Александр Федута - Пять избирательных кампаний Лукашенко Страница 4

Как в момент объявления о назначении референдума в день бесланского траура на Октябрьской площади в центре Минска нашлось несколько молодофронтовцев во главе со Змитром Дашкевичем, крикнувших:

— Ганьба! —

как приговор всей предвыборной кампании вынесли — так и сейчас, 20 марта, молодежь «поднесла неожиданность» прямо под носом у будущего президента.

Она собрала Площадь.

Почему? Как? Их ведь запугивали, как могли. Председатель КГБ Степан Сухоренко лично объявлял о готовящихся террористических актах (кстати, так ни об одном широкой общественности и не поведали). В аэропорту задержали граждан Грузии, летевших поддержать оппозицию (кто же знал, что Лукашенко и Михаил Саакашвили уже через два года станут лучшими, можно сказать, друзьями?). Но — два кандидата собрали площадь народу посреди нежданного мартовского снега.

Выступили. Честно сказали: выборы не признаем.

Потом сказали: пойдем, положим цветы к Вечному Огню — и вернемся на площадь завтра.

Но молодежь пришла на площадь не цветы возлагать.

Была революция роз в Тбилиси.

Был Майдан в Киеве.

В 2001 году в Минске ничего не было. В Доме профсоюзов тогда сидела группа поддержки Гончарика — немногочисленная, не знающая, что делать и зачем делать. Да и штаб кандидата призвал:

— Только без эксцессов!

Вот теперь минская молодежь пришла делать свою революцию. А ей опять предложить уйти спать.

Революция не делается с перерывом на сон и на обед.

Молодежь не ушла.

Откуда-то взялись палатки. Немного. Не те, утепленные, что задержали намедни на границе с Латвией. Обычные. В Минске люди еще ходят в походы. Правда — летом.

Днем народ начал подносить термосы с чаем и бутерброды.

Поэты и барды сидели в палатках и пели песни. Журналисты вели оттуда репортаж. Молодежь выражала протест, не прибегая к насилию.

Их хватали — но до поры не осмеливались разогнать. А потом поняли: да, палатки стоят. Но днем людей в них становится все больше и больше. Ночью дежурившие — днем отдыхают. А на следующую ночь их становится больше. Просто потому, что эта власть — им не нравится.

И так — с 21 по 24 марта.

Хватали без устали. Более ста человек — поначалу. Примета проста: вышел из метро «Октябрьская», нес колбасу и термос. Значит, идет принимать участие в несанкционированной акции протеста. Достаточный повод.

А 25 марта площадь должна была быть чистой. Впереди — инаугурация.

Потому 24 ее разогнали. И был «хапун». Даже международные наблюдатели не остановили.

Говорят, тех 500 человек, кто столкнулся в тот раз с белорусскими правоохранительными органами, били сильно. Не так, как потом. И сроки были — административные. Уголовный получил только Александр Козулин.

Чтобы неповадно было.

Он — понял. Слишком дорогую цену пришлось заплатить. Не свободой заплатил. Жизнью любимого человека.

Другие — как показало время — не поняли.

Последствия

Седины у Лукашенко прибавилось.

И вместе с сединой усилился страх. Лукашенко понял: ничего не закончилось с инаугурацией. Все только начинается.

2010 ГОД. СМОЖЕШЬ ВЫЙТИ НА ПЛОЩАДЬ?

На президентских выборах 2010 года все настолько верили, что ничего не произойдет, что никто ни к чему особенно и не готовился. Каждый исполнял свою партию. А в результате получился трагический балет с поседевшим солистом и избитым коллективом на подтанцовке.

Старт

Александр Лукашенко искренне готовился к легитимации своего режима. Настолько, что даже Лидия Ермошина публично выразила надежду на скорую пенсию. О том, что непременно должна случиться либерализация, говорил и факт назначения начальником предвыборного штаба четырехкратного соискателя президентского мандата не кого-нибудь, а главного посредника в общении его с Западом — Владимира Макея. Источники, как принято говорить, близкие к Администрации президента, во всю мочь утверждали: Макей получил карт-бланш ради того, чтобы добиться признания выборов легитимными — любой ценой. А уж потом…

А уж потом, продолжали утверждать все те же источники, Александр Григорьевич уподобится императору Диоклетиану, удалится, как принято говорить, под сень струй, чтобы на досуге разводить не электорат, а цветную капусту, воспитывать дитя и внуков — ну и так далее.

