ нашептываетъ мнѣ въ уши самыя ужасныя вещи. Еслибъ твой отецъ не былъ бы моимъ крестнымъ и еслибъ ты не былъ бы ты, давно уже я убилъ бы твою сестру, Марію де-ла-Лусъ. Клянусь тебѣ этимъ вотъ лучшимъ моимъ спутникомъ, единственнымъ наслѣдствомъ моего отца.

И вынувъ шумно изъ его ноженъ старинный нѣсколько заржавленный ножъ, онъ поцѣловалъ его блестящее лезвіе.

– Ты говоришъ что-то не то, – заявилъ Монтенегро, устремивъ пристальный взглядъ на друга.

Онъ уронилъ вилку и темное облачко омрачило ему лобъ. Но тотчасъ же затѣмъ лицо его прояснилось.

– Ба, – добавилъ онъ, – ты дѣйствительно сошелъ съ ума, и больше чѣмъ слѣдуетъ.

Рафаэлъ заплакалъ, слезы текли у него до щекамъ, падая въ вино.

– Это правда, Ферминъ, я сошелъ съ ума. Угрожаю, а самъ готовъ расплакаться – чисто баба. Посмотри каковъ я, – подпасокъ, и тотъ бы справился со мнию… Чтобы я убилъ Марикиту? Хорошо было бы, еслибъ у меня хватило жестокости на это. Потомъ ты бы убилъ меня, и всѣ мы отдохнули бы.

– Но, говори же! – воскликнулъ Ферминъ съ нетерпѣніемъ. – Что это все означаетъ? Разсказывай и брось плакать, а то ты напоминаешь ханжу въ процессіи выноса плащаницы. Что у тебя такое съ Марикитой?

– Она не любитъ меня! – крикнулъ надсмотрщикъ съ тономъ отчаіянія. – Она меня не хочетъ знать. Мы съ ней порвали и больше не видимся.

Модтенегро улыбяулся.

– И это все? Ссора влюблендыхъ, капризъ молодой дѣвушки… Это пройдетъ. Онъ это знаетъ понаслышкѣ.

Ферминъ говорилъ съ скептицизмомъ практическаго юноши, на англійскій манеръ, по его выраженію, такъ какъ онъ былъ врагомъ идеалистической любви, длившейся годами и бывшей одной изъ мѣстныхъ традицій. Для себя онъ не признаетъ ничего такого и ограничивается тѣмь, что просто беретъ, что можетъ, время отъ времени, для удовлетворенія своихъ желаній.

– Это бываетъ пользительно, – продолжалъ онъ, – но утонченныхъ отношеній, со вздохами, терзаніями, и ревностью! Этого мнѣ не требуется. Время нужно мнѣ для другихъ вещей.

И Ферминъ старался насмѣшливымъ тономъ своимъ утѣщить друга. Плохая полоса эта пройдетъ. Все лишь капризы женщинъ, дѣлающихъ видъ, что онѣ негодуютъ и сердятся, чтобы ихъ больше полюбили. Когда онъ менѣе всего будтъ ждать этого, онъ увидить, что Марія де-ла-Лусъ вернется къ нему, говоря: все было лишь шуткой, для испытанія его чувства, и она сильнѣе прежняго любитъ его.

Но юноша отрицательно покачалъ головой.

– Нѣтъ, она не любитъ меня. Все кончено, и я умру.

Онъ разсказалъ Монтенегро, какъ порвались ихъ отношенія. Однажды ночью она позвала его, чтобы поговорить съ нимъ у рѣшетчатаго оана, с сообщила ему, такимъ голосомъ и съ такимъ выраженіемъ, отъ воспоминанія которыхъ еще теперь бросало въ дрожь бѣднаго юношу, что между ними все кончено. Іиеусе Христе, воть такъ извѣстіе, чтобъ получить его сразу, не будучи подготовленнымъ къ нему.

Рафаэль ухватился за рѣшетку, чтобы не упасть. Затѣмъ онъ прибѣгъ во всему: къ мольбамъ, угрозамъ, слезамъ; но она оставалась непреклонной, и съ улыбкой, отъ которой бросало въ холодъ, отказываласъ продолжать съ нимъ прежнія ихъ отношенія. Ахъ, женщины!..

– Да, сынъ мой, – сказалъ Ферминъ, – легкомысленная породаі… Хотя рѣчь идетъ о моей сестрѣ, не дѣлаю, исключенія для нея.

– Но какую же причину привела тебѣ Марикита?…

– Что она уже не любитъ меня, что сразу погасла прежняя ея любевь, что у нея не осталось ни крошки привязанности и она не желаетъ лгать, притворяясь влюбленной. Какъ будто любовь можеъ погаснуть сразу, какъ гаснетъ огонь свѣчи!