Оппозиция в это не слишком верила. Нужно отдать ей должное: она не ошиблась — в итогах всей кампании. Однако это вовсе не означает, что таких мыслей действительно не придерживался и сам Лукашенко, и, во всяком случае, некоторая часть его окружения. Три с половиной президентских срока (половина — это присобаченные в результате референдума 1996 года два лишних года) — что еще нужно, чтобы перебеситься, устать и уйти на заслуженный отдых?

Неверие оппозиции в самоудаление Лукашенко от власти сочеталось и с ее же неверием в собственные силы. Посему все, кому не лень — дед, баба, жук и жаба (хотя, нет — бабы на сей раз еще не было) — бросились танцевать собственные партии, рассчитывая на решение каких-то своих высоких задач. Даже Белорусский народный фронт попытался в одиночку станцевать вообще-то парную (по идее) «лявониху»: о серьезности его намерений должно было свидетельствовать выдвижение собственного кандидата, а о несерьезности — выдвижение кандидата, годного разве что на спарринг-партнерство Лукашенко. Мол, Рыгоравіч, вы уж нас простите, вот вам земляк, коммунхозовец, так что не бейте его слишком сильно за то, что он номер отбывает…

Кроме кандидата от БНФ (кстати, как его звали-то?... Ах, да, Григорием!), отбывавшего партийную повинность, и собственно Григорьевича выдвинулось еще восемь кандидатов. Причем было настолько очевидно, что все эти соискатели готовы не столько добежать до вожделенной цели, сколько просто согреться, что власти не понадобился даже любимый Сергей Гайдукевич: Макей, как говорят, считал, что все зарегистрированные до конца и дойдут.

Собственно, именно поэтому было принято решение зарегистрировать всех.

О чем группе оппозиционных тарака… (ой, простите!) кандидатов и заявила президент Литвы Даля Грибаускайте, приехав на встречу непосредственно после разговора с единственным лицом в Беларуси, имевшим опыт работы президентом: мол, так и так, не волнуйтесь, он пообещал, что зарегистрирует всех.

Кто бы сомневался!

Тараканьи бега были объявлены открытыми.

«А ты кто такой?»

Это была одна из самых позорных кампаний белорусской оппозиции. Восемь кандидатов плюс примкнувший по недоразумению к ним Виктор Терещенко были зарегистрированы. То есть, голоса против Александра Лукашенко, по логике зарегистрировавших их членов Центризбиркома, уже на этапе сбора подписей отдали — с паспортными данными и адресами — никак не менее девятисот тысяч человек. Почти миллион! Каждый десятый!

При этом элементарные математические подсчеты — число членов инициативной группы, число выставленных пикетов по сбору подписей, число сборщиков, зашедших в ту или иную квартиру спальных районов крупных городов, — показывали: нет этой цифры! Нет и быть не могло! В лучшем случае — два кандидата, в худшем — один.

Но зарегистрировали всех. Существуй в человеческой природе нобелевская премия по политическим технологиям и называйся она «Троянский конь», я бы с удовольствием проголосовал за ее присуждение Владимиру Макею как Одиссею новейшей белорусской истории: «Троя» белорусской оппозиции, кичившейся своей порядочностью и верностью идеалам, пала в одночасье, и мусор после ее падения все мы продолжаем разгребать по сей день.

Когда начальник штаба кандидата, о котором в его инициативной группе на следующий день после окончания этапа сбора подписей говорили, что уж он-то подписи собрать никак не мог, по сей день именем Божиим клянется, что подписи были собраны, в его вере начинают сомневаться даже члены его собственной семьи. Или — в наличии разума. Или — в остатках человеческой порядочности. В общем, решайте сами.

И до начала собственно агитационного этапа все наши восемь тара… (оооооой, больше не буду!) кандидатов, вышедших на старт, усиленно демонстрировали готовность к консолидации, к единству, к переговорам. При этом каждый предлагал сниматься именно в его пользу, а на предложение Владимира Некляева сняться всем и оставить Лукашенко с Виктором Терещенко на пару, ответствовали дружным отказом: дескать, тебе надо — ты и снимайся!

А шум из-за кулис доносил до зрителей обвинения друг друга в готовности продать маленькую, но очень гордую родину Кремлю, в подыгрывании Лукашенко, в попытках подкупа — и цифры фигурировали безумные, вроде миллиона — Достоевский, прости Господи, Достоевский какой-то… Только что нет содержанки, в приступе гордости готовой бросить в камин не миллион даже, а хотя бы сто тысяч — так и гордости-то никакой не было, а был лишь один позор.